Немолодая полная восточная женщина разложила на столе фиолетовые баклажаны – это Маро художницы Нины Габриэлян готовит аджапсандал. Лиловые запятые плодов свились на плоскости стола в причудливый хоровод. Вслед за ними в круговое движение приходит вся цветовая поверхность холста.  Широко открытые радостные глаза женщины пристально смотрят вперед, она не столько смотрит, сколь вслушивается. Ее фронтальная фигура полностью владеет окружающим пространством. Круговое движении лежащих перед ней плодов повторено в движении ее рук и всего цветового фона.  Она словно древняя прародительница, кормилица или знахарка, колдующая над самым насущным и вместе с тем самым обыденным зельем – над едой.

Ее создательница — художница Нина Михайловна Габриэлян, профессиональная переводчица, поэтесса, писатель, автор критических статей.

Проза Нины Габриэлян — это небольшие новеллы-рассказы, где автор посредством искусства слова предпринимает необычайно мужественную попытку исследования внутреннего мира современного человека, через призму своего собственного индивидуального опыта. Ощущение проницаемости границ между миром материальным и внутренним миром человеческой души, смыкание не только пространственного, но и временного промежутков между этими двумя мирами, Нина Габриэлян фиксирует в своих рассказах с интуитивной чуткостью и объективной беспристрастностью наблюдателя, проводящего почти научное исследование, не давая ускользнуть ни единому движении души, возникающему в поле ее наблюдения.

Писатель и поэт, старающийся проникнуть в тайну возникновения в человеческой душе образов, грез, снов, воспоминаний, и так ярко их  описавший, несомненно, должен был обратиться и к живописи. Правда, этот переход произошел уже в зрелом возрасте. Увлечение живописью возникло благодаря знакомству, а затем и дружбе с художником Борисом Отаровым.

Постижение живописного мастерства стало для Нины Габриэлян совершенно самостоятельным и творческим процессом. Свобода от академических штудий или классов рисования дала возможность  писательнице, знакомой с законами искусства в слове, определить их и в живописи. Осваивая  искусство живописи, Нина Габриэлян исходила только из собственного интуитивного чувства цвета и формы и,  сама о том не ведая, повторила открытия художественного образования, разработанного в начале XX века в мастерских Вхутемаса и других художественных школах, опиравшихся на исследование природы первоэлементов живописи: цвета, линия, композиция.

Самые ранние ее работы  — это серии графических листов, выполненных фломастерами. Простые и сложные  монохромные и цветные формы возникали как результат работы с линией. Сама художница рассказывает, что когда начинала рисовать, то ничего не срисовывала, а смотрела на белую поверхность и следила за тем, как на ней возникала форма, то есть, начиная рисовать, только следовала за материалом, не пытаясь воспроизводить придуманный заранее образ. Вместе с тем найденный метод не был бессознательным рисованием. Он заключался в том, что прежде чем начать рисовать, художница выкладывала полный набор  фломастеров рядом с чистым листом бумаги и некоторое время рассматривала соотношение цветов и чистого белого листа.

«Я никогда не садилась рисовать с мыслью о том, что сегодня буду рисовать красным или желтым, розу или стакан, а смотрела на лист бумаги, разглядывала цветные фломастеры и старалась понять, почувствовать, каким цветом и каким материалом мне бы хотелось сегодня рисовать, и через некоторое время таких раздумий рука сама тянулась к какому-нибудь цвету. Затем возникала форма, выбранный цвет требовал к себе дополнения, оба новых цвета уже вместе звали новую краску». Так рождались сложные орнаментально-декоративные формы, обладающие убедительностью иероглифа, не изображавшие ничего конкретного, лишь выводившие на свет определенность настроений или чувств. Они словно знаки неуловимых незримых состояний человеческой души: вот нежность, вот скрытая борьба, вот боль, — не их иллюстрация, но отпечаток. Но есть и такие, от которых веет сложными забытыми воспоминаниями и снами. Многие из этих работ — это разговор чистых красок, вот лучится желтый, его замыкает зеленый, течет синий.  Завороженная открывшейся ей тайной, художница целыми днями, не отрываясь, колдовала над затейливыми знаками, вызывая нарекания домашних: «Она все рисует!». Многочисленные работы этого цикла, словно слова стихотворения или рассказа представляют собой единое целое, дополняя и обогащая друг друга.

Так же как на первом этапе с выбором цвета произошло и со сменой техники. В какой-то момент возникла потребность оставить цвет, и художница увлеклась монохромной графикой, где основным средством выразительности стала линия. Этот цикл работ, где графика оказывается на грани каллиграфии, можно назвать портретами стихотворений. Линия раскрывает здесь свою природу, родственную мыслительному жесту. Эти причудливые формы-знаки, организующие плоскость листа, сами замкнутые в себе, или разомкнутые в пространство с несомненной внутренней художественной логикой, подобны иероглифам или загадочным пиктограммам. Эти формы и знаки, словно некое первописьмо,  являются основой для овладения скрытой закономерностью письменного шрифта и орнамента и входят в качестве обучающих элементов в некоторые системы художественного обучения.

Следующим шагом стало постижение законов композиции, опробованное в цветных коллажах и декупажах. Серия работ из ткани и цветной бумаги также лаконична, как и графические работы художницы.  Коллажи Нины Габриэлян  — не многословные хаотические построения, но все те же почти символические знаки, собранные из цветных бумажных плоскостей. Эти абстрактные композиции отличает законченность и содержательность, рождающая у зрителя множество ассоциаций.

В этих экспериментах художница приобщилась к работе с цветными поверхностями, с их взаимным равновесием и динамикой. Собирая свои образы, Нина Габриэлян, прикоснулась к тайне живописного пространства, рождающегося на грани плоскости и чистой бумажной поверхности. Так постепенно появляется в ее работах тема «песни без слов», или точнее песни между слов, то есть интонация взаимодействия границы и пространства. Эти визуальные эксперименты художницы пронзительны как психологические тесты. В некоторых работах образ обосабливается, приобретая почти скульптурную самостоятельность.

Лишь прикоснувшись к природе основных изобразительных элементов, познакомившись с ними как с живыми существами, художница стала создавать образы. Новая задача потребовала новой техники, сначала ею стала масляная пастель, затем гуашь и несколько позже акварель.

В масляных пастелях художница продолжила развитие тех образов, которые возникли уже в серии работ в технике фломастерами. В новой технике образы, едва заявившие о себе ранее, уже вполне читаемы и выступают не обособленно, но составляют многоцветные сложные композиции. Главные среди них — это маска, кувшин и женский силуэт. Примечательно, что одна из более поздних работ художницы названа «Девушка, маска и кувшин». Эти заявленные как программные образы с серии масляных пастелей легко переходят один в другой: кувшин превращается в маску и наоборот, женский силуэт в силуэт ребенка или ангела. Маска олицетворяет как человеческое, так и животное начала: от знаковых ликов печали или радости до кошачьей мордочки или дикого звериного оскала. Все эти метаморфозы оправданы логикой цветового соотношения плоскостей и причудливых изгибающихся форм, вписанных одна в другую. Из этого приема рождается серии гуашей, почти полностью посвященная развитию цветовой перспективы, где главной темой становится не образ, а соотношение тонов, его окружающих. Художница решает задачу цветного контура, перемещающего предмет в иллюзорном пространстве, отдаляющего или приближающего его, сообщающего ощущение приземленности или парения. В этой же серии рождается еще одна новая тема — тема пещеры, укрытия, скалы, в поздних работах трансформировавшаяся в тему дома.

Следующей ступенью в постижении природы цветовой перспективы стала для Нины Габриэлян — акварель. Здесь художница отказалась от проблемы цветового контура, а сосредоточилась на «выхватывании» образа у цветовой стихии. Необыкновенно тонкие и вместе с тем яркие работы в этой технике производит впечатление цветового вихря, рождающего и вновь поглощающего разнообразные причудливые образы. Нина Габриэлян работает в технике классической акварели по-мокрому, где водная основа раскрепощает краску, и художник в буквальном смысле участвует в сотворчестве с природными силами,  стараясь удержать, зафиксировать образы, подсказанные материалом.

Первой техникой, в которой Нина Габриэлян, попробовала создать живописные работы в привычных жанрах стала сухая пастель, позже масло и затем акрил. Художница работала и в смешанной технике, использую как основу пастель, добавляя к ней сангину, сепию и акварель. Возникающие образы поначалу в большинстве своем были портретами или точнее ликами. Многие на первый взгляд собирательные образы Нины Габриэлян обладают автопортретными чертами.  Автопортрет для многих художников стал одним из самых опробованных путей к самопознанию, примеров тому в мировой живописи достаточное количество. Нина Габриэлян продолжила свое творческое познавательное самонаблюдение, начатое в искусстве слова, в искусстве живописи.  Первыми моделями ее портретов-ликов стали люди самого близкого круга: мать, отец, племянница, друзья художники, однако Нина Габриэлян почти никогда не работала с натуры, все ее портреты написаны по памяти и все они не совсем портреты, также как нельзя назвать ее автопортреты в полном смысле автопортретами. Это всегда некий основной душевный жест, выраженный через образ конкретного человека, на это указывают и названия произведений: «Большая Ма», «Бегущая по волнам», «Вечер».

Среди этих портретов встречаются и отвлеченные образы-лики — персонифицированные изображения душевных состояний, трансформировавшиеся маски ранних серий.

Ранние портреты Нины Габриэлян в большинстве во многом именно маски, слагаемые негативы внутреннего душевного мира. К ним близки сказочные полу-животные, полу-люди.

В технике сухой пастели помимо портретов художница создавала натюрморты и пейзажи, а также сюжетные композиции.

В натюрмортах Нины Габриэлян ожившие предметы «вступают в диалог», таковы, например, «Красные кувшины», «Натюрморт с чайником и кувшином». Если ранние образы людей подчас похожи на маски, то есть слепки, отпечатки переменчивой природы человека, не внешнего жеста-роли, а внутреннего душевного движения, то мертвая натура  напротив одушевлена, подвижна. Этот эффект достигается при помощи цветовой перспективы и подвижной деформации самих образов. Художница словно портретирует не сами предметы, а формирующую их силу. Группы этих предметов создают собственное поле притяжение, собираясь в маленькие миры, особым образом организуя иллюзорное пространство листа.

По такому же принципу возникают и пейзажи: пространство каждого из них — это пространство отдельной маленькой планеты, каждая из которых воспоминание или представление о реальном пейзаже, возникшее в воображении художника. В них нет прямой линии горизонта, эта линия скруглена таким образом, что представляет собой часть небольшой сферы, на которой располагаются деревья, цветы, озера и дома. Причем точка обзора пейзажа превосходит высоту птичьего полета. Масштаб сферы, собирающей пейзажные композиции — планетарный, в то время как основные слагаемые пейзажа — облака, деревья, озера приближены  и открываются словно с высоты птичьего полета. Сюжетные композиции, вписанные в пейзаж, имеют еще одну градацию масштаба, люди в них — больше  деревьев и скал, как, например, в картине «Покидающие свой дом».

Живопись Нины Габриэлян несет в себе отпечаток не только очень индивидуального мировосприятия, но вместе с тем национального колорита, отразившегося не только в палитре, но и в темах работ. Будучи поэтом, художница дает своим живописным произведениям очень точные названия. «Женщины моего рода» возникают сначала в стихах, а затем уже появляются в живописи. В этом названии словно спрессованы самые интимные и в то же время самые общие понятия: пол, семья, национальность. Исследование родства, родственности в качестве пути для осознания собственной индивидуальности — одна из ключевых тем как живописи, так и поэзии Нины Габриэлян.

Но не только общие темы, но близкие художественные принципы позволили поэту освоить стихию живописного не только в слове, но и живописи.

Ведь задача любого поэтического произведения именно живописна. В обоих случаях речь идет о создании образа. Стихотворные образы Нины Габриэлян не просто живописны, но красочны. Здесь и «белая дорога», и «камень, треснувший лиловый», и «так много синей шири», и «лиловые буйволы в остывающей красной вечерней пыли», и «голубая калитка сада»…

Также красочны и ее живописные произведения. Художнице словно недостает интенсивности цвета, которую она компенсирует особым приемом дрожащего пастозного мазка, оптически усиливающего сияние и яркость палитры.

Так же как стихи складываются из слов, а слова из звуков, собираясь в определенном ритме, так и живописные образы имеют свои буквы и звуки в красках и линиях.

Многие поздние работы художницы представляют собой зримые стихотворные образы.

Одна из таких работ «Вечер». Портрет пожилой женщины, сидящей у забора, за которым вдалеке виден закат. Закат и вечер здесь не процесс, но состояние старческой человеческой души, где обнажается ее истинная природа, чуждая возрасту и полу. Забор словно граница или порог, перед которым оказывается душа стареющего человека.

Этот образ имеет и стихотворное воплощение:

И тишина, ни радости, ни гнева,
Но лишь покой и покаянный свет.
Сухая пыль, иссохшее лицо
Подставит солнцу древняя старуха.
О, эта плоть уже на грани духа,
На грани цвета темное лицо.
Ее глаза — прозрачное стекло
И в них отражено иное небо.
И тишина, ни радости, ни гнева
И лишь покой почиет в них светло.

В процессе собственного индивидуального постижения искусства живописи Нина Габриэлян интуитивно повторила исторический ход развития живописного искусства от почти магического жеста-знака до многозначного зримого образа.

Ее творческий метод приоткрывает внимательному зрителю родственность стихии живописности (от живо писать) в поэзии и живописи и заставляет задуматься об их общей природе.

Вера Головина, искусствовед, научный сотрудник Государственной Третьяковской галереи