В музыкальных кругах Еревана известна история, когда на афише авторского концерта Арама Хачатуряна, на которой перечислялись все его мыслимые и немыслимые звания и регалии, оркестранты снизу приписали: «летчик-испытатель, космонавт». Он упивался своей славой, виртуозно играя роль великого композитора. И за этой внешней парадностью практически полностью скрылись характерные черты его личности. И тем более интересно, каким был Арам до того, как стал Хачатуряном.

Вундеркиндом он не был. Во дворе тифлисского дома, где он родился, слыл драчуном и чемпионом по игре в лахты, напоминавшей русского чижика. Со второго этажа неизменно спускался не по лестнице, а по стволу растущего рядом платана. Терпеть не мог воскресений, когда мать одевала детей в нарядные одежды и водила в церковь, где приходилось стоять смирно, зажатым среди чьих-то юбок. В 1911 году, когда Араму исполнилось восемь, отец Егия Хачатурян определил его в частный пансион княгини Софьи Аргутинской-Долгорукой, где учились дети местной аристократии и состоятельных людей. Впрочем, ни к первым, ни ко вторым выходец из Нахичеванского уезда, простой переплетчик Егия не относился. Он самостоятельно обучился грамоте и знал цену хорошему образованию — вот и приложил все усилия, чтобы определить сына в престижное заведение. Артистом Арам был уже тогда: редкая вечеринка в школьные годы, да и позже, когда он поступил в Коммерческое училище, проходила без него, здорово играющего на рояле по слуху. Серьезного музыкального образования у него не было — разве что уроки пения, которые вел в пансионе сын известного писателя Газароса Агаяна Мушег Лазаревич и практика в любительском духовом оркестре училища. Технику игры на теноре Арам освоил быстро, а когда выдувание коротких «с-та, с-та» в маршах и «с-та-та, с-та-та» в вальсах  приелось, стал импровизировать, чем навлек гнев капельмейстера Гансиорского: «Если вы, молодой человек, будете так рьяно проявлять дерзость, я выставлю вас вон!»

Никто даже предположить не мог, во что трансформируется невинное и такое естественное в Тифлисе увлечение музыкой, которой был пронизан весь быт старого города. Вот каким он запомнился Араму Ильичу: «Южный город живет кипучей уличной жизнью, встречая каждое утро музыкальными выкриками торговцев фруктами, рыбой, мацони и завершая свой день сложной многоголосной полифонией несущихся со всех сторон армянских, грузинских, русских напевов, обрывков итальянских оперных арий, громоздких военных маршей, доносящихся из городского сада, где играет духовой оркестр… нередки встречи и с хранителями древней народной культуры, певцами-сказителями, ашугами, аккомпанирующими себе на народных инструментах — сазе, таре, кеманче». Спустя годы Хачатурян воссоздал полифонию южного города в первом армянском звуковом кинофильме «Пэпо».

***
В детской памяти Арама запечатлелись исторические события начала столетия. Самое раннее из них — революция 1905 года: «Непонятная суета вокруг, плачущие женщины уводят меня со двора в комнату, запирают ворота, опускают занавески, с улицы доносятся крики…» После была Первая мировая, экономический кризис, революция, интервенция англо-индийских, немецких, французских войск, установление советской власти… В какой-то момент отголоски геноцида вынудили армянские семьи бежать из Тифлиса. Бросив квартиру и мастерскую, Егия с женой Кумаш вместе с двумя младшими сыновьями отправились в долгий путь на Кубань, в Екатеринодар (ныне Краснодар), где жил их старший сын. «Это были страшные дни, полные тревоги, морального и физического напряжения. Достаточно сказать, что почти весь путь, в том числе через Военно-грузинскую дорогу, мы прошли пешком, неся на себе какой-то жалкий скарб. К счастью, турецкие палачи не добрались до Тифлиса. Осенью того же года мы вернулись домой…»

Впервые в Эривань Хачатурян попал в 1921 году в составе агитгруппы, выехавшей из Тифлиса специальным поездом. Их задачей было разъяснять населению городов и сел Армении великие идеи Октября, распространять листовки и брошюры, организовывать митинги и концерты-лекции. Была в этой истории одна существенная деталь — яркая, образная, кинематографическая. Вот как описывает это сам Хачатурян: «Один из дешевых товарных вагонов состава, на котором приехала группа, был превращен в концертную эстраду с пианино, стоящим перед открытыми дверями. Когда поезд останавливался на запасном пути какой-нибудь станции, я начинал играть бравурные марши. Члены нашей бригады при помощи рупоров принимались созывать публику, немедленно собиравшуюся перед вагоном. Начинался митинг, сопровождавшийся песнями, несложными концертными номерами, раздачей пропагандистских материалов. Я и сейчас часто вспоминаю неподдельные восторги разношерстной публики».

***
Крутой поворот в его судьбе определил приезд из Москвы старшего брата. Сурен Хачатуров был старше Арама на 14 лет. Еще во время учебы на историко-филологическом факультете Московского университета он увлекся театром, подружился со Станиславским, Немировичем-Данченко… По окончании университета работал в Московском художественном театре — поначалу помощником режиссера, затем заведующим постановочной частью новосозданной Первой студии при МХТ, основателями которой были Сулержицкий, Вахтангов и Михаил Чехов. В Тифлис Сурен приехал, чтобы набрать способных молодых актеров для драматической Армянской студии в Москве и решил взять с собой в столицу и двоих младших братьев. «Ну какой из тебя коммерческий советник?! Займись-ка лучше искусством», — говорил он Араму. В это время Сурен писал жене о своих младших братьях: «Эти мальчики ходят за мной, как за папашей, смотрят мне в рот, что я им скажу и возьму ли с собой. Я их люблю, люблю по-настоящему, потому что в них я вижу гений моего народа, дух моего народа».

***
Поездка в Москву в обстановке послевоенной разрухи заняла 24 дня. Товарные вагоны-теплушки чуть ли не на каждой крупной станции отцепляли от вагона и загоняли на запасные пути. Приходилось подолгу ждать, а чтобы не терять времени даром, будущие студийцы договаривались о проведении концертов в железнодорожных клубах. Арам выступал на импровизированных сценах в качестве пианиста-аккомпаниатора, руководителя хоровых номеров, а иногда и тапера.

Приехав в Москву, он испытал настоящий культурный шок — ходил на симфонические концерты, на лучшие театральные постановки, восторженно слушал выступления Маяковского. Жил поначалу в доме Сурена, в одном из арбатских переулков. Здесь собирались видные деятели искусства, велись жаркие дискуссии о театре, литературе, музыке. Друзья брата настойчиво советовали Араму всерьез заняться музыкой. Но принять такое решение было нелегко. «Мой отец, горячо любивший народную музыку, тем не менее, узнав о том, что я, уже живший в Москве, собрался поступать в Музыкальный техникум имени Гнесиных, с горькой иронией спрашивал меня: «Ты что, собираешься стать сазандаром?» — то есть уличным музыкантом, играющим на рынках, на свадьбах и похоронах. Взрослые считали, что музыка — занятие не для мужчины. Отец желал, чтобы я стал инженером или врачом. Да кем угодно, только не музыкантом».

***
Должно быть, именно под влиянием отца сначала он поступил на курсы при Московском университете и только позже, осенью 1922 года, сдал вступительные экзамены в музыкальный техникум имени Гнесиных — лучшее подготовительное музыкальное учебное заведение Москвы. «Не имея никакой, даже элементарной теоретической подготовки, я предстал перед комиссией. Для пробы голоса и слуха бойко спел что-то вроде «жестокого» романса «Разбей бокал», вызвав улыбку у экзаменаторов… Я легко справился с испытаниями слуха, чувства ритма и музыкальной памяти, несмотря на то, что все эти задания мне приходилось выполнять впервые в жизни. Вскоре после окончания экзамена мне сообщили, что я принят в музыкальный техникум, но неизвестно по какой специальности». Выбрать специальность для нового, одаренного студента было непросто. Ему уже было 19, но никакими профессиональными навыками он не обладал. Учиться игре на фортепиано было слишком поздно. Поздновато было осваивать и виолончель, но поскольку в недавно открытом классе виолончели была нехватка студентов, Хачатуряна туда и определили. Надо было доставать инструмент. Выяснилось, что виолончель фабрики Циммермана есть у родственников жены брата в городе Коврове. Арам выехал за инструментом. «В вагоне было нестерпимо холодно. Все пассажиры лежали на нарах, тесно прижавшись друг к другу, ехали в полной темноте. Когда наш поезд уже приближался к Москве, я проснулся в объятиях какого-то бородатого мужичка, которому, так же как и мне, подушкой служил футляр виолончели…»

***
Двадцатилетний Арам сильно отставал от своих сокурсников, но занимался с завидным упорством, граничившим с одержимостью. Осваивал технику игры, теорию и историю музыки. Параллельно изучал химию и сдавал экзамены по зоологии, морфологии растений, остеологии, анатомии человека и прочим дисциплинам на курсах при Московском университете. Успевал даже подрабатывать грузчиком в винном магазине. Однажды порезал палец о разбившуюся бутылку и пришлось на несколько недель прервать занятия. Елизавета Фабиановна Гнесина, преподававшая в техникуме сольфеджио, предложила Хачатуряну другой вид заработка — репетиторство, который, правда, приносил совсем небольшой доход. А еще по воскресеньям Арам с братом Левоном и студентами Армянской драматической студии пели в хоре при армянской церкви, получая за каждое выступление по червонцу. Стремясь поскорее  овладеть виолончелью, он так переиграл, что долго не мог пошевелить пальцами левой руки. Дело дошло до того, что Михаил Гнесин предложил оставить виолончель и заняться композицией. Хачатурян долго отнекивался, но в результате пришлось согласиться. Позже друзья часто вспоминали об этом случае, который «помог Хачатуряну сделаться композитором, а миру обрести Арама Хачатуряна».

***
История эта удачно совпала с открытием в техникуме в 1925 году экспериментального класса композиции под руководством Михаила Гнесина, который могли посещать и студенты-исполнители. Позже Михаил Фабианович вспоминал об Араме: «Сочинения, которые он писал чуть ли не к концу второго года занятий, были так ярки, что уже ставился вопрос о возможности их обнародования. Ряд пьес, вскоре принесших известность Хачатуряну, был написан им в бытность учеником музыкального техникума».

В годы учебы Арам по рекомендации брата начинает изучать армянское искусство в Доме культуры Советской Армении в Москве. Там проводились собрания видных деятелей искусства, литературы, науки. Рубен Симонов писал о Доме культуры: «Каждый зритель ощущал себя, приходя в старинный особняк в центре Москвы, в Армянском переулке, словно у себя на родине. Артисты, музыканты, композиторы, работавшие здесь, делали дело огромной патриотической важности». Здесь Хачатурян познакомился с Егише Чаренцем, Александром Спендиаровым, Рубеном Симоновым. К основоположнику армянской симфонической музыки Александру Спендиарову начинающий музыкант относился с огромным пиететом. Тот, в свою очередь, называл глыбой молодого человека, которому предстояло стать автором первой армянской симфонии, первого инструментального концерта, наконец, первого армянского балета. 

Хачатурян активно включился в работу Дома культуры. И даже начал вести музыкальные занятия в детском саду и армянской школе. «Работая в детском саду, я создал там шумовые оркестры. Слава о них распространилась в Москве, и нас приглашали выступать в другие детские сады… Работа с детьми дала мне очень много. Она будоражила фантазию, заставляла находить точные краски для выражения мысли». По поручению Дома культуры он ездил в Ереван на поиски талантливых детей. В один из приездов обратил внимание на мальчика, который, едва доставая ногами до педалей, увлеченно импровизировал на рояле. Хачатурян, как полагается, проверил его слух, чувство ритма, музыкальную память и был потрясен. Он объяснил родителям ребенка, что они должны отнестись к музыкальным наклонностям сына с максимальной серьезностью и дать ему хорошее музыкальное образование. Звали мальчика Арно Бабаджанян.

***
В 1929 году, выдержав огромный конкурс, Хачатурян поступил в Московскую консерваторию. Учился сначала у Михаила Гнесина, а затем у Николая Мясковского. Араму запомнилось посещение класса Мясковского Сергеем Прокофьевым, который так заинтересовался произведениями студента, что увез их с собой в Париж и посодействовал их исполнению за пределами СССР.

За годы учебы Хачатурян написал более 50 произведений различных жанров и форм. Его дипломной работой стала Первая симфония. По окончании консерватории молодой композитор получил звание Деятеля музыкального искусства, а его имя высекли золотыми буквами на мраморной Доске почета консерватории. Спустя несколько месяцев состоялась премьера его симфонии в исполнении Симфонического оркестра Московской филармонии. Так 1935-й стал годом рождения композитора Арама Хачатуряна и армянской симфонии. Сам он говорил: «Считаю, что я весь вышел из Первой симфонии, и не только я…»

С этого момента началось триумфальное шествие музыки Хачатуряна по всему миру. То была пора ошеломительных премьер, восторженных рецензий, почетных наград и званий, всенародной любви и почитания, пафосных статей и высказываний в превосходной степени, пронизанных коммунистической патетикой. Но чем незаметнее за всем этим официозом становились характерные черты внутреннего мира Хачатуряна, тем ярче они проступали в творчестве. И единственным невыдуманным его портретом стала его музыка.

Ева Кочикян
Фото из архива Дома-музея Арама Хачатуряна