Юрий КВЕЕС — человек необыкновенный. Латыш, родившийся в грузинской столице, он всю жизнь тяготел к искусству, истории и литературе. Уже взрослым он переехал в Ереван и сроднился с армянской землей, с ее народом и историей. Писал статьи историко-культурного содержания — очень интересные. Раскапывал книги и свидетельства о посещении Армении европейскими путешественниками, писал статьи об армянской культуре и искусстве. Очерк Ю.Квееса, опубликованный в свое время в “ЛА” и недавно появившийся в интернете,  посвящен Яну Янсу Стрейсу, голландскому... Назовем его путешественником и художником, поскольку он проиллюстрировал гравюрами свою книгу “Три путешествия” (1676 г.) — сегодня библиографическую редкость. Голландца современники, да и не только они, принимали с недоверием и подвергали жесточайшей критике. Особенно за описание восхождения на Арарат — христианскую святыню... Стрейс до самой смерти в 1694 году отстаивал свою правду.

...После многодневной тяжелой дороги 30 июня 1670 года караван достиг наконец Еревана. Настороженно и внимательно вглядывался Стрейс в незнакомый город. Пройдет несколько лет, он напишет свою книгу, полную невероятных приключений и опасностей, и имя его станет известным. А пока Ян Янс Стрейс — просто раб, которого привели на продажу. Бегство от старого отца, служба в Ост-Индской компании, Генуя, Суматра, Сиам, Формоза и Япония — все позади. Позади и двухлетнее путешествие по Московии, и в составе голландского посольства в Персию. В его памяти еще свежи ужасные картины взятия Астрахани Степаном Разиным и полное опасностей бегство от казаков через Каспийское море. Дагестанский берег, где они искали спасения, оказался ловушкой. Дагестанцы, приняв беглецов за разведчиков Степана Разина, пленили их и в конце концов продали в рабство. Новый хозяин Стрейса направил свой караван в Ереван. Скупо и немногословно опишет он этот незнакомый ему город:
“Город невелик, но обнесен довольно большой стеной. Он равен по величине городу Алькмару в Голландии. В нем несколько персидских мечетей и церквей, а также мужской католический монастырь кармелитов. Не считая торговли людьми, которой занимаются дагестанские татары, в нем мало заметна торговля съестными припасами и другими товарами, а рабы здесь так дешевы, что можно купить молодого сильного парня за десять рейхталеров, по какой цене некоторых наших и продали. Эривань населена большей частью армянами, а гора Арарат — католиками и другими христьянами”.
Случайная встреча на невольничьем рынке с двумя кармелитскими священниками несколько изменила его судьбу. Отказавшись покупать европейца, монахи заплатили сумму в пять раз большую и упросили хозяина отпустить с ними пленника для оказания медицинской помощи их товарищу, жившему на Священной горе. Уповая больше на счастливый случай, чем на свои медицинские познания, Стрейс отправляется на Арарат...
...Тогда я отправился в путь, продолжавшийся шесть дней, прежде чем я добрался до жилища отшельника. Каждый день мы проезжали добрых пять миль. Это большой конец (принимая во внимание, что путь в гору все время становился труднее), и к вечеру мы так уставали, как будто весь день были на самой тяжелой работе. Каждые пять миль мы встречали одинокий двор и брали с собой крестьянина с ослом, который вез пищу и топливо, ибо ночью наступал такой жестокий холод, что человек и лошадь шли по льду, намерзавшему за половину ночи. Мы проезжали через облака трех видов: первые — туманные, густые и темные, другие — весьма холодные, снежные, хотя внизу стояло лето и было очень тепло, так что виноград поспел раньше срока, третьи облака были еще холоднее, и нам казалось, что каждое мгновение мы можем замерзнуть на ходу. Прошло четыре дня, прежде чем мы миновали холодную полосу, с того времени чем дальше мы двигались вперед, тем сильнее уменьшались облака. 7 июня мы наконец подошли к жилищу отшельника, высеченному в скале, и там была такая прекрасная погода, какую только можно себе представить: не жарко и не холодно, но постоянная равномерная теплота.
Этого отшельника звали Доминго Александре, он был родом из Рима, сын Александре Доминго, богатейшего и знатнейшего римского гражданина, который завещал все свое богатство церкви святого Петра и приказал сыну последовать его воле, отправиться в Ереван, поселиться на горе Арарат и вести жизнь тихую, мирную и праведную. Сын исполнил его приказание и отправился на эту гору, где он в год 1670 уже пробыл 25 лет и чувствовал себя здесь счастливее, нежели живя в Риме.
Дорога при спуске показалась мне более тяжелой, чем при восхождении, особенно когда мы очутились в холодных облаках, где было так скользко, что я все время боялся, что скачусь вниз и сломаю себе шею. Ниже был дождь, и ветер, и бурная погода, что сделало дорогу, и без того достаточно трудную из-за скал и ущелий, еще опаснее. Наконец после долгих мучений и трудов я снова оказался внизу и могу уверить каждого любознательного человека, что на гору Арарат вполне можно взойти, вопреки мнению тех, которые говорят и утверждают, что теперь невозможно туда попасть.

На этом приключения Стрейса не закончились. По прибытии в Ереван он был закован в цепи. Хозяин опасался, чтобы Стрейс не сбежал. Далее хозяин предпринял несколько попыток обратить своего раба в магометанство, но Стрейс ответил, что он скорее покончит с собой, чем откажется от христианства. В итоге его продали персу Хаджи Мухамед Салеху за 150 абасов. Новый хозяин был добрым человеком. Знал русский язык и обещал Стрейсу, что в Исфагане он продаст его немцам или англичанам и те даруют ему свободу. Салех был торговым человеком, и им пришлось много ездить по Каспийскому морю. База у них была в Дербенте. Стрейс присматривался к торговой ситуации и однажды заявил хозяину, что если бы он обрел свободу, то уехал бы в Голландию и вернулся бы обратно на большом купеческом корабле. “Неужели ты так богат?” — спросил хозяин. Но когда Стрейс объяснил ему, что если он только расскажет в Голландии о возможностях торговли на Каспийском море, то любой купец доверит ему свой корабль, тогда хозяин пригласил группу армянских купцов. Долго они беседовали, подсчитывали и спорили. О невыгодности торговли через турецкую территорию, о высоких пошлинах, которые берут турки, о безопасности дорог и необходимости брать большую охрану и дорого платить за нее. Торговать же через Каспийское море, Волгу и Московию гораздо выгодней. Да и царь московский не будет брать большой пошлины, “желая развить и направить эту выгодную торговлю в свою страну”.
К сожалению, Стрейс не назвал ни одного имени. Он подробно описывает Дербент и его окрестности, места, где шла война, множество захоронений, невольничий рынок. Именно на этом рынке он был продан “Хаджи Байраму Али, богатому купцу, торговавшему драгоценными камнями и другими дорогими товарами’.
Случилось так, что Стрейсу пришлось спасти своего нового господина, когда тот вдруг начал тонуть, попав в водоворот. Когда хозяин поправился после этого случая, они подружились. Стрейсу было обещано, что в Исфагане он будет передан безвозмездно кому-нибудь из голландцев.

Но время и случай опять изменили эти планы. Новый господин решил ехать в Шемаху, чтобы вновь отстроить свои дома, разрушенные землетрясением 1667 года. Здесь Стрейс не только работает как строитель, но и описывает сам город. В Шемахе он встретился с двумя французскими монахами, которые, выслушав историю его пленения и дальнейших мытарств, обещали, что упросят польского посланника Богдана Гюрджи выкупить его у хозяина. Через некоторое время сделка состоялась, но Стрейсу от этого не стало легче. Он хоть и работал на посланника, но был предоставлен себе, а это на первых порах обратилось голодом... Сохранив дружбу со старым хозяином, он частенько подкармливался у него и по-прежнему мечтал о полной свободе.
6-го был сильный мороз, так что река покрылась льдом. В этот день в Шемахе армянские христьяне святили или освящали воду в реке. Ранним утром епископ отслужил торжественную мессу и произнес с большим жаром и рвением проповедь по поводу текста, который читается в день трех волхвов. Вслед за тем совершается само празднование, которое называется на их языке Хаче Джура, или освящение креста. Освящение происходит таким образом: на обоих берегах реки стоят солдаты хана, чтобы охранять армян от всякого насилия и назойливости, за что они платят довольно дорого.
Тут несколько голых армян прыгнуло в воду в вырубленную топором прорубь. Тем временем епископ читал по большой книге, а остальной народ проводил время в пении. Среди голосов раздавались звуки цимбал и колокольчиков. Затем подошел епископ и вылил для начала немного масла в воду. После чего он взял серебряный крестик, усыпанный со всех сторон драгоценными камнями, и погрузил его трижды раз за разом в воду. Он взмахнул несколько раз над водой своим жезлом, произнося различные благословения. Народ стремительно бросился туда, и каждый хотел первым зачерпнуть, чтобы выпить воды и помыть лицо и руки. Это сделали все большие и малые, богатые и бедные, мужчины и женщины. Наконец, несколько юношей бросились в реку, плавали и ныряли в ней, как будто бы стояло жаркое лето. Много молоденьких девушек принялись в честь епископа петь и превосходно танцевать.

Куратор Григорий, армянин, которого упоминает Стрейс, не кто иной, как Григорий Люсиков, представитель армянской торговой компании в Новой Джульфе, отправленный шахом Ирана в Москву. “Наш посол”, о котором пишет Стрейс, — это Богдан Гурджицкий, глава польского посольства. Все трое они присутствовали на празднике освящения воды. Еще до описания праздника Стрейс пытался встретиться с Григорием Люсиковым.
Теперь мы можем коснуться и деятельности Григория Люсикова. Вместе со Степаном Ромодановским он прибыл в Москву, где 31 мая 1667 года смог получить от царя Алексея Михайловича жалованную грамоту. Фактически она являлась торговым документом. Армянская компания Новой Джульфы получала возможность переправлять весь иранский шелк-сырец по Волге в Россию и далее в страны Европы. Россия открывала полякам возможность транзитной торговли. Польша же открывала свои торговые пути товарам из России. Однако договор начинал действовать только после ратификации его персидским правительством и шахом.
По совету русского правительства из Польши в Иран в 1668 году было направлено посольство, во главе которого стоял Богдан Гурджицкий. Он считался в Польше специалистом по восточным странам. “Посылаю с листом нашим гонца нашего и ротмистра надворного, урожденного Богдана Гурдия, гораздо тех краев ведомого”, — пишет польский король Ян Казимир царю Алексею Михайловичу 12 апреля 1668 года. В посольской инструкции значилось официально сообщить шахскому двору о заключении мира между Россией и Польшей. Было дано и секретное поручение привлечь шаха к антиосманскому военному союзу, а также содействовать ратификации торгового договора России с Армянской торговой компанией с условием, чтобы часть иранского экспорта непременно ввозилась в Польшу не “персидскими купчинами”, а только лишь армянскими купцами, — это говорит о стремлении Польши привлечь армянских купцов на свою сторону. Стрейс, конечно же, был не единственным, кто попал в сферу консульской деятельности Богдана Гурджицкого.
Посольство Григория Люсикова, по всей вероятности, тоже находилось под его опекой. Но это уже по дружбе. Биографические данные об армянине Богдане Гурджицком весьма скудны. До середины XVII века жил в Грузии — Гурджистане (отсюда и его фамилия). С пятидесятых годов появился в Польше, служил в королевском войске. В 1662 году получил чин ротмистра, по всей вероятности, за воинские доблести в военных кампаниях того времени.
По возвращении из Ирана он весьма любезно был встречен новым королем польским Яном III Собесским. В l676 году за заслуги перед Речью Посполитой сейм нобилитировал его в шляхетское звание с пожалованием ему имения в Ленчицком Повяте. В мае 1676 года Богдан Гурджицкий был послан в Иран в качестве посланника и постоянного резидента при дворе шаха. В течение 23 лет он жил в Иране. В 1699 году, выехав в Польшу с поручением от шаха Султана Гусейна, он заболел в Москве и скончался 12 января 1700 года. Похоронен в Москве.
Как говорит Стрейс, он в конце концов откупился от польского посла, подарив ему арабского скакуна. Шемаха же еще одарила его целым рядом впечатлений.
Он видел, как отбирали пятьсот самых красивых девушек для шахского гарема. “Осмотр касался как христиан, так и нехристиан”. Отбирали девочек от двух до 17 лет. Есть в его книге гравюра, рассказывающая об этом событии.
Здесь он встретил одного из тех, кто обратил его в рабство, и расправился с ним узловатой дубинкой.
Вместе с одним венецианцем, который бежал от турок, едет он в армянский монастырь, расположенный в 15 милях от Шемахи. Приятно пораженный бытом и гостеприимством монахов, гостит у них два дня.
Вместе со своим бывшим хозяином уезжает в Исфаган. В Исфагане Стрейс попадает на праздник трех волхвов, проходит по улицам, украшенным коврами, вливается в торжественное шествие, в котором приняло участие духовенство десяти христианских храмов Новой Джульфы. В празднике принял участие и шах Ирана с женой.
Далее через Шираз Стрейс прибывает в Гомбурн, оттуда, нанявшись парусным мастером, направляется домой.