Случай из жизни тбилисского двора

…Тбилиси, точнее, старая его часть – это еще и конгломерат «итальянских дворов». Главный их недостаток в том, что, живя в таком месте, трудно остаться наедине с самим с собой. Все у всех на виду. Безусловное достоинство – все друг другу больше, чем соседи, в горе и в радости – все вместе. Редкие размолвки быстро заканчиваются миром, выяснение недоразумений не откладывается в долгий ящик. Коммуна. В одном из таких дворов уже достаточно давно довелось как-то пожить и мне.

Наш двор отличался от других наличием сапожной мастерской. Собственно, мастерской ее называл, теша самолюбие, пожилой сапожник Арутюн Бегларович. А на самом деле – будка, не намного больше собачьей. Был он хорошим мастером, но поговорка о крепкой связи сапожников с алкоголем была как раз о нем. Тем не менее профессионализм Арутюна Бегларовича затмевал порок, и сам он, что бы ни случилось накануне, ранним утром, нацепив очки и чуть повернув замок на дверях мастерской к свету, вставлял в него ключ.

В то утро Арутюну Бегларовичу было тяжело. И как назло, кроме горы нуждающейся в ремонте обуви, в мастерской ничего не оказалось – приятель позаботился и убрал остатки их нехитрого ужина. Здоровье поправить было нечем, и Арутюн Бегларович решил начать день с простой работы – с набоек на женские сапоги.

Он быстро управился с левым сапогом и уже прилаживал набойку к правому, как сверху раздалось переливчатое: «А-а-а-а-а-а-а-аааа...» – солистка оперы Медея Соломоновна со второго этажа приступила к утренней распевке.

Арутюн Бегларович отложил сапог в сторону и вышел на свежий воздух. Увидев меня в открытом окне, пожаловался: «По горло работы, а не могу работать. Все она – с утра до вечера «а-а-а» да «а-а-а». Это разве дело?! Взрослая женщина, и так несерьезно живет. Если муж на базар ее пошлет, кило нормального мяса для толмы не купит! Одно только «а-а-а-а» на уме без конца и даже без края!..»

Рассуждения Арутюна Бегларовича прервал клиент, пришедший за обувью, и они нырнули в мастерскую. Медея Соломоновна прекратила распевку, и сапожник, пользуясь наступившей тишиной, взялся за прерванный ремонт женского сапожка. Он стал прилаживать набойку. Но взмах молотка совпал с внезапным возобновлением певицей вокальных упражнений. Рука у Арутюна Бегларовича предательски дернулась, и набойка впилась в каблук наискось. Сапожник вылупился на брак. Потом отшвырнул сапожок в сторону и пулей вылетел из будки. Мгновение спустя он, подбоченившись, стоял под окнами Медеи Соломоновны.

– Мадам, сколько можно это самое «а-а-а» кричать? – копившееся много лет раздражение поперло из сапожника наружу. – Работать не могу – вот, даже брак пошел!

– Арутюн Бегларович? – высунулась в окно оперная прима. – Что это вы такое говорите?

– Что слышишь, мадам, то и говорю, – Арутюн Бегларович старался держать себя в руках. – Тебе лишь бы «а-а-а-а», а я из-за этого «а-а-а-а» работать не могу. И так каждый день! Постыдилась бы!

– Я должна стыдиться? – Медея Соломоновна пошла пятнами. – Чего я должна стыдиться, Арутюн Бегларович? Что за вздор вы несете? У меня вечером сложная партия, мне необходима распевка, чтобы быть в форме!

Возмутиться наступил черед сапожника:

– Говори – не говори – один черт. Ничего эта женщина не понимает! В пятый раз объясняю, милая мадам: у меня работа стоит, не могу из-за этой вашей формы туфли починять, клиенты приходят, я их обратно без обуви отпускаю, а им носить нечего! А все ваша запевка-распевка. Мужа не жалеете, соседей не жалеете, меня не жалеете, так хоть этих несчастных босоногих пожалейте и временно прекратите свои крики! Или если можешь петь, то спой что-нибудь нормальное, чтобы приятно было слушать.

– Вы, Арутюн Бегларович, сами совершенно ничего не понимаете... – повысила было голос Медея Соломоновна, но вдруг замолчала, словно вспомнила о чем-то важном. Выжидая, молчал и сапожник. – Что вы называете нормальным пением?

– Хотя бы «Синий платочек»... – и, уже повернувшись ко мне, мастер еще раз сокрушенно произнес: – Вах, ты такое видел безобразие? И главное – каждый день одно и то же.

Арутюн Бегларович озадаченно вертел в руках женский сапожок и ломал голову над тем, как исправить допущенную оплошность, да еще так, чтобы хозяйка обуви ничего не заметила. И тут привычную ненавистную распевку, вдруг сменило:

«Синенький, скромный 

платочек

Падал с опущенных плеч.

Ты говорила, что не забудешь

Ласковых, радостных

встреч...»

– Ты смотри! – высунулся из будки удивленный сапожник. – Умеет ведь, если захочет!

Вдохновленный песней, он отковырял набойку и чем-то быстро замазал поврежденный каблук. Мучившая с утра омерзительная дрожь в руках чудодейственно унялась, и работа заспорилась. Медея Соломоновна допевала последние строки: «...За синий платочек, что был на плечах дорогих!» – а Арутюн Бегларович, довольный, осматривал приведенную в порядок пару женских сапожек.

Когда певица замолчала, он выскочил во двор и энергично зааплодировал:

– Браво, мадам! Ай, молодец! Браво!

Медея Соломоновна в знак признательности грациозно наклонила голову. Приняв корявые комплименты, певица с достоинством произнесла:

– А теперь, Арутюн Бегларович, вы все-таки должны простить меня, но мне совершенно необходимо продолжить упражнения.

Сапожник вернулся к работе. Он заточил шило, без труда продел нитку в игольное ушко, но только это и успел. Медея Соломоновна возобновила вокализ, и в руки мастера вернулась мелкая дрожь. Арутюн Бегларович чертыхнулся, убрал требовашие прошивки ботинки обратно на полку и вышел во двор.

– Ну что ты будешь делать? – вздохнул он, обращаясь ко мне. – Никакого сладу. «А-а-а-а» – да зурна тебе со своим дудуком, бездельница!

Он запер мастерскую и ушел, повесив на дверь картонку с хитрой рукописной надписью: «Материала нет. Пошел за материалом. Готовый ремонт – после обеда завтра». Слова в надписи были разного размера, написаны вкривь-вкось на различных уровнях. Табличка оставляла Арутюну Бегларовичу возможность оправдаться перед клиентом: всегда можно было сослаться на то, что он еще не обедал, а дважды в день мало кто не ленился приходить за обувью, или на то, что «послезавтра» еще не наступило, а слово «обед» было якобы вписано расшалившимися детьми. В зависимости от обстоятельств.

На следующий день, придя на работу, Арутюн Бегларович сразу заметил бумажку, прилепленную скотчем к объявлению о «закончившемся материале». Его кольнуло нехорошее предчувствие. Он достал очки, готовый прочитать записку с угрозами и проклятиями от клиента. Но это были два аккуратно сложенных билета на субботнее представление в опере.

Юрий Симонян