Время, о котором живо и с большим юмором пишет Гурген Григорян, было сложным в еще недолгой истории советско-египетских отношений. Только что умер большой друг СССР и Никиты Хрущева президент Гамаль Абдель Насер, и плохо прогнозируемый Египет погрузился в неопределенность. Также плохо просматривались и отношения с Объединенной Арабской Республикой, сохранившей название лишь формально — в ее составе тогда оставался лишь Египет.

Смерть Насера сбила с толку всех, особенно в Советской стране, души не чаявшей в Египте, который стал советским плацдармом в этом обширном регионе. После победной для Израиля Шестидневной войны — 5-10 июня 1967 года  СССР, народ которого особенно не шиковал, давал Египту — ОАР гигантские ссуды для развития промышленности и сельского хозяйства, в крупнейший порт Александрии непрерывно шли суда с “помощью”, в том числе военной техникой, оборудованием, продуктами и т.д., в обмен на то, что мог производить Египет: сырье, изделия легкой промышленности, сельхозпродукты, в частности хлопок. Взаимная любовь обеих стран поднялась до невероятного уровня и дошла до того, что Никита Хрущев вручил ордена Героев Советского Союза президенту Насеру и министру обороны Сидки, и это в то время, когда компартия в стране была запрещена, а особо упертых и продвинутых коммунистов карали не глядя.

В основе необыкновенных отношений был Договор 1958 года, в котором главный упор был сделан на экономической, технической и военной поддержке Египта. В потоке техпомощи айсбергом высилась Асуанская плотина, гидростанция и вся соответствующая структура. Техпомощь для осуществления этого сложнейшего проекта предложил СССР в 58-м году, и в 1960-м было начато грандиозное строительство. Советские газеты и телевидение буквально захлебывались в теме. Шутка ли перегородить Нил и возвести громадную плотину и т.д. Комплекс целиком был введен в эксплуатацию в январе 1971 года, то есть уже после смерти Насера. Оказание помощи продолжалось еще некоторое время. Достаточно сказать, что только в 1967-1973 гг. военной помощи было оказано на 1,5 миллиарда долларов. (Напомним, что тогдашний доллар и теперешний — две очень большие разницы.) “Кремль заваливает меня оружием”, — сказал тогда Садат. Он, как вскоре стало ясно, оказался для СССР совсем не сахарным. Чуть ли не сразу он начал полную переориентацию страны на США со всеми вытекающими последствиями. Советов начали постепенно выдавливать из страны. Египетское общество раскололось на горячих поклонников СССР и таких же горячих недругов, если не врагов. 1976 год ознаменовался уходом Советов из Египта вместе с так и не достроенным социализмом египетского образца.
Что касается “советских специалистов”, то люди элементарно хотели заработать на приличную жизнь после возвращения. Чем хуже были условия приживания и работы, тем больше платили, в частности начислялись замечательные климатические надбавки. Поэтому специалисты, невзирая на отвратительный подчас климат, рискуя здоровьем, устремлялись в Юго-Восточную Азию и Африку сеять доброе и разумное. В результате получали чеки или даже валюту, весьма ценимые и уважаемые в советской стране.
В Египте, в стране “соцориентации”, работал и наш соотечественник Гурген Григорян. Уроженец Баку, он окончил Московский институт стали и сплавов. Заслуженный деятель науки и техники РФ, доктор-профессор. Много лет преподавал в своей “альма матер”. Один из признанных в мире специалистов в области систем проката металлов. Он автор 140 научных трудов, имеет 10 авторских свидетельств. В 1986 году Григоряна пригласили и назначили на должность директора московского Политехнического музея. С 1992 по 2010 годы Гурген Григорян был генеральным директором музея. Благодаря его деятельности музей пополнился тысячами единиц хранения, активизировалась научная и издательская работа. Г.Григорян смог добиться организации обширной реставрационной мастерской, а также реконструкции здания музея. В 2010 году плодотворно работающего директора министр культуры РФ Авдеев сместил на должность главного научного сотрудника. После того как Г.Григорян ушел из музея окончательно, он взял в руки перо и стал писать воспоминания-эссе. Судя по публикуемому тексту, кроме инженерного и музейного таланта он обладает также талантом литературным. А вспомнить ему есть что...

ПРИЛЕТЕЛИ
Легендарный, как его принято называть, крейсер “Аврора” уже давно обездвижен в водах Невы. Но залп “Авроры” через полвека после великого шума всколыхнул неокрепшие постколониальные умы и души арабских народов. На политическом небосклоне арабского мира зарею новой жизни светилась добрая к детям бедуинов и феллахов улыбка Раиса (обращение к мужчинам любого положения — ред.) — египетского президента Насера, Героя Советского Союза, который покрыл себя неувядаемой славой, эффектно проиграв “шестидневную войну”.
На пространстве 1/6 населяемой суши, включая Московский институт стали и сплавов (с амвона одной из кафедр которого в сане доцента проповедовал обработку металлов давлением автор этих строк), было задано считать, что Египет, да еще объединенный с Сирией, нужно укреплять, защищать и развивать. Назло надменному американскому империализму и его подручному — мировому сионизму.
Для братской помощи прогрессивному арабскому народу сгодились советские танки, автоматы, ракеты, самолеты, промышленное оборудование и даже советские доценты-металлурги. Поэтому великое противостояние двух мировых антагонистичных общественно-экономических систем ранним серо-мокро-холодным утром 1 октября 1970 г. привезло меня вместе с супругой Маргаритой, сыном Алексеем шести лет отроду и грузом, 130 кг которого составляли книги, в аэропорт Шереметьево. Мы спешно улетали в Каир. Улетали, несмотря на все устрашения: “там идет война!”, “там умер президент Насер — начнутся беспорядки!”
Улетали спешно, ибо неожиданно работодателю моему — Министерству высшего образования СССР — “подвернулся” чартерный рейс. Ил-18 летел в Египет с особой задачей — вывезти в Москву группу лиц, сопровождавших Предсовмина СССР Н.А.Косыгина в его миссии представителя руководства Советского Союза на похоронах Насера. Раис скоропостижно скончался, и 1 октября скорбящие арабы прощались с ним.
В Москве, готовясь к тому, что меня ожидало, я получал много советов, напутствий и наставлений. Суть наставлений, проводимых в официальных кабинетах, сводилась к тому, что своей личностью я отвечаю за достойный облик державы, а те, кому мы летим помогать, — наши большие друзья, ставшие (как можно полагать) на путь строительства социализма, скорее всего — арабского, что тоже неплохо. Вся эта интеллектуальная поклажа перебиралась моей полудремной памятью под уютный гул четырех авиадвигателей.
Было известно, что место моей работы — Эль-Таббинский металлургический институт, расположен недалеко от металлургического завода в г. Хелуан (приблизительно 30 км южнее Каира), а жить мы будем в поселке Маади — на полпути между Каиром и Хелуаном. На этом все, что было известно, обрывается. Допустимо было догадываться, что нас будут встречать, так как без каких-либо денег, но с внушительным грузом и малолетним гражданином СССР мы были бы обречены стать совбомжами каирского аэропорта. Ясность внес попутчик — каирский журналист.
“Вас никто встречать не будет — не смогут. В Каире похороны Насера. Город переполнен, беспорядки, проехать невозможно”. Увидел выражение моего лица и, сжалившись, дал совет, как оказалось — бесценный: “Вон там, у иллюминатора, спит мужчина в темном костюме. Поговорите с ним. Он из ваших. Он все может”. Всемогущий, не разрушая сна, выслушал меня, буркнул: “Опять одно и то же. Найдете меня в Каирском аэропорте... разберемся...” — повернулся и продолжил сон.
Каирский аэропорт. Навсегда сильнейшим как шок впечатлением останется буйство света и цвета: раскаленное солнце, буквально телесная синь неба, яркая зелень приветливо машущих пальм и раскаленно-желтый песок вдали. И все это через пять часов после серо-мокрой окраски Москвы.
Наш самолет окружен расставившими ноги людьми (человек 20), одетыми в белоснежные комбинезоны и вооруженными большими черными автоматами. Автоматы направлены на нас, выходящих на верхнюю платформу трапа. Не растерялся только мой сын Алексей. Он также расставил свои ножки в колготках и шортах и направил на встречавших свой пластмассовый черный игрушечный автомат. Неожиданно по чьей-то команде “белые” вскочили в свои джипы и куда-то умчались. Они, оказалось, ошиблись самолетом, тем не менее Алеша заслужил общее уважение.
Всемогущего я нашел окруженного встречавшими его в зале аэропорта. Эти опытные и оперативные ребята организовали для нас такси, строго-настрого наказали водителю ехать только за их машиной, и мы двинулись. На второй минуте езды у меня, водителя с 12-летним стажем, возникла мысль о том, что не стоило лететь сюда пять часов на год работы, чтобы на первых же минутах попасть в тяжелое ДТП на окраине безумно бестолкового города. Толпы не совсем адекватно ведущих себя людей между беспорядочно мечущимися с воем автомобилями разных поколений и фантастических раскрасок — все это оказалось серьезным испытанием для психики. А тут еще мы отстали от Всемогущего и потеряли его авто из вида. Наш водитель пытался что-то выяснить у меня по-арабски. Можно догадаться, что я хотел ему сказать по-русски. Неожиданно нас обогнала неизвестно откуда взявшаяся машина Всемогущего. Из нее выскочили двое и так убедительно втолковали по-арабски что-то нашему водиле, что даже я понял, что он все понял, так как побледнел. Скоро мы подъехали к месту, которое, как мы поняли позже, было сакральным для приехавших из СССР. Это была советская вилла на Замалеке. Замалек — это большой остров на Ниле в самом центре Каира. Там ранее располагалось посольство СССР, а в те наши дни — советский экономический советник со своим аппаратом. На острове в советской “резервации” проводили свои выходные дни совспецы, прогуливаясь по тенистым аллеям со своими семьями, приезжая из разных уголков Египта. Здесь была нашенская еда в нашенской столовке, нашенские газеты , из которых мы узнавали, как нам тут страшно из-за войны, тут показывали нашенские фильмы.
Позже мы узнали, что в день нашего приезда, во время похорон Насера, погибли и пострадали многие люди, страждущие попрощаться с любимым вождём, прикоснуться к гробу с его телом. Сотни тысяч ринулись в Каир даже на крышах поездов. В давке на мосту через Нил человеческими телами были сметены ограждения моста и многие оказались сброшенными вниз.

НАШ НОВЫЙ АДРЕС
Маади — это очаровательное место, расположенное недалеко от берега Нила, несущего свои воды с юга из Судана в Средиземное море, и параллельной ему железной дороги Александрия — Асуан. Эти две “арматуры”, север-юг, как бы стягивают собой всю хозяйственную жизнь Египта, которая угнездилась вдоль них, отвоевав у пустыни узкую полосу, временами не шире пяти км, а то и уже. В изобильно зеленом оазисе Маади, хорошо распланированном, застроенном виллами и респектабельными 3-5-этажными зданиями, достойно жили иностранцы и состоятельные египтяне. Своеобразная помесь Рублевки с Серебряным Бором в Москве. Но к этому нужно добавить прозрачную утреннюю прохладу, благоухание диковинных растений и деревьев, ослепительно зеленую траву и колышимое воздухом море зелени, неплотно скрывающее разноцветные фасады вилл и домов. Портил настроение указатель на столбе у одного из перекрестков улиц. Сообщалось, что до Суэцкого канала 125 км. Это, между прочим, означало, что израильский “фантом” мог оказаться над нами не более чем через 7-10 минут после своего взлета оттуда, из-за канала, откуда египтян выдавили израильтяне в период “шестидневной войны” 1967 г. и которая, несмотря на свою “шестидневность”, еще не кончилась. Еще полгода после возвращения домой — в Союз — я не мог отделаться от инстинктивной реакции на звук приближающегося самолета — втягивать голову в плечи.
Услышав первый раз мелодичное звукосочетание: шариа хамасташер, телятта ашрин, я подумал — стихи читают. Оказалось — адрес нашего жилища (дословный перевод: улица пятнадцать, восемьдесят три). Именно там, в пятикомнатной квартире на первом этаже дома 83 наше трио и начало жить в Египте со второго октября 1970 г., влившись в коллектив колонии советских специалистов — “профессоров” Эль-Таббинского металлургического института. Все население колонии насчитывало человек пятьдесят, включая профессорских (профессорами тут именовались 33 специалиста высшей школы СССР) домочадцев — боевых подруг и детей разных возрастных групп от 2 до 10 лет. Тут были москвичи, ленинградцы, днепропетровцы, магнитогорцы, челябинцы, тбилисцы, сибиряки — словом, своеобразный Ноев ковчег, но ковчег по-советски. А это значит, организованный с парткомом и профкомом. Правда, слово “партком” было запретным. В Египте компартия была запрещена, тем более недопустимо было функционирование зарубежной компартии на территории этой страны. Так что наши большевики привычно работали в подполье, официально именуясь “профком”, а профсоюзная организация величалась “местком”.
Центром торговой жизни Маади тогда была небольшая площадь у станции железной дороги. Туда на велосипедах и авто приезжали разные люди за покупками. Часто можно было увидеть и египетских военных на советских УАЗах. Все они были в форме рядовых. Частенько попадались среди них подозрительно белобрысые и голубоглазые. На обращение к ним по-русски делали каменные лица. Позже мы узнали, что это были советские военнослужащие из контингента, обеспечивающего эффективную ПВО-защиту важнейших центров Египта. Мы подружились с ними и иногда вместе отмечали праздники.
Жили “колонисты” в разных домах по всему Маади, ходили друг к другу в гости. Обнаружилась неожиданная особенность ситуации. У дорог и аллей не было тротуаров и обочин! Достоуважаемые люди, живущие в этом раю, в них не нуждались. Они перемещались в авто или на худой конец на велосипедах. Пешеходами, бредущими по самой кромке асфальта, в своей массе были люди простые: разносчики, дворники, разнорабочие и т.д. Многие из них перемещались босиком, одетые в простые и порой неопрятные галабеи (традиционная одежда — ред.). Перемещающийся пешком “белый человек” — профессор — это непривычно для местного наблюдателя. Еще более необычной выглядела “толпа” из 3-5 и даже более профессоров, перемещающаяся пешком и что-то бурно обсуждающая (чаще всего после профкомов-месткомов), занимая проезжую часть и мешая движению авто с удивленными пассажирами. И уж совсем живописно смотрелась пара “профессоров”, одетых налегке и без изыска (порой в майках и “трениках”), бредущих с авосечной поклажей из пустых пивных бутылок, намереваясь обменять их на полные.

ЧТО МЫ СЕЯЛИ И В КАКУЮ ПОЧВУ
Древний Египет, страна пирамид, в середине XX века двинулся в поход — догонять современность планеты. В таком деле без друзей не обойтись. Не приходилось искать друзей среди империалистов — бывших колонизаторов, когда-то “приватизировавших” у кротких египтян их Суэцкий канал — важнейшую нефтяную дорогу мира. Но доблестный Насер, придя к власти, этот канал национализировал, чем до ненависти разозлил империалистов.
Другом Египту, назло империалистам, стал Советский Союз. Египетская армия была хорошо вооружена советским оружием, главные города были защищены советскими системами ПВО, египетские офицеры постигали ратное мастерство в СССР, СССР создавал заводы, энергетические комплексы в Египте, содействуя развитию этой страны.
Советский Союз создавал крупный металлургический комбинат в Хелуане. Оборудование — советское, технологии — советские, а грамотных египетских специалистов нет. Их нужно делать из местного “сырья”, причем быстро-быстро, года за два. Для этого и создан был в местечке Эль-Таббин металлургический институт “for higher studies”, что означало обучение уже обученных. Действительно, нашими студентами были специалисты, уже получившие высшее образование в египетских или зарубежных университетах и имеющие опыт инженерно-научной деятельности. От нас требовалось искусство и вдохновение всемирно известного Папы Карло, выстругавшего легендарного “умненького-благоразумненького” Буратино из привычного для него бревна. Наша задача была сложнее — мы “творили” из неосвоенного заранее материала.
В хорошо спроектированном и добротно построенном современном и прохладном здании института одновременно проходили подготовку несколько групп студентов (10-15 человек в группе) по различным специализациям. Часть наших профессоров преподавала общеинженерные дисциплины разным специалистам, а другая часть - предметы специализации конкретным группам. Лекции и занятия проводились по одной из трех возможных систем: 1. По-русски с как бы синхронным переводом; 2. По-английски при поддержке переводчика; 3. По-английски при полном отсутствии переводчика. Каждый профессор был обязан в темпе с прохождением материала сдавать для издания тексты своих лекций на английском языке.
Моими подопечными оказались 10 джентльменов “молочно-восковой” спелости, но различных политических платформ. Верткий провокатор господин Самиха гордился тем, что отец его — в прошлом губернатор Александрии — получил лично от короля Фарука, между прочим, свергнутого Насером, дорогой наградной перстень. Деревенский увалень Хаммам по секрету сообщил мне, что он — доверенное лицо архиепископа Макариоса (глава кипрской церкви, президент Кипра — ред.) и вообще “красный”. Выделялся вдумчивостью и интеллигентностью Салах, приехавший через несколько лет в Москву в аспирантуру МИСиС. “Я приехал, чтобы учиться у вас”, — сообщил он мне с обидой за мою попытку увернуться от ответственности за него. Он все-таки стал моим аспирантом, успешно защитил кандидатскую диссертацию и чуть не увез с собой назад в Египет нашу юную лаборантку Люду, за что мне досталось от ее отца. От ректора Полухина П.И. мне досталось за то, что Салах решил подать в суд на МИСиС, так как в момент его триумфальной защиты его обворовали в общежитии, и я обязан был защитить честь страны и МИСиСа, уладив этот международный скандал. Уладил.
Осваивать новые условия своей профессиональной деятельности было отнюдь не просто. Нужно было сначала определить содержание преподаваемого курса, исходя из того, что студенты уже имели высшее образование, но сокрытое от нас по своему существу. Причем оно отнюдь не было единым для всех, внимающих мне. Нужно было читать синтетический курс, “с колес” в темпе его создания. Курс, сочетающий базовые предпосылки обработки металлов давлением с общими вопросами технологии процессов прокатки и принципов управления ими. Тут мне и понадобились 130 кг привезенных с собой книг.
А еще нужно было учитывать местные особенности. Студент мог неожиданно на перемене посвятить себя молитве, опустившись на колени и опустив голову так, что в небо прицеливался его зад. Полная перестройка жизни происходит в месяц рамадан. В 1970 г. он пришелся на осень. Исповедующие Аллаха не должны есть, пить, курить, общаться с женщинами до заката, когда о наступлении времени снятия запрета не возвестят с минаретов. После этого наступает разгул плоти до утра. Днем люди сонные, вялые, непонятливые. Изменяется расписание поездов и учебных занятий. На занятиях студентов неизменно клонило в сон. Нужно было придумывать приемы удержания их внимания.
Уровень психолого-педагогического мастерства профессора, как оказалось, должен был раскрываться на экзаменах и контрольных мероприятиях. Вся “фишка”, как теперь говорят, была в том, что оценивать знания своих подопечных мы, по местным правилам, должны были по стобалльной системе. Это притом что выросли мы все из “шинели” системы пятибалльной, причем единица за оценку не считалась — это было всего лишь формой педагогического оскорбления зрелых недотеп и наглецов или провокацией крайних мер родительской педагогики для таких же негодяев, но незрелых.
Нас проинструктировали, что на 100 баллов может знать только Всевышний и Высшие духовные силы. В моем распоряжении оставалось 90 баллов, но и это было не так. 10 баллов забирала себе администрация для оценки чего-то своего. У меня оставалось 80. Но от 70 до 80 могли быть оценены лишь мои знания. Ученики не могли, по определению, быть со мной наравне.
Преподаватель, работавший на английском языке без переводчика, а таких было далеко не большинство, неизбежно становился объектом жгучего и порой бесцеремонного интереса, как пришелец из иного мира. Имея это в виду, я оставлял всегда время для бесед и ответов на вопросы. В день занятий я читал лекции или проводил занятия по 4-6 часов подряд, но, естественно, с перерывами. Температура воздуха в помещении — 26-32 градуса (кондиционеров не было). Студенты одеты “вольно”: легкие брюки (порой шорты), легкие рубашки. Профессионал-”кафедрал” из СССР одет в костюм, рубашка белая (тогда входил в моду нейлон) с галстуком. Специальные официанты по заказам студентов, впархивая в аудиторию, разносят чай, кофе, сигареты.
В июне состоялся выпуск “готовеньких Буратино”. Они защищали дипломные проекты. Из Москвы по этому поводу прибывала авторитетная комиссия. Наша деятельность получила высокую официальную оценку.
Все бы хорошо, но напрягало обескураживающее неожиданное открытие: многие из наших питомцев к этому времени уже подписали контракты. Они нанялись на работу после обучения у нас в фирмы США. “Как же так, — спрашивали мы, — ведь вы учились на деньги Египта для работы на свою страну, а теперь готовы служить США — союзнику вашего врага — Израиля?”. Ответ: там хорошо платят.

На снимках: город Эль-Табби; советский проегипетский плакат; Никита Хрущев награждает звездой Героя Советского Союза министра обороны Сидки; встреча Хрущева в Каире; Гурген Геворгян.

Гурген ГРИГОРЯН