Известный режиссер (“Полеты во сне и наяву”, “Храни меня, мой талисман”) рассказал украинской газете “Сегодня”, что думает о войне в Украине, о планах снять новый фильм, о том, как посещал Параджанова в тюрьме и о детях, которые ушли в бизнес.

— Роман Гургенович, мне кажется, что сейчас утро каждого жителя Украины начинается с новостей. С чего начинается ваш день? 
— Я думаю, сейчас нет ни одного человека, который бы не переживал из-за всех этих событий. Тем более что неизвестно, чем все это закончится. В стране, конечно же, идет война... Мне все равно, кто виноват... Понимаете, я — за Украину, но не за некоторых украинцев. И хотя я не этнический украинец, но, как мне кажется, веду себя, может быть, даже более ответственно, чем человек, который себя называет истинным патриотом. 
— Со своими друзьями из России вы общаетесь на политические темы? 
— Дело в том, что с начала конфликта я перестал ездить в Москву, хотя меня продолжают звать в эфиры телеканалов, но я отказываюсь. Из семи моих друзей в России шестеро иногда звонят и говорят, что им стыдно. А вот один из семи — самый известный, наверное, — не звонит. Я не хочу называть его имя, потому что он все равно мой товарищ. 
— Как думаете, искусство сейчас может повлиять на решение политических проблем в государстве? 
— На решение — нет, но на гуманитарный способ мышления — может быть. Например, был такой американский фильм “Скованные одной цепью”, где негр и белый, ненавидящие друг друга, бежали из тюрьмы. Но по прошествии времени они стали друзьями. Вот такого рода сюжет в кино вполне может служить примером. Например, кто-то из ДНР и кто-то из Нацгвардии оказались в одной яме. Ну или что-то в этом роде. 
— А фильмы о Евромайдане или о киборгах уже можно снимать или для осознания произошедшего должно пройти время? 
— Документальные — конечно, можно, а для художественного, думаю, должно пройти время. Я и об армяно-азербайджанском конфликте всегда говорю, что я тот человек, который должен участвовать в перемирии. Я — не человек войны, у меня нет ненависти к азербайджанцам, у меня есть неприятие к их поступкам, как, может, и у них — к поступкам армян. 
— Давайте поговорим о ваших картинах. Насколько я знаю, вы их не любите пересматривать. Почему? 
— А потому, что я вижу только ошибки, то, чего не сделал. Вообще я — самокритичный человек, да и к критике нормально отношусь. Если мне вежливо и нормальными словами докажут, что мой фильм очень плохой, я промолчу и ничего не отвечу. Но если это делается хамским образом, меня это может завести и я могу ответить (смеется). 
— Какой у вас любимый этап в работе над фильмом? 
— Это два этапа — замысел, когда еще не написан даже сценарий, и монтаж. Все остальное между этими этапами, как говорится, не царское дело — подготовка к съемке, ожидание нужной погоды меня ужасно бесят. 
— А на съемках вы позволяете себе кричать на актеров? Матом ругаетесь? 
— Никогда! Даже если учесть, что все бездельники киевской киностудии им. Довженко любят работать у меня — такого же ленивого, как и они, я все равно всех прощаю. Я никогда никого не выгонял из группы, хотя, наверное, это и плохо. 
— За работой режиссеров молодого поколения следите? 
— Не особо, хотя мне в этом и стыдно признаваться. В кино не хожу, но на самом деле радуюсь, если у кого-то происходят успехи. Правда, своеобразно. На моем 60-летии Марина Неелова не смогла присутствовать и прислала видео, где сказала: “Как Балаян меня только не обзывал, но я знала, что это все любя. А еще у него есть привычка в извращенной форме радоваться успехам своих коллег”. И это правда. К тому же публично я никого никогда не критикую. 
— В 2011-м вы говорили, что начали работать над сценарием фильма с рабочим названием “Ангел-хранитель”. На какой он сейчас стадии? 
— Этот сценарий я начал придумывать еще в 90-м году в Париже. Однажды ночью пошел на пешеходный мост, и там мне пришел в голову сюжет: какой-то человек ночью, стоя на мосту, хочет броситься в реку, но слышит крик девушки, которая просит из воды о помощи. Естественно, мужчина ее спас, не зная, что это девушка — его же ангел-хранитель... Прошло много времени, но фильм по этому сценарию я так и не снял. Несколько лет назад я решил вернуться к этой теме. И тут, к моему удивлению, мне сказали, что фильм с подобным сюжетом уже вышел — его снял Люк Бессон и он называется “Ангел-А”. Я посмотрел эту картину. Она очень хорошая, но совершенно не похожа на ту, которую я хотел снять. В общем я начал переделывать сценарий, да все никак не закончу. Главный герой теперь у меня будет успешным 35-летним хирургом, у которого во время операции умирает семилетний крестник. После этого герой решает уволиться и утром оказывается на речке, где он с крестником всегда ловил рыбу. Там он встречает обнаженную девушку, пересекающую вброд речку, не совсем адекватную, как ему кажется. После этого происходит ряд событий, не всегда объяснимых. И я бы заранее не хотел рассказывать, кем она окажется. 
— Видите уже какого-то актера в главной роли? 
— Я бы хотел на роль этого хирурга взять Святослава Вакарчука. Я его уже хотел снимать в “Райских птицах”, но тогда не получилось. У Славы протестное лицо, для меня — очень интересное. Как и у Янковского, в отличие от Абдулова, который тоже замечательный артист, но с простым лицом. А у Олега лицо было редкое, мало на кого похожее. Вообще нездешнее, что ли. 
— Почему же вы сейчас не снимаете? В чем причина? 
— Только во мне! Может, я и не ахти какой режиссер, но у меня нет проблемы достать деньги на кино. Мне просто не хочется. Плюс ко всему я достаточно ленив. Да и сейчас нет того проката, который был при Союзе. Ведь каждый фильм — это послание, разговор с аудиторией, а я не мальчик, который будет снимать фильм исключительно для какого-то фестиваля. Иногда мне даже приходят в голову мысли, что я не ту профессию избрал, она не соответствует моему характеру. 
— Знаю, что в “Полеты...” на главную роль вы хотели пригласить Никиту Михалкова, а потом увидели Янковского. Михалков за это на вас обиду не держал? 
— Все думали, что Никита обидится, но этого не случилось. Более того, он попросил все равно найти для него роль в картине. Я говорил ему: “Ну куда я тебя с популярной твоей рожей суну?” А он мне: “У Сашки Адабашьяна тоже поначалу роли не было, а ведь ты ж его взял”. В итоге я придумал, что он сыграет... себя. На Подоле как раз тогда чьи-то декорации стояли, мы приехали и за два часа все отсняли. 
— Возвращаясь к Олегу Ивановичу, хочу спросить о ваших отношениях. Вы говорили, что он для вас больше, чем друг. 
— Конечно, он же у меня в четырех фильмах подряд снялся с 81-го по 87-й год. Когда я приезжал в Москву, все время останавливался у него. И Люда, его жена, у меня тоже снималась — в “Полетах...” она играет как раз его супругу. Эта семья меня любила, и я их любил. Мы были больше, чем друзья. Понимаете, это был мой актер, мое эго. А снимаясь у меня, Олег, может, получал то, что недополучал у других, как актер я имею в виду. До сих пор он мне часто снится, как и другие ушедшие друзья. Я даже у психолога спрашивал, не плохо ли это, он сказал, что это нормально. Но сны я не запоминаю. 
— В свою последнюю на сегодня картину “Райские птицы” вы без проб взяли Оксану Акиньшину. Как так получилось? 
— Мне ее посоветовали, хотя до этого я ни разу не видел работ Оксаны. Я был на киностудии, где она как раз снималась. Задал ей несколько вопросов, чтобы услышать голос. После чего сказал: “Спасибо, вы утверждены!” Мне понравилось ее лицо, я почувствовал образ. Она оказалась органичной, как собака. Тем более Оксана нигде не училась, а может играть что угодно. Кстати, пробы я перестал делать уже после фильма “Бирюк” — они мне стали не нужны. 
— В вашей фильмографии нет откровенно “заказных” фильмов о советской власти. Но снять такую картину вам наверняка предлагали. Сложно было отказать? 
— Не то слово. Я ведь перед “Полетами...” пять с половиной лет ничего не снимал. Мне предлагали снимать и про сталеваров, и про шахтеров, но каким-то образом удавалось от всего этого отказываться. Это не означает, что я был каким-то диссидентом, просто понимал, что это не мое. После 1987-го я снял еще пять фильмов, но это я уже работал, а до этого просто игрался в кино. На съемочной площадке посторонний человек никогда бы не догадался, что режиссер — это я. Я все время прыгал, бегал, хохмил. Наверное, потому, что я легкомысленно ко всему относился, был очень свободен, фильмы получались такими, как я хотел. “Полеты во сне и наяву”, “Храни меня, мой талисман”, “Филер” — это о судьбе советской интеллигенции, частью которой я тоже был. 
— Сейчас стало модно снимать римейки на популярные советские картины. Как вы отнесетесь к возможному появлению “Полетов во сне и наяву-2”? 
— Мне все равно, лишь бы не я снимал (смеется). А почему нет? Я что, хозяин этого фильма? В любом случае будет же оставаться моя картина и зрителям будет, с чем сравнить. А вообще я к римейкам отношусь так же, как и к крашеным фильмам. Покрасили “В бой идут одни старики” — якобы Леня Быков мечтал снять этот фильм в цвете. Да никогда он об этом не мечтал! Кто про войну захочет снимать в цвете? Только молодые нынешние ребята. 
— В своих интервью вы часто вспоминаете о своем учителе, знаменитом режиссере Сергее Параджанове. Какая встреча с ним запомнилась вам больше всего? 
— Я запомнил несколько моментов. Первый, когда я, Миша Беликов и Сергей Параджанов решили пройтись по улице после “слепого” дождя. И вдруг заметили на асфальте кисть винограда, которую кто-то обронил. Параджанов опустился на колени, взял виноград в руки и начал есть, после чего предложил и нам. Естественно, мы отказались, после чего он рассмеялся и сказал: “Ха-ха-ха, смерти боятся!” Также помню встречу, когда он из тюрьмы вернулся в Киев. Накануне я нашел у себя дома первый сценарий картины Intermezzo (которая, кстати, была закрыта) с его пометками и рисунками. Я был у него ассистентом режиссера. Привез Параджанову, а он мне говорит: “Зачем ты мне его отдаешь? Разве не хочешь потом его отдать в музей имени Параджанова?” Как он мог знать, что такой музей действительно будет! Меня многое в нем поражало. Например, то, как он легко относился и к жизни, и к смерти. Он вообще не ходил, а летал. Параджанов никак не предполагал, что его когда-нибудь могут арестовать. А потом его все время переводили из тюрьмы в тюрьму, потому что “урки”, находящиеся с ним, начинали рисовать, писать сценарии, коллажи делать. Представляете, как он действовал на них! Поначалу они даже не верили, что он режиссер, поэтому Сергей просил меня присылать ему фотографии, где он снят рядом с известными актерами. А на первой встрече в тюрьме, когда мы тайно туда поехали, вообще было ощущение, что это он к нам в гости пришел — настолько он был свободен и весел. 
— Говорят, что вы тоже владеете неординарными способностями? 
— Да, некоторые вещи я могу делать, но только когда выпью (улыбается). Могу снять зубную боль, шейный остеохондроз и даже сказать, где у человека что-то болит. Я не знаю, что будет с человеком через час, но на время боль точно уходит. Я могу этому научить любого, хотя по большому счету это чаще всего игра, чтобы повыпендриваться. Вообще я считаю, что режиссер должен обладать некой формой гипноза. Каждый крупный план — под гипнозом! Но, естественно, актеры этого не ощущают. Поэтому тот гипноз — дружеско-лечебный — просто необходим: актер делает, что хочет режиссер, но даже не подозревает об этом. 
— О вашей личной жизни практически ничего не известно. Чем занимается ваша жена? 
— Мою жену зовут Наталья. По профессии она — музыковед, но когда я стал зарабатывать, то попросил ее бросить это дело (смеется). Когда мы познакомились, ей было 17... А в следующем году мы отпразднуем, дай Бог, 50 лет со дня свадьбы. В прошлом же октябре я отметил 50 лет, как переехал в Киев. 
— Ваши дети с кино никак не связаны? 
— Я сделал все, чтобы они не пошли по моим стопам (смеется). Я настолько чувствовал себя униженным, когда мне что-то запрещали, что не хотел, чтобы мои дети пошли по этому же пути. Я же все-таки горец! А дети мои ушли в бизнес. Сын Сурен в 91-м отправился на машине во Францию и с тех пор живет там. Мой внук Роман с сентября месяца тоже там учится. Ему уже 15 лет и он хочет быть автодизайнером. Дочь Карина живет в Украине, хотя у нее тоже была возможность остаться во Франции. 
(С сокращениями)