Скоро будут полностью изданы знаменитые “Хроники” Закария КАНАКЕРЦИ, послушника монастыря Ованаванк, образованного и начитанного человека. Родился он близ Еревана, в селе Канакер, в 1627 году и, будучи отчаянным непоседой, не раз отправлялся в странствия. Свои впечатления старательно записывал, в итоге оставил потомкам замечательные “Хроники”.

Закончил их в 1699 году и вскоре умер. Трудился “в назидание тем, кто придет вслед за нами”. Закария записывал все, что мог, и честно в этом сознается: “Какие истории слышал, о тех и пишу. Не ведаю ни их последовательности, ни времени”. Нечто вроде дайджеста. Тем не менее, несмотря на “ненаучность”, “Хроники” — ценнейший труд по истории Армении, Еревана и региона. Важнейший источник информации для специалистов. К тому же это очень увлекательное чтение даже для сегодняшнего читателя. Предлагаем отрывки из “Хроник” Закария Канакерци. 

О СТРАШНОМ 
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИИ В ЭРИВАНЕ 

В 1128 (1679) году 4 июня разразился гнев Божий над страной Араратской, ибо с гневом призрил Господь-Бог на свои творения. Во вторник, после Вознесения, в седьмом часу дня загрохотала внезапно земля, словно гром, а после грохота начала страшно трястись. Вся земля Араратская дрожала и колебалась, согласно словам: “Призирает на землю, и она трясется” (Псалт., 103, 22). И еще: “потряслась и всколебалась земля” (Псалт., 17, 8). Это землетрясение, которое пришло со стороны Гарни, разрушило все строения и красивые жилища, и монастыри, и церкви. Вот церкви, которые были разрушены: Ахчоцванк, Айриванк, Авуц-Тар, Трдатакерт, Хорвирап, Джрвез, Дзагаванк, три церкви в Эривани, церкви в Норагавите, Норагюхе, Дзорагюхе, Норке, Гамрезе. До основания рухнула Эриваньская крепость, мечеть и минареты. Во многих местах стали бить родники, а многие родники иссякли. Обрушились скалы и, заполнив арыки, закрыли путь воде. Многие села обратились в развалины. В селе Канакер не осталось даже ни одного курятника, и всем на удивление в одном доме того же Канакера обвалились все четыре стены, но крыша осталась неподвижной на четырех столпах, словно повиснув в воздухе. Землетрясение распространилось до города Карби, где погибли три человека. В Святой обители Ованаванка рухнули все красивые жилища, обрушилась церковь, и мы с трудом избегли смерти. А тех, кто остался под землею, кого смогли достать, достали, а кого нет — для тех дома их стали их могилами. Мертвых было больше, чем живых. Правда, я не смог узнать число погибших во всех местах, но в моем родном селе Канакере их насчитали 1228. Не осталось ни собак, ни кошек, ни кур. И продлилось землетрясение до октября месяца. Каждый день земля грохотала по нескольку раз в день, а затем начинала трястись. Но опасным был только первый день, ибо те, кто остались в живых, поселились в жалких, покрытых паласами шатрах в виноградниках, садах и в необитаемых местах. 
В первый день землетрясения прибыли из Арзрума послы и увидели землетрясение. Хан в тот же день отправил к шаху гонца с сообщением о разрушениях от землетрясения, а османских послов задержал до получения указа шаха. Через пятнадцать дней прибыл скороход и привез указ отстроить крепость и церкви. И стал глашатай возглашать: “Приказ шаха, чтобы христиане вновь построили разрушенные церкви”. По этой причине во многих местах были построены церкви как в его время, так и после него. Послов он тогда отпустил. 
Затем прибыл великий правитель Мирза Ибрагим, остановился в Ереване и созвал соседних ханов Нахчевана, Партава, Закама, Лории султанов Маку, Акори, Садарака и Цара. Приехали они и построили крепость, окружив ее тремя стенами, еще прочнее, чем прежде. Восстановили крепче прежнего и мост, что был ниже крепости, на реке Раздан, которая зовется Занги. Восстановили арыки, которые были разрушены, и провели воду в город Ереван. После этого, пока Зал-хан правил, в Ереване утвердился порядок со всеми мирскими благами. 

О ТАНУТЕРЕ АМИРДЖАНЕ 

Был в Канакере некий муж по имени Амирджан, муж гордый и заносчивый, кичливый и насмешливый, ибо, кого бы ни ставили танутером села Канакер, он издевался и поднимал его на смех, говоря: “Он грабитель и разоритель села”. Поэтому собрались все сельчане и говорят: “Давайте поставим его танутером; быть может, обуздаем его гордость”. Так и поступили и поставили его танутером Канакера. А некоего Мкртича, мужа ловкого и краснобая, знатока персидского языка, знавшего наизусть Псалтырь, назначили его писарем, чтобы вся торговля на селе проходила через руки Мкртича, все записывал он и ничто бы не пропало. Так пробыли в согласии танутер Амирджан и писарь Мкртич три года, и, что бы ни продавалось, Мкртич записывал год и число месяца. 
Случилось однажды, что собрались знатные люди села и завели разговор о своей выгоде. Мкртич также сказал кое-что полезное для дела. А танутер по гордости сердца своего и заносчивости характера рассердился на Мкртича и говорит: “Кто дал тебе позволение говорить на людях?” Отвечает Мкртич: “Что плохого в сказанном мною, что ты рассердился?” Амирджан замахнулся на него дубиной и обругал его жену, назвав ее распутницей. Мкртич ничего не ответил, но молча поднялся и вышел. С ним вместе вышли и многие. 
Отправился Мкртич к деверю своей свояченицы, которого звали Агам, мужу почтенному и миротворцу, и пожаловался ему, что назвали его жену распутницей. Но Агам посоветовал ему потерпеть два дня, “ибо он раскается и позовет тебя”. 
Терпел он три дня, но Амирджан не позвал его и не заговорил с ним миролюбиво, а послал он к нему кое-кого с гневом и угрозами, требуя: “Пришли мне торговые записи”. Мкртич с презрением вернул их, говоря: “Я вел записи не по его приказанию, по велению старейшин села”. Сказал это Мкртич и отправился к Агаму. И сказал ему Агам: “Теперь уже твое дело, поступай как знаешь”. 
Пошел Мкртич к своим единомышленникам-старейшинам, а было их трое: одного звали Барсег, по прозвищу “Бисцнох”, второго — Саргис, по прозвищу “Моцак”, а третьего — Газар, по прозвищу “Паландуз”. Сговорились они с другими старейшинами, собрались в одном месте, позвали танутера и говорят ему: “Мы собрались из-за тебя, дай нам отчет в своем танутерстве”. Но он молчал и не вымолвил ни слова. Тогда сказали Мкртичу: “Прочти ваши торговые записи”. И зачитал он все, что прошло через руки танутера, вплоть до последнего яйца, которое также было записано. И начислили на него 340 туманов, соответствовавших налогу за три года, за которые потребовали с него отчета. Тогда Амирджан, движимый бесом, стал ругать их и говорить: “Кто вы такие, чтобы я по вашему, собаки, приказанию отчитывался? Подите приведите ханского пристава, дабы отчитался я перед ним”. А затем обернулся к Мкртичу и долго ругал его, говоря: “Эти 340 туманов, что дал ты мне, цена твоей жены Вард”. 
Обозлились тогда сельчане и отправили Мкртича к хану. А он отправился к хану и сам поговорил с ним, ибо хан давно его знал из-за умения говорить по-персидски. И взял Мкртич с собой одного пристава, коренного перса по имени Гулназар, не знавшего турецкого языка. Последний получил от хана наказ: потребовать отчет у танутера и, если что-нибудь останется за ним, повесить, избить его дубиной и полученную сумму отдать сельчанам. Прибыв в село, Гулназар вызвал танутера для суда на площадь и сказал: “Дай отчет о 340 туманах”. И все, что он сказал, они, удовлетворенные, приняли. Но осталось 60 туманов, и он не мог вспомнить, что сделал с ними. “Отдай же эти 60 туманов”, — говорит Гулназар. Он ничего не отвечал. Тогда, принеся колодку, одели ее на шею Амирджану и, подвесив его к высокой стене, принялись избивать с обеих сторон, приговаривая: “Отдай 60 туманов”. 
И обратились родственники его с мольбами к сельчанам, дабы они простили ему часть долга, и те простили 30 туманов, но требовали остальные 30 туманов и, вновь повесив его, принялись жестоко избивать. Обессилев, он сказал: “Есть у меня четыре сына и красивая дочь. Пусть хан возьмет их и отпустит меня”. Спустил его Гулназар с виселицы и передал под охрану брата его, иерея Аракела, говоря: “Охраняй его, пока я схожу к хану, чтобы не убежал он”. 
Придя к хану, передал он слова Амирджана. Но хан, разгневавшись, сказал: “Разве он израсходовал мои деньги, чтобы я брал его сыновей и дочь? Пусть отдаст деньги канакерцам и освободится, а ты поступай так, как я сказал”. 
Вернувшись в Канакер, вновь Гулназар повесил его. И вот погляди на его мучения: били его по ногам до тех пор, пока не выпали все десять ногтей, а опухоль поднялась выше колен. И избивали его так жестоко шесть дней. А было это на четвертой неделе Пятидесятницы пасхи. В полдень седьмого дня его наказания закрыла туча солнце, померкло все на земле и стало темно, как ночью. Загромыхал и загрохотал гром, засверкали зарницы и молнии, пошел дождь и крупный град величиной с куриное яйцо. И все, кто были там, удрали. Остался Амирджан на виселице под градом. И вот пришла некая женщина по имени Хансолтан, двоюродная сестра Мкртича, развязала веревки на его ногах, поставила перед ним башмаки и сказала: “Давай удирай”. Добрался он до места водораздела, что зовется Крунк, и встретился там с неким мужем по имени Аракел, который разбил его колодку. Бежал Амирджан со всех ног до Агстева и так спасся. 

О ТОМ, КАК БЫЛ 
ПОСТРОЕН ОВАНАВАНК 

Прочел я многих историков, но так и не узнал, кем он был построен. Ибо кого бы из ученых вардапетов ни встретил и ни спросил о нем, все отвечали: “От повествователей нам известно, что Сурб Карапет был построен Лусаворичем”. В их числе и вардапет Аракел Даврижеци, который знает всех историков и сам написал историю разорения страны Араратской великим шахом Аббасом и который рассказал, что после просвещения страны нашей Сурб Лусаворич и благочестивый Трдат построили церковь Сурб Карапета и положили там часть его мощей и летнее время спокойно проводили там. “И свидетельством того, — сказал он, — тебе послужит то, что монастырь имеет четыре двери, как это делали греки: три двери на южной стороне и деревянный притвор для молящихся простолюдинов и одна дверь с запада, через которую входили священники”. Столько узнали мы от вардапета Аракела. Но имеем и другого свидетеля. 
В наши дни прибыли из Константинополя паломники и, поцеловав все Святыни, спросили: “Где крест Лусаворича?” И мы показали им крест, установленный в притворе у западных дверей, и сказали: “Этот крест зовется крестом Лусаворича”. И один из них достал из своего кармана веревку и измерил длину и ширину креста. Спросили мы его о причине. И сказал он: “Отправились мы в Тордан, и показали нам там один крест, говоря, что соорудил его и установил по своему росту Сурб Лусаворич; подобный ему имеется и в области Карби в Святой обители Ованаванк. Измерили мы тот крест и этот, и вот в точности похожи они один на другой размером и видом”. Поэтому и полагаем мы на основании этих слухов, что построен Ованаванк Сурб Лусаворичем и великим Трдатом. Так гласит молва. 

СВИДЕТЕЛЬСТВА, 
ИЗВЛЕЧЕННЫЕ ИЗ КНИГ 

Хотя, согласно молве, мы достоверно знаем, что Ованаванк действительно был построен Сурб Лусаворичем, однако кое-что известно и из книг; напишем кратко и об этом. Так, в кондаке Татева написано, что “великий католикос Муше прибыл и поцеловал двери Татевской церкви. И, сев там, отправил к Ерицаку из Ованаванка, что у подножия Арагаца, сына какой-то вдовы, который был егосекретарем и писцом”. 
Этот Муше был шестнадцатым католикосом после Лусаворича. Поэтому и полагаем, что Ованаванк был построен Сурб Лусаворичем. Нашел я в книгах и другие свидетельства. В монастыре имеется Книга царей и Паралипомены, и в ней написана такая памятная запись: “...Некий достойный священник Божий по имени Ашот, происходивший, согласно телесному гражданству, из прославленной столицы Двина, прожив немного лет в браке, остался вдовцом и, не имея детей от плоти своей, поспешил удалиться в пустынь, где дитятей ему стало Священное Писание, которое он приобрел трудами жалкого и нищего Геворка, прозывавшегося в дни младенчества Манкик, пришедшего из престольного города Ани и нашедшего пристанище у врат Сурб Карапета. И приступили мы к этому делу в том же году, когда прославленная церковь Сурб Карапета была вновь обновлена красивыми камнями, ибо купол ее был раньше крыт деревом. Сей муж Ашот взял на себя тяжкий труд и, поднимая наверх по пол-лопаты извести, взваливал ее на плечи братьев, чтобы отнесли. Так под покровительством этого Сурб Карапета среди многочисленных братьев-отшельников была написана и отдана сему святому братству эта история на помин души его. После этого на втором году новоустановленного армянского летосчисления, в дни патриаршества в Вагаршапате католикоса владыки Мовсеса, стал Ашот настоятелем монастыря”. 
Монастырь Ованаванк, недалеко от села Карби, возник там, где Григор Лусаворич в начале VI века заложил маленькую церковь. Ее руины сохранились до наших дней. Рядом с ними базилика V века. Сегодняшний монастырский комплекс — это сооружения XII-XIII вв. Главная церковь Сурб Карапет построена князем Ваче Вачутяном в 1216-1221 гг. (“НВ”). 

ПОЧЕМУ МОНАСТЫРЬ ИМЕЕТ ДВОЙНОЕ НАИМЕНОВАНИЕ 

Как неоднократно задавал я вопросы вардапету Аракелу и учился у него, спросил также и о том, почему в Мартирологе, Чарнтире и других книгах его зовут Сови-ванк, а в Татевском кандаке и у Киракоса, у Товмы и в Айсмавурке и в других книгах — Ованаванк? Так ответил мне вардапет: “Когда Сурб Лусаворич построил его, поставил он там главой некоего Сюли, по имени которого и прозвали монастырь Сюли-ванк. Во времена же переводчиков настоятелем был Лазар Парбеци, написавший Историю, а епископом назначили некоего Ованнеса, поэтому прозвали монастырь Ованаванк. А во времена Великого Нерсеса собрались там мучимые голодом прокаженные и чесоточные, и был прозван монастырь Сови-ванк”, т.е. монастырь голодных. 

О ПОЕЗДКЕ ШАХА АББАСА 
В ГУЛПЕКАН 

Имел шах Аббас привычку временами гулять переодетым. Бывало, отправлялся иногда куда вздумается верхом и с телохранителем, иногда же один, а порою в обличьи коробейника, то есть чарчи. Так бродил он среди знатных и простолюдинов, расспрашивал и осведомлялся обо всем: о шахе и стране, о налогах и обо всех делах. 
Случилось однажды, что отправился он с войском в пределы Гулпекана. И покинув войска, он один верхом разъезжал по окрестностям. А было время, близкое к посту Сурб Георга. Пошел сильный дождь и промочил его и телохранителя. И отправились они прямо к городку Гулпекан. День клонился к вечеру; увидел шах большой двор с двустворчатой дверью. Направился он к этой двери и верхом на коне въехал во двор и увидел мужчину, который сидел на стуле в глубине крытого балкона, то есть айвана. Поздоровался он и сказал: “Ради любви к шаху прими меня, ибо замерз я от холода”. И сказал мужчина: “Коль помянул ты шаха, слезай с лошади”. Позвал он слугу своего и приказал ему: “Позаботься о лошади и скороходе”. А сам повел шаха, вошел с ним в хорошо убранный дом и, сняв с шаха одежды, отправил их во внутренние помещения, приказав: “Высушите их”. Затем принес большую соболью шубу, накинул ее на шаха и сказал смеясь: “Хорошо так?” Ответил гость: “Да, хорошо”. И говорит далее муж: “Хорошо бы зажечь огонь”. Отвечает гость: “Да, было бы хорошо”. Говорит муж: “Действительно хорошо будет, кават”. И велел зажечь огонь в камине. И говорит далее: “Хорошо будет, ежели я приготовлю шашлык?” Отвечает шах: “Да, хорошо”. Говорит муж: “Действительно хорошо будет, дорогой”. И так спрашивал муж, и так отвечал шах. И все, о чем говорил муж, — он приносил и приготовил яство, и подал вино, и сели они есть и пить. И говорили о стране и о шахе. А человек все с похвалою отзывался о шахе. И так беседовали они до полуночи. А затем приказал он принести чистые постели шаху и телохранителю. И велел, чтобы заперли двери изнутри. “А о лошади, — сказал, — не беспокойтесь”. 
И остался шах до утра, а как рассвело, сказал он человеку: “Скажи, что потратил на нас, и мы уплатим тебе цену”. Ответил человек: “Не дай Боже нам принять деньги за кусок хлеба, который скушал гость, помянувший имя шаха и посланный Богом. Тогда лишусь я воздаяния своего”. Так отпустил он гостя. Но шах спросил у слуги его: “Как имя господина твоего?” И тот ответил: “Зовут его Аллаверди”. И, выйдя оттуда, поехал шах восвояси. 
И отправил трех мужей в Гулпекан, приказав: “Пойдите в такой-то дом и скажите хозяину дома, мол, приказ шаха тебе идти к нему. А если спросит: “Откуда меня знает шах?”, скажите: “В ночном видении видел тебя, потому и призывает к себе”. 
И, отправившись туда, нашли его мужи, поздоровались с ним и сказали: “Ты будешь Аллаверди?” Ответил тот: “Да, я”. И они передали ему наказ шаха. И после многих речей накрыл он для нихстол. Сам же надел шелковый кафтан, обвязал стан драгоценным поясом тонкой шерсти, а сверху надел соболью шубу и опоясался булатною саблею. Повязал на голову златотканую чалму, на ноги надел башмаки и перекинул через плечо ружье. Сел он на буланого коня и со своим телохранителем впереди отправился вместе с посланцами. И в пути спрашивал он у этих мужей: “Чего хочет от меня шах? Знаю, убьет он меня. Ибо на прошлых днях пришел к нам в село один воин и совершил наглый поступок и я побил его. А он пошел и пожаловался шаху. Посему и зовет меня шах к себе, чтобы убить. Но я повешу саблю мою на шею и паду к ногам его, и пусть он сделает, что пожелает”. А слуги первыми вошли к шаху и рассказали ему все. И приказал шах представить его. Когда вошел Аллаверди к нему и поздоровался, тут узнал, что это тот гость, которого он приютил. Говорит шах: “Добро пожаловать, дорогой”. И говорит далее: “Если одеть тебя в дорогие одежды, хорошо будет?” Отвечает муж: “Будет хорошо”. Говорит шах: “Действительно хорошо будет”. И если дать тебе коня с седлом, хорошо будет?” Отвечает муж: “Это будет хорошо”. Говорит шах: “Да, хорошо будет. А если дам тебе шатер с кухнею, будет хорошо?” Отвечает муж: “Хорошо”. Говорит шах: “Действительно хорошо будет, дорогой. А что будет, если дам тебе ханство города Сисес, то есть Шираза?” — “Это лучше, чем все остальное”, — отвечает человек. И приказал тогда шах дать ему все, что сказал. И написал грамоту-указ и дал ему ханство Ширазское. 
Это тот Аллаверди, которого упоминает историк Аракел в повествовании о войне Арцке и Вана. И все случилось точно так, как мы написали. Услышали мы это от одного человека по имени Мурад-хан, а кое-что и от матери моей. Ибо, когда шах Аббас дважды угнал людей наших в страну Персидскую, мать моя с отцом и матерью своими поселились в Гулпекане. А позже мелик Давуд Канакерци, что был областным старостой Котайка, поселил их в своем селе Арцни. Бабка моя, Хосров, была свояченицей мелик Давуда, которого называли мелик Туркча-Билмаз, а мать мою, Ханагу, выдала замуж за писца его, Мкртича, от которых родился я. И историю эту рассказала моя мать. 
История с шахом Аббасом достаточно иконографична, вроде историй о Гарун-аль-Рашиде. Такие “хождения в народ” добрых царей были характерны, наверное, для всех правителей древности. Закария Канакерци с удовольствием рассказывает “молву”, ибо Аббаса Первого, или шаха Аббаса (1571-1629), к тому времени давно не было среди живых. Аббас был государь деспотичный и жестокий, однако при этом самый энергичный и успешный лидер мусульманской Персии, создатель регулярной армии. К христианам проявлял относительную веротерпимость и даже построил в Гандзаке армянскую церковь Аменапркич. Именно он насильственно переселил в Персию почти 300 тысяч армян с благовидными целями укрепления персидской экономики, развития ремесел и т.д. Разумеется, он решал и политические, и военно-стратегические задачи, связанные прежде всего с Османской Турцией (“НВ”). 

О ЖЕНЩИНЕ ПО ИМЕНИ 
ГОЗАЛ И ДЕЛАХ ЕЕ 

В то время когда угнал шах жителей страны нашей и переселил их в Персию, угнал он с ними и жителей села Астапат. И была в селе Астапат одна красивая женщина, с широким лбом, сросшимися бровями, густыми волосами, танцовщица и песенница. Она после смерти мужа не выходила замуж и жила в городе Исфахане. И случилось, что гулял шах по Джуге; и все женщины-затворницы вышли из домов своих погулять и посмотреть на шаха. Вышла и та женщина, которую звали Гозал. А шах поглядывал то в одну, то в другую сторону, рассматривал женщин и, рассматривая, увидел Гозал и застыл на месте. И послал он евнуха одного повидать ее и спросить, кто она и откуда. Пошел евнух и все разузнал и, вернувшись, рассказал шаху. А шах отправил его к старшинам Джуги и повелел: “Женщину с таким именем передайте сему евнуху и пошлите ко мне”. И пришли евнухи и своей ли волею или силою отвели ее к шаху. 
Увидев ее, шах словно обезумел. И полюбил он ее свыше всякой меры и, куда бы ни отправлялся, брал ее с собой. И когда возлежал на пиршествах, сажал к себе на колени и ласкал и обнимал ее. А когда она принималась танцевать и пела плясовые песни, и двигала станом, и изгибалась, шах смеялся и радовался, глядя на нее. И так прошло много времени, но не усомнилась она в вере своей, и шах также ничего не сказал ей о вере. И оставалась она так в вере христианской, время от времени ходила в церковь и молилась, и никто ничего не говорил ей. 
Случилось, что шах отправился в Багдад, чтобы овладеть им, и не взял Гозал с собою в Багдад, но осталась она в Исфахане. И спустя немного дней вспомнила Гозал страшный суд Господний, подумала и о грехах своих. Надела она одежды монахини-отшельницы и приобщилась к чину монашек, вступила в женский монастырь и со смирением стала каяться в грехах своих, искупать грехи свои обильными слезами. Случилось, что шах взял Багдад и вернулся в Исфахан. Однажды верхом и с двумя телохранителями ехал он по городу и неожиданно встретилась ему Гозал в черной одежде, и узнал он ее и сказал: “О блудница, разве ты не Гозал?” Говорит Гозал: “Это я, бесстыдная и грешная служанка твоя”. Говорит шах: “Во что это ты оделась?” Говорит Гозал: “Вспомнила я день суда Господня, подумала о грехах своих и надела сии черные одежды, быть может, простятся мне грехи мои”. 
Шах помолчал мгновение, а затем воздел руки к небу и сказал: “О Господи Боже! Сделай и нас достойными веры”. И, сказав это, отправился далее. Но когда удалился он на расстояние брошенного камня, остановился и позвал к себе Гозал, говоря: “Где живешь ты?” Говорит Гозал: “В Джуге есть много женщин, одетых в черное, там и я живу с ними”. Говорит шах: “Откуда довольствуетесь?” Говорит Гозал: “Довольствуемся из твоего довлата и тем, что пошлет нам Господь”. И тогда, оставив одного скорохода с нею, сказал шах: “Ты с телохранителем не спеша иди к нам”. А сам с другим скороходом уехал. 
Гозал же шла, плача и причитая, и думала, что для дурных дел зовет он ее. Так шла она в глубокой задумчивости и достигла дворца. И увидев, что сидит шах на троне, подошла к нему и поцеловала ноги его. Говорит шах: “Даю тебе грамоту вольности, дабы никто не причинил тебе вреда”. И призвал он писца и сказал: “Пиши так: “Я, шах Аббас, даю грамоту вольности женщине по имени Гозал, дабы, где бы она ни была, исповедовала веру христианскую, и пусть никто не преследует ее из-за веры, ибо она христианка. Если кто из мусульман назовет ее мусульманкой, пусть знает, что она не мусульманка, и если христиане назовут ее мусульманкой, да станут они сами мусульманами”. Написав это, поставил печать и дал ей. Затем призвал казначея своего и сказал: “Принеси 50 золотых и дай ей”. И говорит ей: “Это тебе для расходов на платье”. И повелелповарам: “Отправьте туда, где она живет, 10 литров риса, 5 литров масла, 3 вьюка пшеницы”. И пока шах Аббас был жив, оставалась Гозал в Исфахане, когда же царем стал шах Сефи, вернулась Гозал в Астапат. 
Однажды встретился с ней вардапет Закарий Вагаршапатци, тот, что был настоятелем монастыря Ованаванк и раньше знал Гозал, и говорит ей вардапет на персидском языке: “Мать, что делаешь, как поживаешь?” Отвечает: “Слава Богу, живу хорошо, только священники не дают причастия”. Вопрос: “Почему не дают?” Ответ: “Говорят, ты блудница”. 
Рассердился вардапет на священников и на следующий день повелел одному младшему иноку по имени Акоп, который позднее стал настоятелем монастыря Астапата, отслужить обедню. И поставил он Гозал перед алтарем, и, когда кончилось богослужение, вардапет произнес проповедь об обращенных. И причастил ее. И, оставаясь в вере христовой и покаявшись в грехах своих, умерла естественной смертью Гозал, и опустили блудницу в могилу, оправданною милостью Христа, благословенного в веках. 

На снимках: армянский национальный костюм; так обороняли Эривань; европейские гравюры с изображением панорамы Эривани и шаха Аббасса.