Амо Сагиян: СИНЯЯ ПЕСНЯ

15 апреля, 2015 - 13:42

Амо Сагиян (Амаяк Саакович Григорян) является одним из талантливейших армянских поэтов 20-го века. Он родился 14 апреля 1915 года в одном из отдаленных районов Зангезура – в селе Лор Сисиана в семье потомственных крестьян.

После получения начального образования на родине будущий поэт продолжил учебу в Баку. Там он получил среднее образование и в 1937 году закончил лингвистическое отделение местного армянского педагогического института.

Амо Сагиян был представителем того поколения армянских поэтов, которые участвовали в ВОВ. Волей судьбы ему было предначертано получить литературное крещение на поле битвы. Участвуя в войне, солдат-патриот и поэт непосредственно прочувствовал и пережил весь ужас и трагедию войны. Однако даже под ревом пулеметов в душе поэта слышен зов родной природы.

Первый сборник Амо Сагияна «На берегу Воротана» вышел в свет в 1946г. В нем отражена любовь поэта к природе и человеку. Сагиян красочно рисует образы родной природы и поэтический образ армянина.

Затем друг за другом выходят его сборники «На высотах» (1955), «Зеленый тополь» (1959), «Армения в песнях» (1962), «Перед закатом солнца» (1963), «Песнь скал» (1968), «Годы мои» (1970), «Зови, журавль!» (1973).

После войны, с 1951г. до конца своей жизни (1993г.) Амо Сагиян жил и творил в Ереване.

Стихотворения Амо Сагияна близки представителям различных поколений. И сегодня он является одним из любимых народных поэтов Армении.

ЗОЛОТО ПОЭЗИИ

Мы часто пишем и говорим, что не ценим по достоинству наших современников, особенно тех, кто слишком близко стоит к нам, не видим их истинного роста, не понимаем значения. В этом есть большая доля правды. При близком рассмотрении детали и подробности порой заслоняют общее, значительное, тем более в случаях, когда современник очень прост, доступен и не чужд человеческих слабостей.

Однако эта обретшая чуть ли не силу закона истина в отношении к Амо Сагияну для меня давно перестала действовать. Больше сорока лет длится наша дружба. И за эти годы редко выпадали дни, когда мы не виделись. Напротив, случалось, неделями, месяцами бывали вместе с утра и до позднего вечера. Обычно быстро от всего устающий и скучающий, я не помню случая, чтобы когда-либо устал от Амо или заскучал в его обществе. С первых же дней нашего знакомства, несмотря на свою молодость, я понял, что в лице Амо Сагияна в мою жизнь, в мой духовный мир вошла необыкновенная личность.

И поскольку поэзия есть не что иное, как самовыражение личности, то хочется прежде сказать об Амо Сагияне человеке и затем перейти к его поэтическому миру.

Об Амо Сагияне человеке…

Написал я эти слова, и рука непроизвольно остановилась.

Казалось бы, сорока лет нашей дружбы достаточно, чтобы легко и спокойно набросать человеческий портрет Амо, охарактеризовать хотя бы в общих чертах.

Но вот оцепенела рука.

Сложен и противоречив любой человек, а такой человек и поэт, как Амо Сагиян,- особенно.

С чего же начать?

С того, что Сагиян предельно ясный, доступный, простой и цельный человек? Но ведь простота эта кажущаяся, а по существу Сагиян натура сложная, страдающая от внутренних противоречий и раздвоенности — в его душе, как в в его поэзии, есть свои глубокие, недоступные пропасти и ущелья…

Сказать, что он мудр? Вникая в таинство жизни, природы, искусства и человеческого естества, он, безусловно, мудр и поразительно глубок, а перед житейскими трудностями беспомощен и беззащитен.

Сказать, что он бесконечно добр, хрупок и с головы до пят — сама совесть? Но ведь я видел его в минуты гнева, когда он бывал тверд и неколебим, как воспетые им скалы.

Что же сказать? Может, то, что Сагиян — это неисчерпаемый источник юмора и сарказма, что он из тех редких людей, которые подвергают осмеянию прежде всего и больше всего самого себя? Но в то же время не дай бог кому-либо попасться Сагияну на язык!

А знаменитое молчание Амо, когда он часами сидит замкнувшись, словно улитка, уйдя в свою раковину, не произнося ни слова! Не в эти ли минуты в его душе зреет чудесный жемчуг поэзии? Вероятно, да, ибо нет у него привычки созидать за столом, где он только записывает уже сплетенное в уме.

Не добавить ли также, что его человеческие слабости — естественное продолжение его достоинств и добродетелей и потому не только приемлемы для меня, но и приятны?

Одним словом, как говорит сам поэт,
Узнать меня трудновато,
Поймите же, я немного сложен,
Я тверд, как камень, и хрупок, как почва,
Как-никак я все еще немного человек…

(Перевод подстрочный)
«Все еще»?.. К тому же и «немного»?

Обещая позже обратиться к этим «все еще» и «немного», скажу сразу же — нет, Амо Сагиян с головы до ног настоящий человек, и созданная им поэзия должна быть похожа на него, и она похожа. Ибо Сагиян поэт истинный, поэт большой, а в таких случаях противоречия между человеком и поэтом исключаются: «Можно найти меня только в песне, в ином месте меня нет».

И вот на протяжении своего долгого литературного пути Амо Сагиян сотворил поэзию ясную, неприкрашенную, доступную и цельную, но также и сложную, загадочную, разрываемую от внутренних противоречий и потому зачастую трудно толкуемую. Поэзию, философски исследующую сложные таинства бытия человека, понятия человечности, природы и искусства, однако кажущуюся ясной до прозрачности. Поэзию, всю пронизанную добротой и совестью, говоря часто употребляемым в русской критике последних лет термином, «негромкую поэзию», и в то же время внутренне мятущуюся и страстную. И, наконец, поэтический мир, внешне вставляющий впечатление «закрытого» и традиционного, но по существу насыщенный самыми острыми тревогами, волнующими современное человечество.

Тревога!..

Я считаю ее духом и сущностью стихов Амо Сагияна последних лет.
Я все еще немного человек…

(Перевод подстрочный)
От этих слов «все еще» и «немного» веет тревогой… Настоящий Человек, и к тому же наследник той поэзии, в которой веками не переставала неистовствовать все грехи мира на себя берущая совесть Нарекаци, он не мог не тревожиться по той утрате человечности, которая несет с собой психологию потребительства, чреватую еще более жестокими, всеобъемлющими бедствиями.

И объят тревогой и волнением тот внешне «закрытый» и традиционный мир, где
Мой дед размышлял
И разговаривал с землей,
Вместе с тучей заливался слезами
И тек с ручьем…
И однажды, когда у него
Подогнулись колени,
Окаменел от удивления,
Покраснел от стыда….

(Перевод подстрочный)
Он окаменел от удивлеиия, что не может закончить начатую работу, необходимую ему как воздух, и покраснел от стыда, ибо для этого человека позорнее всего на свете оставить дело наполовине.

Объят тревогой и смятением тот мир, где
Тяжело сидит утес в ущелье —
Посредине детства моего.
Пот ручьем со лба струится,
И с плечей свисают мох и плющ.
…Духу древнего гостеприимства
Он не изменяет никогда:
Каждого по-царски одаряет,
Ничего не требуя взамен…
(Перевод О.Чухонцева)
Наивному, неопытному читателю эти строки могут показаться пасторалью, между тем это трагедия, потому что, превознося эти высокие духовные добродетели, поэт оплакивает их утерю:
День погас,
Уже время ужинать,
Печаль моя постепенно
Переходит в плач…

(Перевод подстрочный)
Очень многие стихотворения Амо Сагияна неискушенному читателю (а также и неискушенному критику) могут показаться лишь простыми описаниями природы, живописанием натуры. Здесь хочу процитировать по памяти слова Аркадия Гайдара — наступит время, когда о нас скажут, что мы хитро прикидывались детскими писателями, для того чтобы высказать большие и сложные истины, раскрыть людские трагедии. Амо Сагиян тоже подчас «хитро» прикидывается пейзажистом, чтобы высказать очень значительные, сложные и серьезные мысли. Отнюдь не умаляя значения пейзажа и глубоко уверенный, что если пейзаж — подлинное произведение искусства, то он перестает быть только пейзажем и становится зеркалом души человека, я тем не менее считаю, что основной жанр Амо Сагияна не пейзаж, а портрет. Портрет утеса и деда, портрет вола и шиповника, а обобщая — всей Армении, армянина, собирательный портрет армянского народа. И эти безыскусные портреты, созданные сдержанными, скупыми средствами, одновременно так монументальны, что напоминают мне знаменитых львов Гегарда, барельефы Ахтамара и других армянских храмов. К слову сказать, эти сжатые, лишенные каких-либо излишеств поэтические строки Амо Сагияна кажутся созданными для того, чтобы их высекли на камне. А высекать на камне не так легко, и наши предки выбирали для запечатления в камне самые нужные, самые сжатые и самые емкие слова. Этому принципу следуют и лучшие творения Сагияна.

Много писалось и повторялось, что Амо Сагиян родной сын своего народа, и это, конечно, верно. Но простое родство носит биологический характер, к тому же слишком многие обладают им. А быть верным сыном своего народа, да и то в наше время, и к тому же в искусстве — высокая добродетель, ибо слишком велики соблазны моды.

Часто писали и говорили, что Амо Сагиян — порождение своего горного края, его земли и скал… и это тоже верно. Иногда затрудняешься сказать, где в его стихах кончается речь земли и камня и где начинается авторская речь, где кончаются земля и скалы и где начинается поэт. Он сам писал об этом:
Стою я теперь на утесе
Во весь свой рост,
Словно я его продолжение…
Все это, как я сказал, верно, но ведь слишком многие порождены той же землей и скалами, многие воспевали ту же землю и край, но в их стихах земля и скалы только скалами и остались. Важно то, что Амо Сагиян — порождение векового духа своего народа и благодаря этому его стихи столь ощутимо материальны, сколь и духовны.

А духовность в стихотворении — это все. Без нее самые блестящие, самые чеканные стихи, поражающие всплесками мысли и чувствa, какое-то время ослепляя, постепенно блекнут. Стихам Амо Сагияна такая опасность не грозит, ибо они круто замешаны на национальном духе, насыщены не только человеческим, но и национальным содержанием.

Я уже однажды говорил и хочу повторить, что одно из творческих достижений Амо Сагияна в том, что он сумел гармонически соединить в своем творчестве существующие параллельно в нашей поэзии две тенденции, два направления. В геометрии параллельные линии не сходятся, но Амо Сагиян осуществил в своем творчестве синтез близких к народному слову и духу традиций Ованеса Туманяна и утонченного искусства Терьяна.

Я глубоко убежден, что творчество Амо Сагияна — одно из самых оригинальных и интересных явлений в нашей многовековой поэзии.

Не всегда можно отличить истинное золото от фальшивого.

Еще труднее отличить подлинность от фальши поэтического слова.

И если золотую монету испытывают огнем, то поэзию — огнем души, обладающей истинным чувством прекрасного.

И все те, кто наделен этим душевным качеством, давно уже сделали пробу и убедились, что творчество Амо Сагияна — это настоящий слиток золота.

На поэтическом золоте Амо Сагияна время уже поставило свою пробу и дало ему право войти в сокровищницу многовековой армянской поэзии.

Ваагн ДАВТЯН
(из предисловия к книге «Амо Сагиян. Лирика»)

Я ТАМ РОДИЛСЯ

Я там родился — в горах,
В горах Зангезура, где гнезда
Вьют облака и орлы.
Тяжелые руки гор
Меня поднимали к солнцу,
Торжественны и светлы,
И видел я с тех вершин
Закат — агонию красок,
Рассвет — агонию мглы.
И видел я с тех вершин,
Как небо бичами ливней
Хлестало по спинам скал,
И видел я с тех вершин
Рождение водопадов
И хмурых пещер оскал.
Взбираясь на плечи круч,
Взглядом в открытом небе
Я трепет молний искал.
На пепле сгоравших звезд
Для стен растущего дома
Раствор замешивал я.
Мне пот утирали со лба
Туч, проплывавших мимо,
Обугленные края.
А после были: еда —
Сливки луны в стакане,
И сон — глоток забытья.
Я слыл в их кругу своим —
В кругу четырех горизонтов,
Камней и бродячих звезд.
Во мне находили друга
Снег и туман, и вьюга,
Встававшая в полный рост.
Я слыл в их кругу своим,
Я равным был среди равных
И путь мой был прям и прост.
Поныне я вижу в снах
Зеленые тропы детства.
А все, что случилось потом,-
Лишь той судьбы отголосок,
Лишь эхо, лишь слабый отзвук,
Лишь сладкая память о том,
Как мудрым я был, а не взрослым,
Как шел я по россыпям росным
В обнимку с Млечным Путем.
Я там родился — в горах,
В горах Зангезура, где гнезда
Вьют облака и орлы.
Тяжелые руки гор
Меня поднимали к солнцу,
Торжественны и светлы,
И видел я с тех вершин
Закат — агонию красок,
Рассвет — агонию мглы.

×   ×   ×

Мой Айастан! Произношу и рдею,
Колени подгибаются, немею,
И что со мной творится, не пойму?
Прости: кровоточат тобою губы,
А возраст мой, он не идёт на убыль,
И что со мной творится, не пойму?
Слезятся, Айастан, тобою очи,
Размахом крыл твоих мой дух упрочен,
И что со мной творится, не пойму?
Я с именем твоим повсюду дома,
И смерть не скажет, что со мной знакома…
И здравствую досель не потому ль?!

Зеленый тополь Наири

Красуешься под ветерком, сверкаешь свежею листвой,
Дорогам детства тень даришь и ночью жадно ждешь зари…
В теснинах сердца моего звонкоголосый говор твой.
О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири!

Ах, как взметнувшийся костер, стоит зеленый твой огонь!
Я издали тебя молю — гори, мой трепетный, гори!
Изжаждавшиеся поля желанною прохладой тронь,
О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири!

Поет мой жаворонок — сын, резвящийся в тени твоей.
Его получше приголубь, порадостнее одари,
Листвой бессонной осени, отцовской ласкою согрей,
О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири!

Меча и пламени певец, я лишь твоей хочу любви,
Я за тебя пошел на бой, меня разлукой не кори,—
Умру, чтоб вольным быть тебе, исчезну я, а ты живи,
О дальний, дальний, дальний мой, зеленый тополь Наири!

1942

 

ГОДЫ МОИ

Годы мои,
Красные и зеленые,
Куда вы ушли?
Годы светлые, годы под черною тучею,
Леденящие, жгучие,
Взывающие, немые,
Кривые, прямые
Годы мои!

Где ж вы, всеми скорбями заклятые,
Всеми обидами,
Годы мои крылатые,
Годы с крылами подбитыми?
Где ж вы мои, мои быстрогонные,
Не пешие — конные,
Любимые годы мои?

Сколько вы принесли-унесли зазорного,
Черного, черного, черного,
Годы мои!
Сколько не сказанных слов унесли вы,
Сколько пристрастий — приливы их и отливы,
Годы мои!

Где ж вы? О вас ни слуху ни духу, —
Запивающие небом каменную краюху,
Годы мои!
Откуда взялись — несродные мне, иные,
Не конные — пешие, посошные,
Спешащие годы мои?

Соберитесь вы все когда-нибудь
Вздохнуть, всплакнуть,
Почтить мой прах, вспомнить минувший путь,
Мои бесценные,
Мои мгновенные,
Черные, белые, зелено-красные,
Напрасные и ненапрасные
Годы мои!

* * *

Мчатся бурные реки твои по-армянски,
С гор слезами сбегают ручьи по-армянски,
По-армянски твоя расцветает весна.

В рощах — говор и пенье пичуг по-армянски,
В пашню крепко врезается плуг по-армянски,
По-армянски нетленны твои письмена.

Глубь рассветных небес горяча по-армянски.
Столкновенье согласных, звучат по-армянски,
По-армянски взрываясь, звенит, как струна.

Кузнецов твоих руки крепки по-армянски,
На полях зеленеют ростки по-армянски,
По-армянски таится в камнях тишина.

Сколько раз ты, казалось, из рук уплывала,
Но ты нашей осталась, и ввысь, как бывало,
По-армянски возносится гор крутизна.

Вздох теснин твоих скорбен и тих по-армянски,
Чтим почивших страдальцев твоих по-армянски,
По-армянски печаль твоя мне суждена.

Лишь бы все, чем живу, чем дышу, сохранилось.
И потом — что ни сталось бы, что б ни случилось —
Будут плакать ручьями снега по-армянски,
Будут весны вбегать на луга по-армянски —
По-армянски — вовеки, во все времена.

* * *

За старой садовой оградой
Ручей пробегает легко,
Дыхание нашего сада
Несет далеко, далеко.

Сверкающим, благоуханным,
Бессонно стремится вперед,
Сливается вдруг с Воротаном
И дальше бежит и поет.

С ним шепчутся клены и вязы,
Песок золотится на дне,
Таким он дошел до Араза,
Волной прикипая к волне.

Слился с шумнопенным Аразом,
Но тут еще песня не вся —
Он в море врывается разом,
Дыхание сада неся…

За старой садовой оградой
Ручей пробегает легко,
Дыхание нашего сада
Несет далеко, далеко.

Перевод с армянского Марии Петровых

 

СИНЯЯ ПЕСНЯ

Есть светло-синий мир воспоминаний,
Где горы в небо синее одеты,
И ноги у меня, как ноги неба,
И я стою в пустыне светло-синей
Один и одинок…
По лбу проходят
Светила синие, а на груди
Четыре ветра бьются в синей злобе
И с ярко-синим свистом пропадают
Неуследимо в синей пустоте.
Осаживаю синим свистом трепет
Тревожно-голубеющего сердца,
Но в трепете зыбучей высоты
От голубого головокруженья
Покачиваюсь…
Мирозданье снова
Переворачивается,
И снова дремлют надо мною горы,
И боги дремлют подле ног моих.

НА ДАЛЬНЕМ БЕРЕГУ

Товарищи по играм и забавам
Ведут меня на дальний берег свой:
Как Иисус, стою в тряпье кровавом,
Исхлестанный крапивой и лозой.

— Я вам не лгал, я был у птиц в неволе,
Я никогда не забывал друзей… —
Оправдываюсь и кричу от боли
И просыпаюсь в комнате моей.

Перевод Арсения Тарковского

 

Ты пришла

Ты пришла и встала у порога,
Покатилась по щеке слеза,
На беззвёздном небе одиноко,
Лишь одна смотрела вниз звезда.

Ты сказала: «Надо нам  расстаться…»
Под тяжёлым взглядом я застыл,
Но с тобой спокойно попрощался,
Боль улыбкой глупою прикрыв.

Много раз встречались наши взгляды,
С разных двух сторон на той звезде,
Той, что разлучила нас однажды,
Грусть навечно поселив во мне.

 

Сколько раз

Сколько раз я до позднего вечера,
У окна тебя ждать заставлял?!
Сколько раз ты с безумием верила,
Что на счастье разбился бокал?!

Привыкая к податливым будням,
Прислоняясь к холодной стене,
Ты в прихожей прислушивалась к звукам —
Может ключ повернётся в замке?

Ты смотрела в глаза мне тревожно,
Сколько раз обижал невзначай!
Скатерть гладя рукой осторожно,
Заварив наш обыденный чай.

Всё на прежних местах в этой комнате,
Всё, к чему прикасалась рука,
Фотографии, книги на полочке…
Только так не хватает тебя!

 

Пусть ночь не спешит

Пусть лес нас укроет в ночной тишине,
И ветер слова не развеет,
Мы спрячемся в жёлтой осенней листве,
И пусть нас луна не заметит.

Пусть звёзды забудут, что надо светить,
И вечностью станет мгновенье,
Чтоб нашу любовь не посмели убить
Ревнивого неба сомненья.

Пусть камушек каждый молчанье хранит-
О чем мы шептали друг другу,
Пусть тёмная ночь уходить не спешит,
Чтоб день не приблизил разлуку.

 

Первая любовь как…

Первая любовь, как подснежник цвела,
И сквозь талый снег улыбнулась шутя,
С головы до пят осмотрела меня,
И влажные очи прикрыла сама.

Вторая, смиренной фиалкой была,
Сквозь зелень листвы ухмыльнулась слегка,
Приняв поцелуй золотого луча,
Смущённо свой взгляд от меня отвела.

А третья, багряною розой цвела,
Знакома с живительной силой луча,
Дразнила, играла, пленяя меня,
Аромат другому, шипы мне дала.

 

Ни письма, ни телеграммы

А поезд наверно ещё не прошёл,
И даже десятка пути,
Я словно не видел тебя целый год,
Всё мучаюсь я от тоски.

А  лишь только вчера казалось ведь мне,
Что даже не вспомню тебя…
И станет спокойно, легко на душе,
Доделать смогу все дела.

Ты наверно сейчас в купэ у себя
Багаж не успела раскрыть,
Я в доме соседском грущу без тебя,
И стало не радостно жить.

Ушла ты, и даже не вспомнишь меня,
А я с нетерпением жду.
Молчит телефон и нет даже письма,
А «молний «»сюда не шлют.

***

Ты камни клал в фундамент мира
И с горьким роком в битвах креп.
Ты выпек в пропасти тоныра
Своей судьбы упрямый хлеб.
Ты своему младенцы камень
Крошил в похлебку по утрам.

И он тяжелыми руками
Сложил из камня гордый храм.
Твоей судьбы века и миги
На праздник мира и на суд
Искусства каменные книги
Столетьям будущим несут.

***

С кустов шиповника плоды
Стекают каплями воды
Ручью на спину.
Ручей с карниза на карниз
Уносит красный трепет вниз
С горы в долину.

Его струя, свежа, добра,
Блестит отливом серебра
И стали стылой.
Ручей из камня был рождён
И сам собой освобождён
Своею силой….

Ручей бежит. Ручей поёт.
Ручей пускается в полёт
И камни сносит.
Летит с карниза на карниз –
Мою любовь уносит вниз.
Уносит осень.

* * *

Утёсы и скалы стоят на постах
У вечности, словно вопросы.
Я – трепет и дрожь на холодных устах,
На ваших уступах, утёсы.

Стоите вы в позах седых королей,
Века, не меняясь в лицах,
Я – капля росы на изгибах бровей,
На ваших гранитных гробницах…

Содружество ваших испытанных плеч
Века без усилия тащат,
И вам, несгибаемым, Время беречь.
Вы – вечны, а я – уходящий.

Но если у вас в непомерной дали
Возникнет тоска к непокою,
Зовите! – Я встану из грешной земли
Под вашей гранитной пятою.

* * *

Гора в обьятиях горы.
Ущелье спит в ущелье.
Следы чудовищной игры –
Камней коловращенье.

Откос ложится на откос,
Как каменная шкура.
И над откосами утёс
Возносится понуро.

Его замшелый панцирь груб,
Сползает по карнизу,
Дуб на вершине словно чуб,
И – ежевика снизу.

Стоит утёс. Молчит утёс,
Тяжёлый лоб нахмуря.
Он в каменную лаву врос,
Как каменная буря.

Он вдаль пытается шагнуть,
В далёкую дорогу,
Но клонит голову на грудь
И опускает ногу.

Стоит у бездны на краю,
Обдумывая действо,
И смотрит на семью свою,
На гордых гор семейство.

На мир, прогретый солнцем весь,
На облака, на реки –
На мир, который был и есть
Арменией вовеки.

Перевод Михаила Дудина

Отважному листочку

Верхушки гор покрылись тонким снегом,
Тосклив и хмур осенний городок,
Что занесёт сюда холодным ветром?
Что ждёт тебя задумчивый листок?

Друзей твоих уже сорвало с веток,
А ты ещё как будто что-то ждёшь,
Упорствуешь, как видно напоследок,
Весну сейчас обратно не вернёшь.

Ты стойко ещё держишь оборону,
Пытаясь осень хоть на день продлить,
А ветер сдул безжалостно корону,
Тебе, листок, придётся уступить…

Продлилась осень на одно мгновенье,
Оставив в сердце долгое томленье.

 

Заплутавший ручей

Заплутавший ты ручей,
Помутневший я поток,
Уж не помню, как и где,
Повстречать тебя я смог.

Разбивались мы порой,
О крутые берега,
По дороге не простой,
Друг об друга- ты и я.

Лишь у моря мы нашли,
Что даровано судьбой..
Ничего не сберегли…
Потерялись мы с тобой.

Перевод Наиры Багдасаровой

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image