Двухтомная монография известного российского военного историка Андрея Смирнова посвящена состоянию Красной армии в период с 1935 до первой половины 1937 года, то есть накануне начала кампании массовых репрессий высшего и среднего комсостава в связи с делом Тухачевского.

“ К середине 1937 года уровень боевой выучки РККА можно было оценить между «двойкой» и «тройкой» по пятибалльной шкале ”

Монография в значительной степени опирается на материалы Российского государственного военного архива. Автор подробно анализирует маневры 1935–1937 годов, пытаясь оценить реальный уровень боевой подготовки Красной армии. И вполне доказательно опровергает широко распространенный тезис о том, что накануне репрессий РККА «находилась на вершине своего могущества и, в частности, была превосходно подготовлена». А также не менее распространенный тезис, вытекающий из первого, что «одной из важнейших причин поражения Красной армии в 1941-м были массовые репрессии ее командного состава в 1937–1938 годах». В книге констатируется печальное состояние советской и современной историографии на эту тему. Справедливо отмечается, что «изданные в 70–80-х годах работы по истории военных округов вообще не могут быть отнесены к категории научных. Это рекламно-пропагандистские ведомственные издания, переполненные общими словами, которые должны внушить читателю ту мысль, что в Красной/Советской армии (если ей не мешали чисто внешние обстоятельства) все и всегда было замечательно». К сожалению, современная российская историография недалеко ушла от этого уровня и, как свидетельствует Смирнов, доходит до откровенных подтасовок, выдергивая из документов только дежурные фразы о якобы высокой боевой готовности, противоречащие содержащимся в тех же документах фактам низкого уровня боевой подготовки командиров и красноармейцев. По его оценке, к середине 1937 года уровень боевой выучки РККА можно было оценить между «двойкой» и «тройкой» по пятибалльной шкале.

Основные причины низкого уровня боевой подготовки в Красной армии Смирнов относит за счет того, что бойцов и командиров готовили не к условиям реального боя, а к столкновению со сравнительно слабым противником, вероятно, из числа лимитрофов или с германской армией, ограниченной условиями Версальского договора. Как подчеркивается в книге, разработанная советскими военными теоретиками «знаменитая теория глубокой операции и концепция глубокого боя действительно отражали природу и требования современной войны, но реализовать эту теорию и эту концепцию на практике, воплотить их в жизнь РККА даже в конце эпохи Тухачевского, Якира и Уборевича (к середине 1937 года) была не в состоянии. Причиной тому стала слабая выучка тех, кто воплощает военные теории в жизнь – командиров, штабов и войск».

У основной части комсостава отсутствовала тяга к решительному маневру, к действиям во фланг и тыл противника, к проявлению инициативы, что было, по мнению Смирнова, следствием общей слабости оперативно-тактического мышления. Командиры от батальонного уровня и выше не умели налаживать взаимодействие различных родов войск. Многие командиры среднего звена вообще не обладали тактическим мышлением. Как отмечается в книге, «не случайно то же взаимодействие родов войск в РККА если и достигалось, то только в начальной стадии боя/операции, а затем, когда изменившаяся обстановка требовала организовывать взаимодействие заново, оно исчезало. Вновь проделать работу по его организации в напряженной обстановке и в сжатые сроки командиры и штабы всех уровней были не в состоянии». То же самое, заметим, происходило, к несчастью, и в годы Великой Отечественной войны.

Другим препятствием к успеху была слабая выучка войск. Пехотинец РККА, как подчеркивает Смирнов, «не имел должных навыков ни в самоокапывании, ни в маскировке, ни в наблюдении за полем боя, ни в выборе позиции для ведения огня, ни в перебежках, ни в переползании, ни в броске в атаку, совершенно не был обучен гранатометанию и штыковому бою. Не мог, как правило, находить цели самостоятельно, стрелял обычно лишь на «двойку» или «тройку» и зачастую доводил оружие до технически неисправного состояния… Механики-водители танков – те, кто непосредственно должен был сделать бой и операцию «глубокими», – в массе своей имели малый опыт вождения и даже к середине 1937 года не умели вести боевую машину в реальных полевых условиях, только на плацу танкодрома по ровной местности». А еще Смирнов приводит замечательные слова маршала Буденного, сказанные на заседании Военного совета при наркоме обороны 21 ноября 1937 года: «Мы подчас витаем в очень больших оперативно-стратегических масштабах, а чем мы будем оперировать, если рота не годится, взвод не годится, отделение не годится?». Что ж, Семен Михайлович был не так глуп, как у нас зачастую принято считать.

Коллаж Андрея Седых

Та же ситуация наблюдалась и в других родах войск – множество примеров этого приводится в монографии со ссылками на доклады и донесения. Сравнивая уровни подготовки РККА и армий вероятных противников, автор констатирует, что в количественном отношении ни рейхсвер, ни выросший из него после 1935 года вермахт Красную армию не превосходили никогда. Но что касается качества, то еще в 1931-м побывавший в Германии командир корпуса военно-учебных заведений МВО Б. С. Горбачев сообщал: «Немцы освоили технику и управляют ею неизмеримо выше нас». И в дальнейшем выучка одиночного бойца и подразделения вермахта оставалась значительно выше, чем в Красной армии. Об этом докладывал начальник 1-го отдела Разведуправления РККА полковник А. И. Старунин, наблюдая в сентябре 1938 года за маневрами германской армии. Он отметил, что «одиночная подготовка солдат хорошая, в особенности действия на приборах и при орудиях», а пехота «в наступлении действовала разреженными строями, скучивания ее, как это имело место на прошлых маневрах, не наблюдалось». Японская армия в уровне подготовки уступала германской, но все равно по большинству параметров боевой подготовки превосходила РККА. Майор В. И. Полозков, стажировавшийся в 1936 году в японских танковых частях, докладывал, что «японский офицер-танкист хорошо подготовлен по ведению общего войскового боя, знает тактику пехоты, местность, разбирается в обстановке», хотя при этом «слабее знает взаимодействие с другими родами войск» и находится не на высоте при организации танкового боя. А по словам Тухачевского, японские офицеры умели организовать «хорошее взаимодействие пехоты и артиллерии» и постоянно помнили о необходимости следить за флангами и стыками с соседями», а также «мало увлекаются методикой боя, подчиняя все смелости и инициативе». Правда, как отмечает автор монографии, «японская пехота все еще наступала густыми цепями, от которых европейские армии окончательно отказались еще в 1917 году, как от слишком уязвимых… Но причина этого крылась не в слабой выучке одиночного бойца, а в устаревших уставных положениях». Тут можно добавить, что для Японии главными были все-таки флот и те сухопутные части, которые должны действовать во взаимодействии с ним. Тогда как Красная армия и в Великую Отечественную войну часто наступала густыми цепями вследствие низкой выучки войск. Что же касается польской армии, то сравнивать ее с нашей довольно трудно, поскольку, как отмечено в книге, в предвоенное десятилетие польские вооруженные силы значительно эволюционировали. Еще в начале 30-х годов оперативно-тактическое мышление польских офицеров практически не отличалось от мышления советских командиров, что демонстрировали маневры. Однако к 1937 году, по мнению Смирнова, превосходство по этому показателю оказалось уже на польской стороне. А выучка польских командиров-артиллеристов была лучше, чем у советских, и в начале 30-х годов. Смирнов приходит к закономерному выводу, что «явно лучшая, чем у советских, выучка общевойсковых и пехотных командиров в сочетании с безусловно лучшей (за счет превосходства в искусстве стрельбы и в тактической подготовке командиров артполков) выучкой командиров-артиллеристов позволяет нам заключить, что в указанный период командный состав польской армии по своей выучке в целом превосходил своих советских коллег». А отсюда следует и общий вывод о том, что «выучка «предрепрессионной» Красной армии была не просто низка, она была ниже, чем у ее вероятных противников – немцев, японцев и поляков».

Одну из важнейших причин такого положения вещей Смирнов видит в революции 1917 года, вследствие которой «выходцев из среды лиц умственного труда в рабоче-крестьянскую армию стремились все-таки по возможности не допускать, отказываться от этой политики «социального расизма» начали в 1933 году, а окончательно отказались лишь в 1936-м». Также одну из причин низкого уровня боевой подготовки автор видит в борьбе большевиков с «кастовостью» армии, в истреблении «солдатского, чисто военного духа». Комначсоставу внушали мысль «о второстепенности профессиональных обязанностей по сравнению с общественной деятельностью и политической активностью, что в конечном счете способствовало развитию в комначсоставе все той же безответственности, непроявлению должной требовательности к себе и подчиненным, что приводило к халатному отношению комначсостава к боевой подготовке, а значит, и слабости боевой выучки». А младший командный состав и рядовых развращали либеральные положения уставов, не предусматривавшие безоговорочного выполнения приказов, и «широко распространенная практика уговоров и просьб вместо приказов и команд». Интересно, что «вопреки утверждениям советской историографии армейские коммунисты и комсомольцы вплоть до 1936 года постоянно оказывались дисциплинированными не лучше, а хуже беспартийных».

Смирнов отмечает также действие объективных факторов, не зависевших напрямую от революции 1917 года. К ним относятся быстрый рост численности Красной армии в 30-е годы, ограниченные финансовые возможности государства, особенности русской ментальности. Тут надо оговориться, что ограниченные финансовые возможности действительно вели к тому, что в подготовку бойцов и командиров вкладывалось недостаточно средств. Однако гораздо большее значение здесь имел менталитет Сталина и его генералов, предпочитавших вкладывать больше средств в количественный рост вооружения, боевой техники и личного состава, а не в повышение качества его подготовки. Имело значение и то, что в высокопрофессиональной армии Сталин видел угрозу «бонапартизма», поэтому предпочитал иметь дело по сути с плохо подготовленным, но многочисленным ополчением.

Автор книги доказывает, что перемещение на высокие посты малоопытных командиров началось в Красной армии задолго до массовых репрессий: «В 1933 году в РККА перемещено с повышением больше командиров, чем в пресловутом 1937-м, когда армия была к тому же в полтора раза больше по численности. В 1936-м таких перемещений также произвели больше, чем в 1937-м, и еще до начала массовых репрессий основную массу командиров стрелковых рот в Красной армии стали составлять лейтенанты (зачастую не прошедшие к тому же через командование взводом или полуротой), а роты тяжелого оружия стрелковых полков такой важнейшей группировки РККА, как Особая краснознаменная дальневосточная армия (ОКДВА), стали возглавлять младшие командиры».