Наринэ Абгарян «С неба упали три яблока», Москва, АСТ, 2015 г.

Передо мной лежит только что прочитанная странная книга со странным названием «С неба упали три яблока». Книга притча, книга реалистическая в своих самых казалось бы мельчайших деталях и в то же время глубоко мистическая — о взаимосвязи всего сущего: жизни человека, вишни, камня…

Жизнь маленькой деревушки затерянной высоко в горах, Марана – жизнь полная однообразного ежедневного тяжкого труда, жизнь на выживание. Но и… «Нет ничего разрушительнее безделья, — любил повторять отец, — Безделье и праздность лишают жизнь смысла.» Обитатели её имеют странные фамилии, и российский читатель не сразу поймёт, что деревушка армянская: окончания фамилий не янц, но анц» и редко янц: Кудаманц, Ейбоганц, Шлапоканц, Шалворанц (корни фамилий часто из русского языка – Ейбоганц оттого, что вернувшийся с войны крестьянин постоянно повторял «Ей Богу!», Шлапоканц из-за шапки и т.д.… — трудно сказать реальность здесь или добродушная авторская ирония). Замена «я» на «а» в окончании фамилии – особенность местного диалекта тех мест где увидела свет русская писательница (ибо живёт и пишет на прекрасном русском языке) армянского происхождения Наринэ Абгарян. Мой отец, армянин, рассказывал, что до прихода советской власти «янцев» было много, а затем звонкое цокающее «ц» стали массово удалять, оставив обрубленное «ян»(«Ц» акцентировало родовую древнюю линию, а коммунисты начинали новую историю, отбрасывая прошлое, намекающее порой на небезопасное социальное происхождение), однако мне лично всегда не хватает в армянских фамилиях этого горделивого цоканья в конце.

Когда начинаешь читать книгу, не сразу понимаешь к какому народу-племени  и времени, каким краям относятся жители этой деревеньки высоко в горах, где ближе к Богу, а не к человечеству – возможно так  и задумано автором. Они живут как-бы вне обычного человеческого пропитанного политикой времени, они живут в особом космическом времени, в особенном пространстве… Возможно у автора это получилось так, чтобы усилить ноту общечеловеческую, космогоническую. Поэтому нет в этой книге столь частого для армянских авторов национального выпячивания. И вместе с тем автор удивительно внимателен к каждому бытовому оттенку существования этих людей – от приготовления пищи (полузабытых армянских блюд с тщательным описанием их сложнейшей рецептуры) до сельского труда обработки земли, содержания домашней живности, с бесконечными стирками, мойками, тщательной уборки домов рачительными хозяйками… То, что происходит с соседом, в деревне для жителей гораздо важнее того, что происходит в долине: смен политических систем, войн, языки которых время от времени дотягиваются сюда и отхватывают навсегда у деревни самых молодых и работоспособных. Войны даже не конкретизируются, а упоминаются так — первая, вторая, третья, большая резня… Примечательно, что на протяжении повествования ни разу не мелькнут признаки присутствии в домах её обитателей не то что телевизора, но даже радиоприёмника… Сны, видения, приметы для этих людей гораздо важнее и значимее, как будто обитатели Марана живут в особом времени, в особом пространстве. Сны, видения, приметы служат предметами стоящими обсуждения. Не говоря уж самих событиях села: чудовищного землетрясения, поглотившего пол деревни, нашествия саранчи, засухи и голода, уничтожившего всех самых малых детей, кроме одного, самого слабенького Акопа, оставив ему способность узреть в ночной темноте отлетающие к небу голубые огни душ и мучительный дар предвидения … И даже явление призрака своей покойной жены полуграмотный честный кузнец Василий принимает без удивления, как нечто несомненное, предвестник неких серьёзных судьбоносных изменений – а каких не его человеческого ума дело…

И появление роскошного павлина, которого по ошибке (?) вместо петуха прислали с курицами из долины, его странное поведение, когда в определённое время птица вставала на край обрыва, куда рухнуло полдеревни, и оглашала окрестность мучительно тоскливым криком… Люди Марана, кузнец и его жена действуют не столько разумом, а интуитивно, чувствуя в этой совершенно ненужной в хозяйстве птице своё непостижимое им значение, аккуратно за ней ухаживают, и хоронят почти как человека на краю обрыва, огородив могилку кованой решёткой… Они мало разговаривают, но чувствуют присутствие великой Тайны в мире, всё связующей и человеком непостижимой. «Обедали в тишине и умиротворении, говорили мало и всё – на отвлечённые темы, и было столько ненавязчиво-привычного в звяканье ложек, в просьбе передать соль или кусочек сыра, в суховатой горбушке домашнего хлеба или в глотке воды, что Анатолия впервые ощутила жизнь не как данность, а как дар…»

И лишь как намёк на разгадку одной из множества, которые нас окружают, в конце повести русская девушка, художница Настасья из далёкой России, очищая заброшенную и пролежавшую столетие в пыли на чердаке картине, обнаруживает изображение рыцаря-крестоносца в латах и павлина с гранатовыми глазами у его ног – армянского короля Киликии крестоносца Луизиньяна, от которого, оказывается, ведёт род её мужа, превратившихся в обычных крестьян.

Книга ничего не объясняет в цепи странных событий, а как бы указует на непостижимость их человеком. Книга не объясняет, а указывает на безусловное присутствие и безусловную непостижимость Высших Сил. По сути, её главная тема на осязаемом нами уровне – это борьба жизни и смерти, как из-под смертоносных глыб чудом нет-нет и вырвется живительный росток, новая надежда. Такова история кузнеца Василия и Анатолии, которые почти в библейском возрасте родили девочку. Я врач и знаю — такие случаи были, но они быстро забывались и тем более не систематизировались. «На свете много друг Горацио такого, что и не снились нашим мудрецам!» Книга напоминает, что уныние – один из человеческих грехов: бывает, жизнь выстаивает в самых невероятных условиях и никогда не следует падать духом.

Амаяк Тер-Абрамянц