Варпету Акопу Григоряну 86 лет, из них 62 года он проработал парикмахером. Стриг-брил простых смертных и небожителей. Ему есть что рассказать о себе и своих именитых посетителях.

- Родители мои ванские. В 1914-м прозвучал первый звоночек, когда арестовали деда. Какой-то турок, смилостивившись, выпустил его, предупредив, что грядет резня, и дед с семьей перебрался в Эривань. Жили бедно, едва сводили концы с концами. Отец совсем молодым ушел в Красную Армию добровольцем, вернувшись из армии, устроился на работу в Арараттрест. Я родился в 1929-м, в 36-м умерла мама. Отец 4 года не женился. Потом ему сосватали бесплодную молодуху, а она взяла да родила одного за другим четверых детей… Началась война. Отец ушел на фронт, вернулся безруким инвалидом.

Во время войны, чтобы как-то содержать нашу большую семью, я делал на продажу самокрутки. Жили мы в Конде, а там все люди мастеровые — сапожники, каменщики, плотники. Я тоже решился выучиться какому-нибудь ремеслу. Зачастил к сапожнику Маркару, то гвозди ему поднесу, то молоток, а сам приглядываюсь, что и как он делает. Когда решил, что и сам могу сварганить какую-никакую обувь, купил на рынке подошву, кожу и сшил туфли для своей приемной матери. Показал варпету Маркару, он их довел до ума, спросил, где я выучился туфли тачать, а я говорю — у тебя насмотрелся. «Раз так, — говорит он, — приходи, будешь мне помогать». Пил он, как сапожник, но и работал отменно. Однажды принес колодку, ну прямо детский гроб. «Молчи — говорит, — буду Мацаку Папяну (председателю Президиума Верховного Совета Арм. ССР в 1938-1954 гг. — Р.Е.) туфли шить».

Отец мой вернулся с войны в 44-м. Из райкома его направили руководить объединением парикмахерских. И хотя я уже наловчился в сапожном ремесле, не нравилось отцу, чем я занимаюсь. Состоялся у меня с ним разговор.

— Все, кончай, Акоп, не будешь больше этим делом заниматься, — категорически сказал отец.

— Почему? — удивился я. Ведь вроде все у меня так ладно получалось, даже отцу пару обуви сшил.

— Где подошву покупаешь? — стал допытываться отец.

— На базаре.

— А кожу где берешь?

— Тоже на базаре.

— Там же все краденое. А я человек партийный, случись что, мне за тебя отвечать. Давай-ка учись на парикмахера.

Так в 48-м году я стал учиться парикмахерскому делу. И мне понравилось. Изменился контингент посетителей — художники, писатели, ученые, разговоры, которые они вели, тоже были другие. Находилась парикмахерская на углу Московской и проспекта тогда имени Сталина, а потом Ленина, а теперь уже Маштоца.

Однажды мой мастер сказал, что идет в дамский салон причесывать дочку Мацака Папяна Розу, которая выходила замуж.

— Если придет ровня тебе, посади, — велел он мне.

Не успел он выйти за дверь, появился его постоянный клиент, инженер, обратился ко мне:

— Акоп, намыль, ну и побрей заодно.

— Сейчас позову уста Гегама, — говорю.

— Не нужен мне уста Гегам. Ты ведь сам себя бреешь, ну и меня побреешь, — придал он мне духу.

Я взял лучшую бритву, намылил, побрил. Вдруг заходит генерал Сафарян. А я даже не знаю, что он генерал, что Сафарян. Ладно, думаю, и этого побрею. Побрил, как он просил, а мастер мой уже вернулся и, оказывается, видел, как я генерала брею, побежал доносить начальству.

Пока они до парикмахерской добирались, генерал ушел. Мастер налетел на меня:

— Парень, я ж тебе говорил, найди себе ровню!

— Уста Гегам, где мне столько сапожников найти? — парировал я.

А начальство неожиданно заступилось за меня, говорит:

— Молодец, если даже генерал не пожаловался, будешь с этого дня самостоятельно работать.

И кого только из великих армян я не стриг, не брил!

Академик Ачарян приходил в парикмахерскую в сопровождении кого-либо из своих студентов, потому что был практически незрячим. Но у меня закралось подозрение, что он просто притворяется слепым, а сам все видит, ведь глаза-то у него открытые. И я решил проверить свою догадку. Пришел он в очередной раз, а я своему напарнику Хачику сказал, чтоб он академика намылил. Ачарян мне говорит:

— Акоп, возьми у него бритву.

Я не удержался, говорю:

— Товарищ Ачарян, а говоришь — не видишь, как же узнал, что не я тебя брею?

— Не вижу, — отвечает Ачарян, — да руки у твоего напарника, как у каменщика.

А напарник мой, и правда, тогда дом строил, своими руками, они у него и огрубели.

Однажды мой постоянный посетитель, преподаватель вуза, посоветовал мне окончить десятилетку и обещал помочь мне с поступлением в институт. Тут как раз пришел Ачарян, и я решил посоветоваться с ним.

— Не слушай его, — сказал Ачарян, — вон я как от этой науки облысел. А руки у тебя золотые, будешь больше любого профессора зарабатывать.

***

Аветик Исаакян всегда ходил в шляпе, с тростью, импозантный такой, представительный. Когда я впервые увидел его, даже не осмелился предложить свои услуги. А был у нас отличный мастер по фамилии Сароян. Он как раз работал, когда зашел Исаакян. Исаакян сел, взял газету, прочитал заголовки и отшвырнул газету в сторонку. Сароян завершил стрижку, стряхнул накидку и почему-то по-русски обратился к Исаакяну:

— Пожалуйста, товарищ Исаакян, садитесь.

Исаакян сделал вид, что не расслышал, и опять взял в руки газету.

Сароян обратился ко мне:

— Сам его позови.

Я поздоровался, поинтересовался, не хочет ли Исаакян сесть в мое кресло, и когда он сел, не удержался, спросил, почему он не сел к другому мастеру?

-Откуда он родом? — вопросом на вопрос ответил Исаакян.

— Из Игдира.

— Если я сейчас заговорю с ним по-русски, он сможет мне ответить? — возмущенно сказал Исаакян. — Почему он по-русски пригласил сесть?

С тех пор Исаакян стал моим постоянным посетителем. А спустя годы, по чистой случайности, и его внук Авик, и сын Виген тоже долгие годы стриглись у меня.

***

Году в 1950-м, если не подводит память, зашел в парикмахерскую симпатичный молодой человек в форме летчика, спросил, не соглашусь ли побрить его. И приходил так в течение месяца. Зашел напоследок, а у меня как раз два посетителя дожидаются очереди. Я, мол, хочешь, назначу время, чтоб не сидеть зря, а он — нет, ничего, подожду. Тут входит Атом, водитель Арутюнова (Григорий Арутюнов — первый секретарь ЦК КПА в 1937-1953 гг. — Р.Е.), набрасывается на меня:

— Ты что этого военного не бреешь, не знаешь, кто это?

— Кто?

— Сын Микояна. Сегодня у него свадьба, женится на дочери Арутюнова.

Я подозвал тех своих посетителей, которые в очереди ждали, сказал, что к чему, попросил, чтобы ушли, только без шухера. Атом заплатил за стрижку, Алексей Микоян это видел, но и сам заплатил, а когда я попытался отказаться от денег, сказал:

— Возьми. Сегодня самый счастливый день моей жизни!

Вернулся он в Ереван уже генерал-майором.

***

Известный скульптор Коля Никогосян жил по соседству с моей бабушкой, у которой прошло мое детство. Он тогда учился в Терлемезяна, и мы, дворовая ребятня, за мороженое позировали ему. Потом он уехал в Москву, и только в 90-ые я вновь увидел его в парикмахерской.

Никогосян очень удивился тому, что я знаю его, спросил, чей я. Я назвался. Он спросил, почему я стал парикмахером? Я сказал, что жизнь так сложилась.

— Стал бы я тебя лепить, если бы знал, что станешь парикмахером, — сказал Никогосян.

А когда я кончил стрижку, тряхнул головой:

— Акоп, да ты меня будто заново слепил.

***

Я состоял в комсомоле. Вызвал меня как-то директор нашего объединения и говорит, что направляют меня на месяц в ЦК подменить тамошнего парикмахера.

— Зачем мне это надо, — пробурчал я.

- Нехорошо так говорить, а еще комсомолец, — отчитал меня директор.

Назавтра оказалось, что требуется партийный парикмахер.

— Повезло тебе, — сказал директор объединения.

Дня через 3-4 приехал в парикмахерскую водитель Заробяна (первый секретарь ЦК КПА в 1960-1966 гг. — Р.Е.), сказал, что Заробян хочет постричься у парикмахера генерала Сафаряна. Заробян приехал, поздоровался за руку со всеми, кто находился в парикмахерской, сел в мое кресло. Я стригу его и спрашиваю:

— Товарищ Заробян, а какое имеет значение, кто бреет, — партийный или беспартийный?

— Завтра же придешь в ЦК, — говорит Заробян.

— Нет, спасибо, — отказался я.

Роза Егиазарян