В 2003 году профессор-международник Ю.Г. Барсегов, с которым у меня были приятельские отношения, вручил мне с дарственной надписью двухтомное издание «Геноцид армян: ответственность Турции и обязательства мирового сообщества. Документы и комментарий» (т. 1 – 2002 г.; т. 2, часть 1 – 2003 г.). 2-ю часть второго тома с текстом комментария тогда еще предстояло подготовить и издать. Юрий Георгиевич был составителем, ответственным редактором сборника и автором комментариев к опубликованным в нем документам.

Давно, в мои сравнительно молодые годы, мне довелось прочитать материалы судебного процесса, состоявшегося 2–3 июня 1921 года в Берлинском окружном суде по делу Согомона Тейлиряна, застрелившего 15 марта того же года в Берлине Талаата-пашу, одного из представителей правившего в Турции в годы Первой мировой войны триумвирата, организовавшего тогда геноцид армян на подконтрольных турецким властям армянских землях. Как известно, Берлинский окружной суд, рассмотревший это дело в контексте чудовищного преступления против армянского народа, в том числе и против семьи подсудимого, которая полностью была уничтожена (он оказался свидетелем изнасилования сестер и убийства матери и брата), признал Тейлиряна действовавшим в состоянии невменяемости и вынес ему оправдательный вердикт. Материалы этого судебного процесса и вердикт, который по его итогам был вынесен, опубликованы в первом томе упомянутого издания (с. 714–761).

Но в Турецкой империи армяне подвергались резне и ранее. Один из эпизодов такой резни, случившийся в середине последнего десятилетия XIX?века в городе Байбурте, в Российской империи вызвал ответную реакцию наподобие той, которая произошла в 1921 году в Берлине. Армянин Киркор Гульгульян, семья которого в городе Байбурте в 1895 году подверглась нападению шайки вооруженных турок во главе с Хассаном Милия-оглу, убивших его отца и двух братьев (сам уцелел чудом: он забился под рундук, прикрывшись рядном), встретившись в апреле 1899 года в городе Симферополе с Хассаном Милия-оглу, убил его. В Симферополе же, где состоялась казнь Хассана Милия-оглу, российский суд с участием присяжных 22 сентября 1899 года, признав факт лишения последнего жизни доказанным, вынес подсудимому оправдательный вердикт, и случилось это за 22 года до того, как окружной суд города Берлина вынес аналогичный вердикт Согомону Тейлиряну.

Полагаю, что в период приближающегося 100-летия геноцида армян в газете «Ноев Ковчег» уместно было бы опубликовать упомянутые материалы по делу Киркора Гульгульяна, о которых мало кто знает и в самой Армении, и в диаспоре.

Если бы мы захотели ограничить судебное исследование и са­мый кругозор наш в этом деле исключительно тем небогатым ма­териалом, который заключается в рассказе подсудимого и двух-трех свидетелей байбуртской резни, мы очутились бы в странном положении. Нам показалось бы, что нас посетил тяжелый кошмар, что мы пережили нехороший сон или что нас, как детей, пугали страшной сказкой. Где-то, не так далеко от нас, на территории Блистательной Порты, всего три с половиной года назад, не в кро­вавой глубине прошедших веков, среди мирных жителей город­ских кварталов, населенных армянами, невозбранно и безнаказан­но носятся шайки вооруженных людей – турок. Они грабят и пре­вращают живых людей в трупы. Никто не в состоянии дать себе надлежащего отчета в том, что происходит. В городе есть войско, есть стражи полицейские, но они сначала бездействуют, а затем смешиваются с разбойничьими шайками и «усмиряют» собствен­ными ударами тех из армян, которые пытаются спастись. Целый день идет резня.

Отдельные шайки вооруженных турок, под предводительством наиболее видных по своему служебному или общественному поло­жению лиц города Байбурта и его уезда, перерывают до основания каждый армянский дом, извлекают из него все ценности, набивают ими себе карманы, предоставляя черни грабить остальное. Скрыв­шихся в домах армян безжалостно извлекают из их похоронок, выволакивают за ноги на улицы и тут же убивают на глазах обе­зумевших от ужаса женщин и детей.

Во главе одной из таких неистовствующих банд носится по го­роду Хассан Милия-оглу, убитый в Симферополе 29 апреля 1899 года ударом кинжала армянина Киркора Гульгульяна. Этот Хассан, по словам бежавших во время резни армян, «порезал» много армян, в том числе несколько семейств очень богатых лю­дей, деньгами которых завладел. В числе других мирных армян он собственноручно зарезал Манука Гульгульяна, старика, отца под­судимого, и двух его братьев, Саркиза и Хагадура. Сам Киркор Гульгульян спасается каким-то чудом: он забивается под рундук, прикрытый рядном. До той резни Гульгульяновы жили все вместе, в собственном доме, занимались ремеслами и пользовались хоро­шим достатком. После резни остались: мать Киркора Гульгульяна, супруга, с четырьмя дочерьми – двадцати, восемнадцати, четыр­надцати и восьми лет; они стали нищими.

Резня длилась целый день, до самых сумерек, причем убивали и женщин, если те пытались защищать мужей армян или сами ис­кали спасения. Уцелевших от общей резни байбуртских армян власти «за беспорядки» тотчас же забрали в тюрьму, где их де­ржали несколько месяцев.

Когда наступил вечер и насытившиеся кровью и грабежом тур­ки отхлынули от армянских кварталов, чтобы рассеяться по домам и кофейням и предаться своему обычному кайфу, пустынные улички и закоулки Байбурта огласились заглушаемыми до тех пор лишь страхом воплями и вздохами. То армянские женщины, на­кинув на головы черные хламиды в знак траура и печали, без­звучно выползали из своих разоренных лачуг на поиски дорогих трупов. Эти трупы валялись тут же, на улицах, уличные псы ли­зали с камней человеческую кровь, а женщины при мигающем свете зажженной спички узнавали каждая «своих покойников». Тут-то, по словам бежавшей впоследствии из Байбурта в Россию старухи Назеле Минасовой, женщины обменивались своими пе­чальными вестями. Своей соседке, супруге Гульгульян, Минасова рассказала, что ее, Минасовой, родственных мужчин убила банда Измаила-Аза, и, в свою очередь, от нее услышала, что мужа ее, Гульгульян Манука, и сыновей, Саркиза и Хагадура, зарезала банда Хассана Милия-оглу.

Показание старухи Гульгульян, таким образом, вполне совпа­дает с тем, что видел и слышал в день резни сам укрывшийся от турок Киркор Гульгульян.

Но, в самом деле, не сказка ли все это? Суд отказал мне в пра­ве ссылаться на специальные исторические сочинения по вопросу об армянской резне в Турции в 1894–1896 годах. Я вынужден подчиниться такому распоряжению суда, хотя, да простится мне, никак не могу взять в толк, каким образом именно этим путем мо­жет быть достигнуто «неизвращение судебной перспективы».

Председательствующий:

– Прошу вас не касаться собы­тий, не бывших предметом судебного следствия.

Присяжный поверенный Карабчевский:

– Я буду касаться лишь исторических событий, обязательно известных гим­назисту седьмого класса. Получив университетское образование, я вправе считать эти исторические факты общеизвестными и не нуждающимися в судебной поверке.

Председательствующий:

– В числе присяжных есть лица, не получившие высшего образования.

Карабчевский:

– Тем более я считаю себя обязанным поде­литься с ними этими сведениями...

Председательствующий:

– Продолжайте.

Карабчевский:

– Господа присяжные заседатели, вам, без сомнения, известно, что в состав Оттоманской империи, со времени вторжения турок в Европу, вошли многие народности, исповеду­ющие христианскую религию, ставшие по отношению к завоева­телям-победителям побежденными. Таковы: греки, сербы, болга­ры, босняки и армяне par excellence, ибо Малая Азия с Арменией во власти турок уже шесть веков. Исторические карты Европы ис­пещрены, как иероглифами, передвигавшимися чертами завоева­ний. Нет почти ни одного европейского государства, которое не сложилось бы путем завоеваний. Но, благодаря исторической культуре, происходила нормальная ассимиляция завоеванных провинций. И побежденные и победители (с осадком или без осад­ка политической горечи на сердцах) становились в конце концов гражданами одного государства, приобщались к общим повинно­стям, к общей государственной службе и в частной жизни, без раз­личия племенного и религиозного, искали и находили благоденст­вие под сенью общих законов. Таков нормальный ход истории.

Но Турция – иное дело. Status quo азиатской культуры, фана­тизм ислама, деспотический образ правления, во главе которого стоит султан-калиф, т.е. глава мусульманской церкви, причем на знамени пророка ревнивые хранители заветов Магомета до сих пор не прочь читать «смерть гяурам», создали то, нечто особенное, маловероятное с точки зрения европейской культуры, с чем целая Европа, ради политических соображений, терпеливо считается, однако, уже многие века. Турецкие подданные христиане в общий строй государственной жизни, управления и суда не входили и, по искреннему убеждению истинного мусульманина, никогда войти не могут. Это райя – стадо, как всякое стадо, бесправное; с каж­дой головы берется налог – харадж, пока голове позволено быть на плечах. Суд по шариату не признает свидетелей христиан. Про­цесс, выигранный христианином, никогда не считается решенным окончательно. Всегда сыщется инстанция, которая может его от­менить. Раз взысканная подать не считается взысканной, всегда найдется какой-нибудь охотник, который взыщет ее и во второй, и в третий раз. Ни духовная, ни имущественная личность христи­анина не ограждена законом. Одним словом, это вечно длящееся положение побежденных и победителей, а вы знаете, что побеж­денным – горе!

Из числа подвластных Турции христианских народов дольше и безнадежнее всех ей подвластен армянский народ. У подножия своего ветхозаветного Арарата, в некогда цветущей Армении он стоически претерпевал и претерпевает все унижения рабства. Привязанный к своей родине упрямым инстинктом земледельца, крепкий чистотой семейных уз и духовных начал, привитых ему христианством, каковое, как народ, он первый же и воспринял, ар­мянский народ, подвластный туркам, в мирных добродетелях чер­пал неистощимый запас терпения. Лорд Байрон (вдохновенный бо­рец за греческую независимость) так отзывается о нем: «Трудно, быть может, было бы найти другую нацию, в летописях которой было бы так мало преступлений, как в летописях этого народа, ко­торого добродетели суть все добродетели мирного времени, а по­роки лишь последствия того гнета, который он выносит».

О той же армянской нации историк Гиббон писал сто лет тому назад: «Этой нации не давали даже пользоваться спокойствием рабского состояния, с первых же шагов своей истории до настоя­щего момента Армения была театром вечных войн. Жестокая по­литика обезлюдила земли, находящиеся между Тавром и Эриванью. Ко всем несчастьям, общим всем христианским народам, подвластным Турции, по отношению к армянам надо присоединить еще: тиранию беев, грабительства черкесов и кочевых курдов, т. е., другими словами, надо присоединить довольно обычные яв­ления рафинированного зверства на почве мрачного фанатизма в виде насильственного обращения сельского населения в ислам, по­хищения девушек и мальчиков для продажи их в гаремы и наси­лования молодых женщин на глазах их мужей и отцов».

Председательствующий:

– Господин защитник, прошу вас не касаться... Это не было предметом следствия и не имеет от­ношения к делу.

Карабчевский:

– Достаточно взглянуть на карту Малой Азии, чтобы убедиться, что названные мною племена, промышля­ющие разбоем, находятся в соседстве с Арменией; нравы их также описываются в учебниках географии...

Председательствующий:

– Прошу вас, продолжайте в пределах, указанных мною.

Карабчевский:

– Я старался доказать, что армяне не склон­ны к насилию вообще, я перечислял их мирные добродетели. Эти добродетели оказались политическими пороками. Наряду с армя­нами влачили некогда столь же жалкое рабское существование греки, сербы, румыны, болгары – словом, все христианские народ­ности, подвластные Турции. И что же мы видим? Теперь все (т. е. почти все) мало-помалу освободились, встали на ноги. Всеобщее греческое восстание 1820–1827 годов было первым освободитель­ным пламенем, подогревшим Европу. Дикие репрессии турок, выразившиеся в таких фактах, как поголовные избиения всего насе­ления острова Хиоса или повешение в день св. Пасхи в Констан­тинополе в облачении против церкви патриарха с тремя архиепи­скопами, вызвали вопль всеобщего негодования. Известно, что рыцарски воинственному вмешательству императора Николая I, закончившемуся нашими победами в Турции и Адрианопольским миром (1829), обязано новое Греческое королевство своим бытием. В двадцатых годах настоящего столетия политиканской хитрости мясника Милоша обязана Сербия своему возникновению с наслед­ственной княжеской династией. Но все это были пока только еди­ничные попытки силой или хитростью сбросить с себя ненавистное иго рабства.

Армяне оставались стоически терпеливыми. Самое большее, в чем проявлялся их протест, это в периодических переселениях в пределы России. Петр Великий, покорив побережья Каспийско­го моря, спешит заселить этот край христианским элементом, ар­мянами-колонистами, и воспользоваться ими как надежной точ­кой опоры в борьбе с мусульманством. Особенное значение для порабощенной «райи» и вообще для судеб турецких армян имели победоносные войны Екатерины II. Кучук-кайнарджийский трак­тат 1774 года впервые ставил официально христиан Востока под покровительство России. Постройкой на Днепре города Григориополя, исключительно для эмигрировавших турецких армян, им­ператрица надеялась достичь того, что «находящиеся за грани­цей армяне, видя благоденствие переселенцев, к ним присоеди­нятся». И действительно, армяне массами стали переселяться в Крым, «превращая пустыни в грады». Павел I «во внимание к от­личному трудолюбию, тщательному домостроительству и при­мерному поведению» переселившихся в Россию турецких армян и для привлечения новых переселенцев жалует им грамотой 28 октября 1799 года новые милости и преимущества. По окончании войны 1812 года Александр?I грамотой на имя всего армянского народа, данной в Теплице 16 сентября 1813 года, выражает бла­годарность за то, что посреди смутных обстоятельств они «пре­были тверды и непоколебимы в своем усердии к Нам и Престолу Нашему, жертвуя имуществом своим и всеми средствами и самой жизнью на пользу службы Нашей и для общего блага». Импера­тор считает себя обязанным засвидетельствовать им перед це­лым светом справедливую признательность и благоволение. С особенной силой сказалась привязанность армян к России во время войны ее с Персией в 1826 году. Они массами стали пере­селяться в Россию. Персидское правительство пугало их крепо­стным правом в России и рекрутчиной, но армяне отвечали: «Лучше будем есть сено в христианской земле, нежели хлеб в Персии». В Турецкую войну 1828 года Порта пе­реселила всех армян из пограничных местностей в отдаленные области, но не могла преградить путь для выражения симпатий России. По заключении Адрианопольского мира армяне турецкие массами стали выселяться в Россию (около 90 тыс. душ). Порта встревожилась, так как уходил самый трудолюбивый ремеслен­ный народ. Из Константинополя послали в Эрзерум епископа Варфоломея, чтобы удержать армян от переселения; но ему от­вечали: «Если бы сам Христос сошел с неба, чтобы уговорить нас остаться в Турции, и Его бы не послушались».

Предпоследняя война наша с Турцией, которой император Николай I надеялся «похоронить мертвого», т. е. покончить с Тур­цией как с европейской державой раз и навсегда, ис­полнила турецких армян самых радужных надежд. Армяне выка­зали преданность и содействие России. Увы! – этим надеждам не суждено было сбыться. Война с «союзниками», закончившаяся одиннадцатимесячной геройской обороной и падением Севастопо­ля, как известно, спасла «больного человека», т. е. Турцию, и дала отсрочку подвластным Турции христианам для новых страданий. По окончании нашей Крымской кампании турецкие армяне под­верглись страшным репрессиям за свои симпатии к России.

Так дело оставалось до нашей последней Турецкой войны с ее кровавыми Дунаем, Плевной и Шипкой и победоносным Сан-Стефанским трактатом, ограниченным впоследствии Берлинским трактатом. Известно, что этой последней нашей войне 1878 года, последним усилиям окончательно освободить христиан на Востоке предшествовала сербская война и болгарская резня. Но, по крайней мере, для этих и других христианских народностей пролитая рус­скими кровь оказалась пролитой недаром; Сан-Стефанским трак­татом установлена автономия Румынии, Сербии и Черногории, возникло и новое христианское государство, независимое от преж­него своего властелина, – Болгария.

Армяне, как настоящие пасынки истории, и на этот раз оказа­лись в хвосте исторических удач и благополучий. Но все же Сан-Стефанский договор имел для армянского народа огромное нрав­ственное и политическое значение. На страницах международных трактатов о его судьбе заговорили впервые. Часть турецких армян Малой Азии перешла России, а относительно другой части, остав­шейся за Турцией, впервые, по инициативе России было выгово­рено право на специальные реформы, ограждающие личную и имущественную безопасность армян. По ст. 16 Сан-Стефанского договора Турция торжественно обязывалась перед Россией: «Произвести без дальнейшего отлагательства улучшения и реформы, вызываемые местными потребностями областей, населенных армянами, и обезопасить их от курдов и черкесов». Берлинский конгресс вырвал у России исключительное право на такое обяза­тельство, добытое русской кровью, и воспроизвел §16 Сан-Стефанского договора в §16 Берлинского трактата, предоставив не ис­ключительно России, а шести великим европейским державам со­обща следить за выполнением обязательств Порты и требовать их выполнения. Чтобы ослабить влияние России на Востоке, Европа себя поставила на ее место и, таким образом, как бы поручилась торжественно за безопасность армян. Независимо от этого, 4 июня 1878 года Англия отдельно заключила трактат с Турцией, кото­рым брала Малую Азию, а стало быть, и судьбу Армении под свой великодушный протекторат.

Итак, на основании всего сказанного мною следует считать бес­спорно официально и документально установленным, что до Сан-Стефанского договора личная судьба каждого армянина, жителя Малой Азии, не была законно ограждена турецкими законами, не была обезопасена и от разбойных нападений соседних курдов и черкесов. В Константинополе впоследствии действовала так назы­ваемая «армянская конституция»; но это была эфемерная консти­туция, полная платонических благопожеланий, бесплодных хода­тайств, надежд и – только. В провинциях никаких реформ не предпринималось, несмотря на «зоркий» надзор шести держав. Ес­ли, по русской пословице, у семи нянек дитя без глазу, то для не­счастной Армении оказалось довольно и шести нянек для того, чтобы продолжать влачить свое прежнее бедственное существова­ние.

Затем, в 1894, 1895 и 1896 годах, как раз в то время, когда, по­сле шестнадцати лет бесплодного ожидания, стали торопить Тур­цию с реформами для армянских провинций, которые желала об­лагодетельствовать Европа, совершилось нечто столь дикое и не­слыханное, чему не хотели сперва верить и чему с содроганием вынуждены были наконец поверить. Я говорю о массовых избиениях армян в Сассуне (1894), а затем последовательно и во всех округах Малой Азии, наконец, и в самом Константинополе.

Избиение в городе Байбурте, родине Киркора Гульгульяна, где от ударов убитого им здесь Хассана Милия-оглу пали его отец и два брата, совершилось 27 октября 1895 года. По официальным данным (донесения консулов, английская «Синяя» и французская «Желтая» книги и т. п.), установлено, что в Байбурте все армя­не мужского пола были перебиты или заключены в тюрьму. Эти данные вполне совпадают с тем, что мы слышали здесь. Разграблено было четыреста домов, число убитых достигало тысячи. В окрестностях Байбурта совершенно разграблено и разрушено сто шестьдесят пять деревень.

Первая сассунская резня была объяснена мятежом, якобы со стороны самих армян, причем их убито было десять тысяч чело­век. Но мало-помалу истина вскрылась. Благодаря данным, разоб­лаченным представителями держав и частными лицами (в их чис­ле с уважением следует помянуть ирландца Диллона, англичан-супругов Гаррисов, француза Шарметана, немца Лепсиуса и наших русских публицистов Джаншиева, Гольстрема, графа Комаровского и других), получилась картина поистине потрясающая. По сведениям, собранным представителями великих держав, до начала 1896 года в Малой Азии убито 37 085 душ, разорено и со­жжено домов 39 749, насильственно обращено в магометанство 40 950 человек, пущено по миру 290 300 человек. Повсюду были от­крыты подписки на пожертвования в пользу вдов и сирот армян­ских, разрешен был официально такой сбор и русским правитель­ством в 1896 году. Но самой ужасной стороной этого исторического события явилось то, что вся эта резня оказалась, по-видимому, не случайным взрывом племенной или религиозной вражды, а пря­мо-таки организованным, систематическим массовым избиением армян на пространстве всей Малой Азии. Это был по-своему из­готовленный Востоком суррогат так долго и терпеливо ожидаемых Европой реформ для Армении.

Вот на какой исторической почве выросло событие, которое вы неожиданно призваны рассудить сегодня. На почве бедствий всего армянского народа, бедствий, о которых тот, кого Европа привык­ла звать «праведным старцем», – Гладстон, едва ли не первый, недаром во всеуслышание провозгласил: «Это были бедствия, в ко­торых преувеличение невозможно потому, что действительность превзошла самое необузданное воображение!»

Что мне еще сказать вам?

Киркор Гульгульян и Хассан Милия-оглу случайно встрети­лись в России, здесь, в Симферополе, после трех лет. Хассан пре­успевал. Нажившись на убитых там, у себя в Байбурте, он не пе­реставал наживаться и на их вдовах и сиротах, ссужая им деньги и припасы за огромные проценты. Об этом свидетельствует список найденных при нем документов, перечень векселей и обязательств армянских женщин, родственники которых бежали в Россию. По отзыву свидетелей, он был всегда злым ростовщиком, а после байбуртовской резни особенно нажился и стал наезжать в Россию по своему законному турецкому паспорту для сбора дани и по доку­ментам, и без документов с армян, у которых оставались родственники в Байбурте. Из страха за участь оставшихся там ему пла­тили исправно. Неслыханная дерзость и откровенность своеобраз­ного разбойно-международного промысла и полное бессилие про­тивопоставить ему что-либо!

Киркор Гульгульян, разоренный, обездоленный скиталец, встретил неожиданно Хассана в кофейной Карабета и замер на месте. Перед ним был Хассан, тот самый Милия-Хассан, который резал его отца и братьев в ту минуту, когда, изнывая от страха, он сам лежал под рундуком, не смея перевести дыхание. Это был не призрак Хассана, это был сам живой Хассан, от которого лишь на Киркора веяло ужасом замогильного призрака. Призрак заго­ворил. Он даже произнес несколько слов на человеческом языке: «Здравствуй!.. Я помню твою фамилию».

Далее он не продолжал. Он – «помнил фамилию Гульгульянов»! Этого было достаточно. Участь Хассана была решена.

Мы знаем, что Киркор бросился на Хассана, когда тот шел не один, а в числе еще других пяти человек. Вместе они составляли одну, довольно компактную группу. Ночь была темная и туманная, уличные фонари едва освещали их путь. Вы знаете, какую страш­ную рану нанес Гульгульян Хассану. Без колебаний он отличил его от всех других, почти одинаковых с ним по росту и фигуре. Он не колебался и не ошибся. Хассан упал замертво на месте. По за­ключению врача-эксперта, длинный кинжал проник прямо в его сердце. Как рассчитал и угадал Гульгульян свой удар в темноте, остается тайной его или Провидения. Словно лезвие кинжала было намагничено и его притянуло к железному, не знавшему никогда сострадания сердцу Хассана.

Теперь остается еще один вопрос: виновен ли Киркор Гуль­гульян? Русские законы, в том числе и тяжкая статья уголовного закона, карающего за преднамеренное убийство, рассчитаны вооб­ще на людские отношения, нормируемые законами. Вы знаете, из какой пучины бесправия и беззакония вынырнул несчастный Гульгульян. Убийца его отца и братьев, которого он увидел теперь перед собой, не подлежал и не мог подлежать никакому законному возмездию. Стало быть, несчастному оставалось бы только «за­быть» о том, что его старик-отец и два брата на его же глазах без­жалостно зарезаны Хассаном. Но разве это забыть возможно? Разве подобные вещи забываются?

Он не искал встречи с Хассаном. Их свела судьба, их свел тот рок, вера в который так сильна на Востоке.

От человека мы вправе требовать лишь человеческого. Забыть, простить Хассану мог бы разве «сверхчеловек». Не ищите его в несчастном, жалком Гульгульяне. Ваш суд также только суд человеческий. Что сверх человека, то уже Божье, и нам остается только посторониться... Посторонимся!

После двух минут совещания присяжные заседатели вынесли подсудимому оправдательный приговор.

Георгий Колбая, кандидат юридических наук,
заслуженный юрист Российской Федерации