10 слов об Армении

17 июля, 2015 - 19:37

Как правило, общение начинается со слова. Общение со страной словом заканчивается. Тем, которое потом всплывает в памяти первым. Оно у каждого свое. 10 воспоминаний. 10 историй. 10 слов об Армении. Первым было — Аствац. Он дал человеку кар, чтобы тот мог построить тун. Всю свою кянк человек учился и создал тар, чтобы писать. Добывал снунд, чтобы есть. Во время застолий он пил гини, пел ерг и был бари к ближнему. И было это сирун. И было так всегда.

аствац — бог
Елена Калашникова
переводчик, публицист
Москва, Россия

В Армении ощущаешь себя ближе к Богу. Конечно, та­ково воздействие гор, разреженного воздуха, пейзажей, древней цивилизации… А еще тумана, застилающего долину, встретившихся нам молодых бычков, промельк-нувшей в окне рощицы аккуратных деревьев, валунов по обочинам дороги. Все выше и выше, куда-то в облака. Взгляд устремляется вверх, где туман и очертания гор, и тут же, подобно мячику, скатывается в надежную до­лину, расстилающуюся справа. Когда в ушах начинает особенно отчетливо звенеть, я боязливо закрываю гла­за, но тут же открываю. А вдруг в эти моменты обере­гающей слепоты пропущу нечто важное, поданный мне знак? Он может быть всюду — в скупом цвете холмов, в количестве белых придорожных столбиков, во взгляде так и не встреченного пастуха… И я вслушиваюсь, всматриваюсь, впитываю строгое великолепие этого края, достойного нового Ортеги-и-Гассета. Он отдаст дань природной педагогике и народному костюму, и в его путевых заметках, как в озере Севан, отразятся боль, мудрость и величие Армении. В горах, где так близок Аствац, мое сердце.

кар — камень
Ефим Бершин
поэт, прозаик
Москва, Россия

Сначала Ной, открыв окно ковчега, выпустил ворона. И я не понял, зачем.
— Зачем ты выпустил ворона, Ноах? — спросил я. — Что он нам принесет?
— Зачем ты выпустил ворона, Ноах? — спросил я. — Что он нам принесет?
— Он принесет нам слово, — ответил Ной. — А если он принесет нам слово, мы сразу поймем, есть ли что-то в мире, кроме воды.

Ворон летал долго. Он улетал и возвращался. И опять улетал. Наконец он вернулся и, распластав крылья над ковчегом, заглушил рокот волн долгим раскатистым сло­вом: «кар-р-р». «Кар!» — прокричал ворон. И это означало, что он увидел не просто сушу, он увидел камень.

И от этого слова произошло много других. Иногда первая глухая буква терялась, и получалось «ар-ар». То есть солн­це. А порой в конце слышалось «т». И получилось «ар-ар-ат». И именно к этому слову-камню причалил наш ковчег.

Ной оказался прав. Но он не знал еще, что Бог использует слово не только для спасения жизни, но и для ее уни­чтожения. И никогда не объясняет, за что.

— Кар! — крикнул ворон.
— Кар! — повторил Ной.
— Кара! — откликнулись горы, разрушая землетрясени­ем города и села.
— Кара! — кричали древние персы, загоняя не только людей, но и целые церкви в чрево камня.
— Кара! — столетиями неслось над Россией, когда то с Востока, то с Запада приходили люди для того, чтобы сжечь все живое.

Иногда так хочется захлопнуть окно ковчега!

тун — дом
Елена Черникова
прозаик, драматург, журналист, преподаватель
Москва, Россия

Я черепаха-сирота, комик-урод; оставлена земными родичами; дом всегда со мной: выйти не могу, взять к себе — некуда. Прибита к дому.

Полвека втуне пропадает страшная жажда дома на две черепахи, но из кожи не выйдешь, мой дом приращен, и неси его, черепаха-сирота. И несу. Ты — урод, сирота. Столько любви нет на земле.

Вечное втуне, тщета, безнадежность, порву на летящее, прицельное, горячее в и старинный армянский тун. Порву, и в небесном доме встретимся, люди, черепахи. И я, сирота, перестану лить бесконечные слезы, втуне ве­ками каменевшие на ледяном открытом воздухе космоса бездомных.

«Жизнь — это путь домой», — сказал американец Мэл­вилл, писатель. Знал. Откуда, интересно? Он, видимо, тоже был черепахой.

Полвека течет из глаз горючий, послушный, мокрый на­трий на корявый кальций панциря, и схватываются они в сердце, и оно тверже углерода. Нечеловеческая это химия вышла у вас, ребята. Алмазное проклятие сиротства.

Армяне говорят: где крепко строишь, там жить не бу­дешь. Правда это. Правда. Мой панцирь крепче стали: бездомье черепахи-сироты, а сирота никогда не живет, но слепо, втуне, поводя тонкой дурацкой шейкой, ищет самый большой на свете тун.

…И когда слезы кончаются, рыдаешь сухо в колючий куст, потом кровью на песок, потом молчишь, наконец, и ниче­го не говоришь, ибо никто не поймет, и никто не может рыдать так долго, а потом сухо, а потом кровью, только сирота-черепаха.

Тун мой, тун, где ты? Возьми черепаху.

кянк — жизнь
Лина Жельониене
работник языковой школы
Каунас, Литва

В Армению я влюбилась еще до того, как увидела эту страну. А одного слова так мало, чтобы написать об этой стране и ее жителях. Кто был здесь, поймет меня.

Если думаете, что знаете про жизнь уже все, если вам по душе немецкая пунктуальность, если вы любитель дорожных правил, если всегда заранее договариваетесь с другом о встрече — живите, как жили, и ни в коем случае не вздумайте ехать в Армению. Но если чувствуете, что где-то есть люди, которые помогут узнать настоящий вкус жизни — сразу берите отпуск и покупайте билет в Ереван. Я никогда не жалела о том, что в один прекрас­ный день так и сделала.

Мне невероятно повезло: до своей поездки я познако­милась в интернете с Айком из Еревана. Если сделать много клонов Айка и хоть по одному дать каждой тури­стической фирме страны, туристы бы съели все фрукты и овощи, посмотрели фильм «Мимино», узнали все про армянские тосты и влюбились бы в Армению так, как это сделала я еще до приезда сюда. Все бы сразу поняли, что с друзьями надо целоваться при встрече, а встречаться — утром, днем и вечером. На улице, дома, в кафе, в парке. Все поняли бы, что насытиться можно до еды, что гулять приятно как днем, так и ночью, ни о чем не беспокоясь. Вы — гость. Вам так легко, просто, вкусно, приятно, инте­ресно, неожиданно, тепло и солнечно!..

Посетив Армению впервые, я поняла, что до этого не знала вкуса абрикоса, ценности дружбы и величия Арарата. Приехав во второй раз, я нырнула в холодные воды Севана и попробовала тутовую водку, в третий раз — навестила хороших друзей, а в четвертый — танцевала на свадьбе того самого Айка, который познакомил меня с Арменией еще до приезда сюда. Жизнь хороша. А если хоть один раз в году ездить в Армению — просто прекрасна.

тар — буква
Михаил Визель
литературный критик, переводчик, редактор
Москва, Россия

В Армении всех гостей обязательно везут в Ошакан — на могилу создателя армянского алфавита Месропа Маштоца, рядом с которой разбит чудесный «сад букв»: небольшой цветник, где пышные травы и узловатые де­рева, выросшие из армянской почвы, оплетают каменные изваяния в виде букв армянского алфавита.

Я видел немало великолепных садов — Александровский, Петергоф, Шенбрунн, виллу Памфили, Центральный парк. Все они сделаны с тщанием, любовью и выдумкой. Но ни в России, ни в Америке, ни в одной из стран Европы не может быть ничего, подобного ошаканскому «саду букв». Потому что ни общая для всех западноевропейцев лати­ница, ни общая для всех восточных славян кириллица не в состоянии так передать неразрывное единство «духа и буквы» древней армянской культуры, как это делает уникальный армянский алфавит. Итальянец не может сказать «мой алфавит», потому что он делит его с людьми совершенно другого менталитета — немцами или сканди­навами. Армянин может.

В позапрошлом году мне посчастливилось передать ита­льянскому поэту карабахский журнал, где были опубли­кованы переводы его стихов. Он был потрясен не только тем фактом, что его стихи интересны людям, которым приходится ежедневно решать множество проблем, дале­ких от европейской поэзии, но и самим видом этих перево­дов, их графическим обликом. Он признался мне, что не подозревал, насколько грозно, весомо могут выглядеть эфемерные строки его стихов. Недаром Мандельштам сравнивал буквы армянского алфавита с «кузнечными клещами». Этот образ может показаться грубоватым, но он совершенно точен. Созданные святым Месропом Машто­цем 36 букв — это материальные предметы, оставляющие отпечаток на всем, к чему прикасаются.

снунд — еда
Себастьян Кравчик
дизайнер
Мюнхен, Германия

Меня зовут Себастьян, и, должен признаться, я — чре­воугодник. Для меня еда — подарок, увлекательное путешествие, история, которую рассказал человек, при­готовивший ее.

Я приехал в Армению, сошел с трапа самолета, было шесть утра. Друзья встретили меня тепло, радостно, угостили обильным завтраком, который не имел ничего общего с европейским представлением о первой утрен­ней трапезе. Еды было много, что, безусловно, стало наилучшим сюрпризом для меня и моего желудка. Я не знал, с чего начать. А самое главное — не знал, когда закончить. Чем дольше мы ели, тем полнее становился стол. Казалось, места для нового блюда на нем уже нет, но его все равно находили. Настоящий рай! Все, я гово­рю вам, все было восхитительным! Сыр, острое мясо, тушеные овощи, плов с изюмом, лаваш… Новые вкусы, ароматы и сочетания. Немного жирно на мой вкус, но армяне познакомили меня с отличным решением этой проблемы — водкой! Прекрасная идея. Утром?.. И к этому тоже я быстро привык.

У армян каждая трапеза — семейный праздник. Это помогает сохранять семью сплоченной, настраивает на общение. И неважно, являетесь ли вы членом этой боль­шой семьи. Если вы обедаете с ними, вы — один из них.

Армяне! Я действительно надеюсь, что многие люди нач­нут обедать, как вы, наслаждаться едой, как вы, делать из каждой трапезы событие, как это делаете вы. Я знаю точно: сам я стал носителем этой культуры и собираюсь распространять ее.

гини — вино
Игорь Ширяев
психолог, путешественник
Москва, Россия

Когда я собирался поехать в Армению, мне сообщили, что отказываться выпить за едой в дружеской компании — равносильно тому, чтобы оскорбить человека, обидеть доброжелательного, гостеприимного хозяина и его семью. К тому же друзья сказали, что при всем при том в Армении нет вытрезвителей. Совсем нет! Поэтому я ехал в эту страну не с лучшим настроением по поводу алкоголя. Я и так пить не люблю, а насильно тем более.

И вот я в Армении. Наступает тот самый страшный момент — на столе вино. Доброжелательные хозяева за приятной беседой говорят мне, что по-армянски вино называется «гини». Гини — это нежность и страсть, гини — это радость и здоровье, гини — это Армения! Так говорят хозяева… С ужасом (ведь я почти не пью дома, а в Армении нет вытрезвителей!) я пробую гини и вдруг понимаю, что на самом деле никто не заставляет меня пить. А гини — это не просто вино, но нечто иное и большее. Вкусное, нежное, очень натуральное и слегка пьянящее, дарующее хорошее настроение! И чего я боялся?! Теперь мне понятно, почему в Армении нет вытрезвителей.

А зачем? Если после вина человеку не плохо, а хорошо. С того момента в моей жизни появилось гини. Настоящее гини — это Армения!

ерг — песня
Равиль Бухараев
поэт, прозаик, драматург, историк и переводчик
Москва, Россия

Это было смутное время распада, когда и я разучился осязать родное вещество жизни: сердце онемело, и я перестал различать покой и движенье. Шахматная, рас­черченная на прямоугольные делянки, застеленная мел­кой снежной порошей Араратская долина, куда занесло меня печальным журналистским промыслом по дороге на Лачин, простиралась до края возможного. И студеное пространство отзывалось на осознание душевной опу­стошенности — пустотою же, в которой едва угадывалось тихое, но неукротимое борение бытия: свет-любовь про­тив тьмы-тяжести. 

Я, как и все, хотел тепла и счастья, и поминался мне из другой жизни летний, вечнопрочный, слезно-родниковый Гегард и река Азат, звучащая в нерушимом ущелье звонким именем, до странности совпадающим с родным мне татарским, песенным словом «воля»... И вдруг, в студеной смуте происходящего, постиг и я, что нет ничего во всем распятом вокруг мире спасительней родимой песенной воли, которая в невыразимых слезах утешения одна и остается с тобою, когда все остальное отбирают обманом и силой... 

«Ер» — так звучит слово «песня» по-татарски. «Ерг» — так отзывается она своим звездным армянским именем-названьем, растворяя в слезах возвращенного детского счастья заматеревшее эго и устанавливая то земное единство — вселенское родство, роднее которого не бывает. И сердце, и оно может очнуться, как звезда пуль­сирующая, излучающая в студеный мрак мироздания любовь-родство; звезда вечная, ибо топливо ее — время. Так уходит горе, и ничего другого не остается для радо­сти, как только заполнить опустевшее пространство. По­тому что любовь — это сострадание, и человек — это со­страдание, и сила человека — только сила сострадания. Так и ерг — навсегда в душе и сердце, даже если больше не осталось ни сил, ни слов.

бари — добрый, доброта
Григорий Потоцкий
скульптор, президент Международой академии доброты
Москва, Россия

Впервые я близко столкнулся с армянами в 1974 году. В Грузии, даже не в Армении. Я гулял по центру Тбилиси, когда познакомился с 14-летним мальчиком Арамом. И он мне сказал: «Григорий, ты же гость. Приходи к нам в гости! Пообедаешь, отдохнешь». Я страшно удивился (я боюсь всего незнакомого, чужого), но подумал: денег у меня нет, и, в конце концов, я не девушка, что со мной может случиться? Мы пришли в типичный тбилисский дворик. Через весь двор высоко в небе висело белье на веревках. Домишки двухэтажные как бы вскарабкивают­ся друг на друга, потому что место возвышенное. Отец мальчика, в прошлом авиаконструктор, был на пенсии. Подрабатывал сапожником. Какой же меня ждал стол! Так все было обильно и вкусно. Меня уложили поспать на часок, отдохнуть после обеда. Как же, я же гость! По­том накормили снова, расспрашивали о Молдавии, отку­да я приехал, об Одессе, где учился... Я ушел пораженный таким участием, такой добротой к чужому человеку. Спустя тридцать лет, когда настало трудное время, я установил в Карабахе свой символ доброты — скульп-туру «Одуванчик». Потом создал портрет Арама Хачату­ряна, памятник Параджанову. Я встречал армян повсюду. Для них нет границ. Они несут добро, жизнерадостность, любовь, трудолюбие. Они живут по всему миру потому, что они добрые.

сирун — красиво, красавица
Лидия Григорьева
поэт, сценарист, культуролог
Лондон, Великобритания

Есть два пласта воспоминаний. Конкретные, житейские: замечательные красивые люди, красавец Арарат, непере­даваемая красота Гарни и Гегарда, изумительная красота старинных армянских миниатюр в древних рукописях Матенадарана. Прекрасные лица прихожан в Эчмиадзи­не, обращенные к католикосу, лицо которого тоже осве-щено изнутри особой, благородной, нисходящей с небес красотой. Мне довелось поцеловать его руку. И это одно из самых ярких воспоминаний о моих поездках в Арме­нию. Мне долго казалось, что все армяне — поэты и художники. Так сложился там мой круг общения.

А есть сокровенные воспоминания сердца. Это слезы, неостановимо хлынувшие из моих глаз, когда в одной из ереванских мастерских прекрасный армянский худож­ник по просьбе друзей запел древние духовные гимны. Сердце мое откликнулось и изошло слезами. Это было просветление и очищение души от наслоений сиюминут­ности и тщетности нашего повседневного существова­ния. По силе благородного воздействия на душу, как мне кажется, очень близки к религиозным гимнам и многие армянские песни. И главная для меня, от первых же зву­ков которой сжимается сердце, — «Ов сирун, сирун...».

Некий человек однажды сказал мне: «Ты поэт, потому и идеализируешь нас, армян. А ведь среди нас есть и злые, и нечестные люди!» А где их нет? Но они уходят с земли бесследно. А в веках остается красота, творимая красивы­ми и благородными людьми. И у каждого из них в сердце живет его единственная красавица, будь это возлюблен­ная, жена или дочь. Или мать. Или родина...

Фото: Гегам Варданян

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image