“НВ” не раз публиковала статьи обозревателя московской “Независимой газеты” Юрия СИМОНЯНА (фото справа). Уроженец Тбилиси, он, как никто, знает все аспекты региональных проблем — исторические, культурные, экономические, геополитические, межнациональные. Он пишет ясно, понятно и точно.

Гораздо менее знаком нашим читателям Юрий Симонян в качестве автора замечательных рассказов и историй, которых издано уже четыре сборника: “Истории Отмеченных”, “Истории Радуги”, “Истории Полной Луны”, “Тбилисские Истории”. Некоторые из симоняновских историй “НВ” представила летом, и не ошиблась: читательский успех превзошел все ожидания. Особенно были рады ереванские тбилисцы. Написаны эти истории с великолепным юмором, очень рельефно и осязаемо.

Из интервью автора с корр.”НВ”

— Сохранил ли современный Тбилиси нравы, традиции и фактуру? С таким вопросом мы обратились к Юрию Симоняну.

— “Все осталось, но, конечно, далеко не в такой концентрации, как раньше. Что-то исчезло, что-то осталось, ведь многие разъехались, переехали... Атмосфера старого Тбилиси и традиции особенно живы в Авлабаре, Мейдане, Сололаки, некоторых других районах столицы. Безусловно, существует преемственность, поколения передают друг другу свой уклад жизни. В основе моих тбилисских историй-рассказов 60-70 годы — время, которому я был свидетелем.

— Будут ли новые тбилисские рассказы и истории?

— Думаю, будут. Когда — не знаю. Газетная работа, как вы знаете, времени отнимает много.

И тем не менее поклонники надеются и ждут. Уж очень хороши его живые истории.

Дуэль

Известие о том, что Цицак и Шведский забили стрелку в овраге за железной дорогой недалеко от входа на кладбище, разнеслось мгновенно. “Драться будут насмерть, потому и возле кладбища. В пять часов”, — сообщил малолетний информатор, убегая с интригующей новостью на другие биржи.

— Интересно, что не поделили? — подумал вслух Рома. — Я давно говорил, что рано или поздно вцепятся друг другу в глотку.

— Двум медведям в одной берлоге никогда не ужиться, — глубокомысленно изрек Арсен. — Им только повод был нужен. Слышал, что причину искали и Шведский, и Цицак. А когда на причине, то за любую мелочь зацепиться можно.

После небольшой паузы Рома, разминая затекшие от долгого сидения на корточках ноги, сказал:

— Шведский уложит. Цицак — шибзик, дунешь сильно — улетит.

— Не скажи, — возразил Джаба, усаживаясь на корточки. — Цицак жилистый. Еще неизвестно, чья возьмет.

— Знать бы, из-за чего сцепились, что даже на скандербег (так в Тбилиси называли армрестлинг) или борьбу не согласились, а драться решили? — продолжал гадать Рома, пристраиваясь рядом с Джабой.

Гога-Короче сплюнул прилипшую к губе шелуху от семечек, осмотрелся по сторонам и, понизив голос, хотя на пустыре у футбольной площадки, кроме нас, никого не было и слышать никто не мог, сказал:

— Хочешь, расскажу? — и тоже присел. — Короче, из-за джинсов разборка. Цицак на день рождения своей дамочки шел и у Шведского на один вечер “Буффало” одолжил. Вовремя не вернул — мол, порвались, но пообещал до следующего вечера если не такие, то похожие достать. А в итоге какую-то польскую труху подсунул. Говорят, он ночью на гоп-стоп вышел и в темноте не разглядел, что на клиенте липа. К тому же фраер их бронзовой краской слегка обмазал, будто потертые. А у Шведского в тот вечер встреча была назначена с барышней, но он эту труху надевать не стал, к ней не пошел и из-за этого вдвойне взбеленился. Разговор в итоге у них вышел. Между нами, Шведский решил, что Цицак с “Буффало” его кинуть хочет. Короче, драка будет сто процентов.

— А что Шведский к своей барышне не пошел? — удивился Джаба. — У него ведь кроме “Буффало” еще “Левисы” есть.

— Не “Левисы”, а “Ливайсы”, — поправил Гога, и Джаба поднял брови, как обычно, когда удивлялся. — Он их тоже кому-то дал поносить, кажется, двоюродному брату — был уверен, что Цицак не подведет. В итоге без джинсов остался, а в обычных брюках из дома выйти — что ты, западло для него, особенно когда на свидание!

— И откуда ты все это знаешь а, Короче? — засомневался Арсен.

— Тебе не все равно, откуда, — надуваясь важностью, ответил Гога. — Я не только это знаю. Я больше этого знаю. Только, братцы, никому ни слова: знаю, что и Цицак, и Шведский на стрелку придут со стволами. Поклялись оба. Короче, кто-то из них там останется — такое вот дело.

Рома достал из-за уха сигарету и закурил.

— Нет, думаю, до пальбы не дойдет, — сказал он. — Цицак драку не выдержит — Шведский его быстро уделает. Спорим на стол в “Алазани”.

— Спорить не буду, — отказался Джаба. — Но на твоем месте так уверенно не утверждал бы. Все-таки Цицак жилистый, может и одолеть.

— Давай, я спорю, — согласился Гога. — Короче, если Цицак пять минут выстоит, то хочу от тебя два шашлыка, три пива и пачку фирменных сигарет, а если нет, то я тебе ставлю.

— Ты что, за дурака меня держишь?! — возмутился Рома. — А если они пять минут по своему обыкновению базарить-разбираться будут, тогда что? Иди-иди, в другом месте поищи дохлого осла, чтоб подковы оторвать. Если хочешь, то конкретно поспорим, кто в драке победит, а нет — так свободен.

Гога-Короче задумался. Походил немного и решился.

— Но шашлык с пивом сегодня, сразу после драки, — предъявил он свое условие. — А то знаю, у тебя что-то произойдет, потом — у меня, и, короче, никуда в итоге не сходим. Я на Цицака ставлю, а ты — на Шведского.

Рома в знак согласия протянул руку.

— Цицак жилистый, — задумчиво повторил Джаба. — Еще неизвестно, кто кого. Я даже склоняюсь к тому, что Цицак побьет.

Короче радостно подмигнул мне:

— Кое-кто думает, что в драке главное — габариты. А ты что скажешь: Цицак или Шведский?

— Подождем и увидим, — многозначительно сказал я. — Час остался.

— Вы идти собрались? — удивился Арсен. — А если облава будет? Думаете, менты не знают о стрелке? Все знают, а у них уши заложило? Я не пойду, и не уговаривайте, — у меня уже два предупреждения от участкового, потом расскажете, как было.

Он ушел домой, а мы направились к кладбищу. До стрелки оставалось еще немало времени, но склон оврага почти сплошь уже был занят зеваками нашего квартала и его окрестностей. Ждать пришлось недолго. Авторитеты в сопровождении сторонников появились с разных концов оврага почти одновременно и напоминали боксеров, выходящих на ринг. Количество зрителей вдохновило дуэлянтов, и они, словно забыв, для чего пришли, стали приветствовать знакомых. Группы сопровождения между тем отступила в разные стороны, оставив вожакам пространство для выяснения отношений. Закончив с приветствиями, Цицак и Шведский, сделав удивленные лица, будто сию минуту обнаружили друг друга, вразвалку неторопливо стали сближаться.

— И что? — сказал во всеуслышание Шведский, снимая импортный пиджак. — Ничего не хочешь сказать?

Шведский был явно крупнее соперника, но при этом немного рыхловат. Он покупал или снимал с прохожих только модную импортную одежду, качество которой, как и любой другой хорошей вещи, почему-то обозначал словом “шведская”. И, в конце концов, получил эту кличку.

— Нет, я уже все сказал. Но, свой нерв мотал, если ты вдобавок ко всему еще и глухой, то могу повторить, — острый на язык, потому так и прозванный, Цицак, как и говорил Джаба, был куда мельче Шведского, но жилистый.

Я, около месяца занимавшийся боксом, с видом крупного знатока поделился с приятелями тем соображением, что Шведскому надо сразу попасть в Цицака, иначе туго придется. Джаба согласился, Гога заулыбался, а Рома помрачнел и у кого-то попросил сигарету.

— Не хочешь — как хочешь, — сказал Шведский. — Потом, чтоб никто, сукой буду, ничего лишнего не говорил — он сам говорить ничего не хочет.

Заковыристой фразой Шведский дал понять публике, что драться как бы не хотел и предоставил Цицаку шанс загладить вину, но тот, отказавшись говорить, как бы настоял на драке. Шведский сложил снятый пиджак и протянул его угодливо подскочившему члену свиты.

Цицак снял куртку и тоже отдал ее кому-то из своих.

Шведский осмотрелся, достал из кармана платок и обмотал им правый кулак.

Цицак сунул руки в карманы и спросил:

— Это зачем?

— Это затем, чтоб пальцы о твои зубы не повредить, — объяснил Шведский.

— А-а, — протянул Цицак. — Кто-нибудь дайте платок.

В его партии с платками было туго.

— Цицак, у входа на кладбище цыганки крутились — чем-то торговали, — сказал один из них. — Может, платки тоже продают?

— Пойди, — скомандовал Цицак, — две штуки принеси.

— Денег дай, — сказал посыльный. — У меня нет.

— Какие деньги? — осклабился Цицак. — Свой нерв мотал, скажешь этим шалашовкам, что Цицак два платка хочет.

— Две штуки для чего? — спросил Шведский.

— На обе руки намотаю, — пояснил Цицак, — я обеими бью.

— А-а, — протянул Шведский. — Эй, подожди! Мне тоже один прихвати, а еще пачку “Мальборо” или “Кента” — что будет.

— Для себя своих посылай, — ответил посланец Цицака.

Шведский чертыхнулся и повернулся к своим.

— Давай, чеши к цыганкам — у кладбищенских ворот они, — выбрал он самого младшего. — Возьмешь пачку “Мальборо” или “Кента”, жвачку и один платок. И смотри, сукой буду, чтобы шведские были!

Мальчишка сделал несколько шагов, но в нерешительности остановился:

— А бабки?

— Скажешь, что для Шведского, — громко сказал дуэлянт. — Они поймут.

Гонцы, переговариваясь между собой, удалились, а соперники подошли друг к другу еще ближе.

— Все-таки не хочешь ничего сказать? — повторно предложил Шведский. — То, что ты мне сказал, сукой буду, фигня. Как я могу поверить, что джинсы так порвались, что ты их выбросил?! Хорошо, допустим, порвались — верни порванные, а то принес, сукой буду, какое-то барахло взамен шведских.

— Я тебе объяснил, что хотел их починить, но, когда увидел, как они позорно порвались, нерв заиграл и я выбросил, — сказал Цицак. — Я тебе другие джинсы, как договорились, принес? Принес, свой нерв мотал. Тебе не понравились — это уже твои проблемы. Сказал бы вовремя, что другие не хочешь, а хочешь свои порванные или точно такие.

— Он принес! — патетически воскликнул Шведский. — То, что ты принес, это не джинсами называется, сукой буду. Еще и крашенные бронзой.

— Тебе своей шестерке надо было сказать, чтобы не один, а два платка принес, — перевел разговор Цицак.

— Зачем мне еще два? — спросил Шведский. — Один уже есть.

— Этого не хватит, — ехидно улыбнулся Цицак. — Крови у тебя много будет, свой нерв мотал.

Шведский хотел ответить, но вдали появился его посланец, и он замахал руками — давай, дескать, быстрее. Гонец пришел пустой:

— Без денег не дали ничего, твари!

— Ты сказал, что для меня? — нахмурился Шведский.

— Сказал, — простодушно ответил мальчишка. — А они сказали, типа пошел подальше со своим шведским еще и шванского прихвати в придачу.

Шведский покраснел. Он занервничал — если посланец Цицака придет с платками, то такой позор на глазах нескольких десятков людей будет не смыть. Но и второй гонец не преуспел. Более того, если пацана от Шведского цыганки просто послали на три буквы, то с великовозрастным курьером Цицака, также потребовавшим бесплатно платков, цацкаться не стали. Он возник на горизонте, обхватив голову руками и странно петляя. Вокруг него падали камни.

— Рот открыть не успел, а чуть не убили! — возвестил он, отды- шавшись.

Цицак и Шведский снова приблизились друг к другу.

— Никакой борьбы, сукой буду, и прочей херни, — уточнил условия дуэли Шведский. — Только драка.

— Да, бьем, — согласился Цицак. — И не до первой крови, а вообще, свой нерв мотал.

Шведский кивнул и размахнулся. Цицак пригнулся, и кулак со свистом пронесся над его головой. Шведский замахнулся еще раз, но Цицак опять увернулся и сам успел ударить Шведского в плечо. Шведский наступал, его кулаки распарывали воздух, а в юркого противника попасть никак не удавалось. Цицак отступал, уворачивался, пытался бить, но до лица не доставал и лишь изредка задевал грудь и плечи соперника.

— Одного не пойму, — сказал Джаба. — Зачем Цицаку Шведского джинсы понадобились? Хотел бы посмотреть, как он в них не потерялся.

С грохотом, от которого заложило уши, мимо нас проехал товарняк с ахалцихским щебнем. Потом, лязгая, медленно проплыли цистерны из Азербайджана. Оглушительно гудя, пронесся скорый “Киев — Ереван” — скучавшие пассажиры махали нам из открытых окон. С неестественно сильно раскачивавшимися пустыми вагонами промчалась последняя электричка до Кумиси. А на ристалище в овраге ничего не менялось.

Шведский то останавливался, чтобы перевести дух, то снова начинал молотить кулаками воздух. Цицак оказался жилистым, но не железным и тоже охотно пользовался возникавшими паузами. В какой-то момент они разошлись, чтобы перекурить. Шведский достал из аккуратно сложенного на камне модного пиджака пачку “Кента”, закурил сам и угостил кого-то из свиты. Цицак стрельнул у своих “Космос”. Покурив, они снова сошлись. И опять Шведский бесполезно наседал, а Цицак отступал, порой пытаясь в прыжке дотянуться до лица врага, но тоже тщетно. Кто-то из зрителей сказал: “Веревкой связать нужно — Цицак отбегает, а Шведский не успевает за ним”. Другой парировал: “Если веревкой, тогда надо, чтобы Шведский на коленях стоял, а то Цицак до лица не достает”.

— Да ну их к черту, этих клоунов, — не драка, а дурдом какой-то, — Джаба первым не выдержал и поднялся с земли. — Семь рублей имею. Скинемся?

Рома и Короче согласились на ничью и добавили по пятерке. Я тоже наскреб кое-что, и мы отправились ужинать в “Алазани”. Напоследок я обернулся: Шведский и Цицак в сопровождении своих команд расходились в противоположные стороны, склон оврага медленно пустел — зрители группами разбредались восвояси, и даже с солидного расстояния, отделявшего нас, было видно их глубокое разочарование.

“Алазанская” официантка приняла заказ и, ловко накрыв стол, уточнила:

— Пить только пиво или еще что-то будете?

— Давай пока пиво, а там посмотрим, — сказал Джаба. — Только не пропадай так, чтоб тебя по всему Исан-авлабару искать пришлось.

Она принесла наше пиво, охая и причитая.

— Случилось что-то? — поинтересовался Рома.

— Вай, такая беда! Такая беда! — сокрушалась официантка. — Какие оба молодые, а погубили себя. Шведский и Цицак из-за шалавы какой-то поспорили — час назад разборка была. Цицак Шведского насмерть пырнул кнопочным ножом и убежал на Лоткинскую (тбилисский квартал, в котором обитают цыгане) спрятался. А там его какая-то цыганка опознала — он ее в прошлом году с джинсами и импортными платками кинул. Пошла к ментам и заложила Цицака... Вай, или наоборот — Шведский Цицака зарезал? Надо же, уже не помню, а вот только что наш повар рассказал. Эх, все равно — загубили два дурня свои молодые жизни! Ох, погубили: одного — в гроб, другого — в тюрьму!

Мы не стали ничего говорить. Только я, с трудом состроив печальную мину, сказал:

— Раз такое дело, то не выпить за упокой души — грех. Вопрос только: Шведского или Цицака?

— Шведский намного здоровее — Цицаку он просто не по зубам, — задумчиво произнес Рома.

— Цицак — шустрый и жилистый, — давясь от смеха, выговорил Джаба. — Мог и уложить.

— Сколько же болтунов, короче, в Тбилиси развелось! — раздраженно сказал Гога. — Вот не был бы сам у кладбища, так ведь поверил бы, что один — в гробу, а другого — в тюрьму! Еще и цыган с джинсами и платками пятым боком приплели.

— Болтунов, говоришь, Короче? — поднял брови Джаба. — Что-то я подзабыл — кто нам рассказал, из-за чего они сцепились, а потом про стволы и клятвы на крови наплел? Напомните кто-нибудь.

Происшествие на Хлебной

Правдивая история, изложенная со слов близкого друга

Закончился двухсуточный свадебный марафон тем, что договорились встретиться рано утром на Хлебной площади и после серной бани отведать в заведении Пируза хаш с положенными 100 граммами водки. А потом по домам — ликвидировать продолжительный из-за свадьбы недосып.

Кое-как продрал глаза, малодушно подумал было послать и баню, и хаш, но данное друзьям обещание пересилило. Через силу оделся, через не могу вылез из дома, через чертыханье дошатался до Хлебной площади и прислонился для надежности к столбу. Кто не знает в Тбилиси Хлебную площадь, поясню: это широкий пятачок размером с большую комнату в старом городе.

На место встречи я пришел первым. Только начинало светать. Накрапывал неприятный дождь. В какой-то момент я вдруг понял, что столб придает чрезмерную устойчивость, и от такого комфорта могу уснуть. Поэтому отошел от столба и стал вышагивать: два шага — туда, два шага — обратно. Откуда-то сбоку подошел человек с удивительно знакомым лицом. Я вгляделся, пытаясь узнать, — очевидно, это был один из гостей на свадьбе. Но не вышло — в глазах двоилось, зеленело и туманилось. Он остановился и кивнул. Я тоже, пытаясь вспомнить, чей это родственник или друг и как его зовут.

— Это ведь Хлебная площадь? — спросил он. — Я не ошибся?

Я кивнул.

— Хреново, да? — вдруг спросил он на армянском, и выговор выдал в нем приезжего из Армении.

— Да, — признался я и понял, что мне его не опознать, потому что из Еревана и Ленинакана на свадьбу приехало человек двадцать или даже больше.

— Бубу ждешь? — продолжал он.

— Абика и Гришу, — ответил я.

— Ааа, — протянул он. — Буба тоже вчера хотел.

— Не знаю, — стал вспоминать я. — Вчера чуть ли не все собирались с нами пойти.

— Я тоже здесь подожду, — сказал гость из Армении. — Какая разница — здесь ждать или там?!

Он махнул рукой в сторону дерева, метрах в двадцати, и я решил, что про огромный платан гостю из Армении было сказано, чтобы он лучше сориентировался.

— Когда Абик должен прийти? — спросил он.

— Да уже минут пятнадцать назад. Опаздывает.

— Вот негодяй, — возмутился он.

Мне это не очень понравилось, но я ничего не сказал — сил не было. Гость из Армении закурил и вздохнул:

— Буба тоже опаздывает — так весь хаш закончится.

— Не переживай, — успокоил я его. — Много варят, до полудня всегда бывает.

— А давай сами пойдем, — вдруг предложил он. — Они придут, увидят, что нас нет, удивятся: “Ва, а где ребята?” Потом догадаются и придут — хашная ведь тут недалеко? Я правильно понял?

Вначале идея гостя из Армении мне не понравилась, но по мере того, как силы оставляли меня, а таяли они стремительно, она становилась все более приемлемой. Так что вскоре я сказал:

— Да и черт с ними и с баней, захотят — придут, дорогу к Пирузу знают. Пошли.

Гость из Армении заметно оживился:

— Давно бы так! Только одно условие — я угощаю.

Я было заспорил — все-таки гость, но быстро замолчал, решив продолжить этот спор уже в хашной, хоть чуть-чуть придя в себя. Когда подходили к заведению, ноги у меня уже дрожали и подкашивались. Пируз, увидев, в каком я состоянии, всплеснул руками и засуетился:

— Совсем-совсем себя вчера не пожалел... Садитесь-садитесь... сейчас-сейчас все будет. Вах, разве можно организм так не щадить?!

Я умоляюще поднял руку — мол, прекрати. Армянский гость ухмыльнулся, и Пируз покосился в его сторону — смешок был как-то неуместен. Уйдя за стойку, Пируз оттуда вдруг начал мне отчаянно жестикулировать, но я не понял, чего он хочет.

Горячий хаш в то раннее утро еще раз доказал свою животворность. Холодная водка тоже. Гость ел, как в Армении, — руками. Я — ложкой. Он выдал пару банальных сентенций о правильности поедания хаша. Но я отмахнулся и продолжал орудовать ложкой. Время от времени он наполнял рюмки:

— Еще по пятьдесят, и будет хорошо. Я уже поправился, ты тоже поправишься.

В самом деле, понемногу легчало. Зелень в глазах постепенно пропала. Мир сфокусировался. Но когда во рту приятно захрустел соленый огурчик после очередных “миател ицун” (еще пятьдесят — по-армянски), меня стал одолевать морок. Я вглядывался в лицо сотрапезника и не смог осознать происходящее до такой степени, что влил в себя еще водки и затряс головой. Он широко улыбался. Но, видимо, у меня был такой глупый вид, что гость из Армении зашелся квохтающим смехом, сквозь который, вытирая накатывавшие от смеха слезы, выдавил:

— Вай, мама джан... только сейчас узнал?!

А теперь перечитайте изложенное еще раз и постарайтесь мысленно придать армянскому гостю интонации Рубика Хачикяна из “Мимино”. Потому что передо мной сидел великий Фрунзе Мкртчян собственной персоной.

Цена одной удочки

История о сердобольном рыбаке, жадном парикмахере и хитром босяке — знатоке природы

Место действия: Тбилиси, сквер, зажатый между парой высотных жилых домов недалеко от центра грузинской столицы, вблизи Куры. Действующие лица: Баска, Гия, Альберт плюс человек 10 — жильцов высоток.

Баска — хронический алкоголик, крайне неприятно назойливый в запойные периоды в просьбах дать пару лари. Его запои закачиваются внезапно. Он исчезает на пару дней, после чего предстает чисто одетым, гладко выбритым. В период трезвой жизни Баска услужливый сосед и очень сильный игрок в домино.

Гия — фанатичный рыбак, не оставивший без внимания ни один водоем в Грузии. Всех знакомых, выезжающих за границу, он озадачивает просьбой привезти что-то рыбацкое. Дома у него невероятное количество спиннингов, удочек, хитроумных снастей. Под это хозяйство его жена скрепя сердце выделила огромный шкаф в прихожей.

Альберт — парикмахер, арендующий под салон каморку в цокольном этаже одной из высоток. Азартнейший игрок в домино и нарды. Работы у него не бывает много, поэтому он порой спускается к Куре порыбачить в свое удовольствие. Клиенты обычно извещают о своем приходе по мобиле, и через четверть часа Альберт уже на рабочем месте — до Куры-то рукой подать.

В то утро Баска плакал. Слезы стекали по грязным щекам, а он умолял дать ему денег: “А то умру! Спасите!” В магазинах по всей округе он уже задолжал. Надежда оставалась только на сердобольных соседей. Они отмахивались — Баска успел и их достать. Только Гия еще раз попытался провести с ним воспитательную беседу: “Ты же, когда не пьешь, — нормальный человек?” Баска подозрительно посмотрел на него, но согласился. “Ты же можешь долго не пить?” — продолжал Гия. Баска снова согласился. “С чего ты срываешься?” — вопрошал Гия. Во взгляде Баски мелькнула ненависть: “Одолевает меня эта зараза. Каждый раз одолевает”. — “Тебе надо найти серьезное увлечение, — строгим голосом психотерапевта продолжал Гия. — Каждый раз, как чувствуешь, что тянет выпить, обратишься к своему увлечению и от выпивки отвлечешься”. Баска подумал и согласился. “Что тебя интересует?” — спросил Гия. “Сейчас только стакан водки, — признался Баска. — Граммов на двести”. — “Не пойдет, - осадил Гия. — Например, рыбалка. Знаешь, какой это кайф?!” — “Поучи ученого, — ухмыльнулся Баска. — Я все детство и юность на Куре провел. Лучше меня на Куре только покойный Гриша рыбачил. И сейчас любому фору дам”. — “Ну да! — оживился Гия. — И чего не рыбачишь, а губишь себя?” — “Чем рыбачить? Руками голыми? — снова захныкал Баска. — Нет удочки. Будь человеком, дай денег — умру ведь...”

Денег Гия не дал. Зато когда Баска в очередной раз чудом протрезвел, подарил ему немецкую удочку Silstar, катушку лески про запас, коробку крючков разных размеров и прочее необходимое. Сделал это в сквере, где в тени деревьев от палящего солнца спасались соседи. “Баска, — торжественно изрек Гия, — как только появляются мысли о выпивке, берешь эту замечательную немецкую удочку — и на Куру. Кончай дурить!” У сентиментального Баски на глазах навернулись слезы: “Гия, ты — человек!”

“Ах ты... придешь еще ко мне стричься-бриться. Так постригу, что родные не узнают, — прошипел Альберт и вполголоса пожаловался кому-то: — Я пятьдесят долларов предлагал за эту удочку, а он — гад, семьдесят с меня требовал, и в итоге босяку этому подарил”.

И Баска стал рыбачить. Преисполненный благодарности, он каждый раз приносил половину улова Гии. Тот подношения принял несколько раз, чтобы не обидеть отказом, но поскольку Баска действительно рыбачил замечательно, да и сам Гия был не последний в этом деле, то холодильник вскоре оказался забит рыбой под завязку. Поэтому Баска стал одаривать рыбой соседей. Некоторые отказывались, опасаясь, что, уйдя в очередной запой, Баска начнет вспоминать о подаренной рыбе и в просьбе дать денег станет совсем уж неотлипчивым.

Но время шло, а Баска ходил трезвый, как стеклышко. Спускался к Куре рыбачить при подходящей погоде, в другое время — громил всех подряд в домино. Кто-то даже предположил: Баска исправился так, что, наверное, и о женитьбе не грех подумать. До этого не дошло — все-таки запил. Гия, пока Баска еще не дошел до критического состояния, пытался усовестить: “Мы же договорились... ты же слово дал... почему рыбачить не пошел, а напился?” Баска всхлипнул: “Руками голыми рыбачить?” — “Голыми? — удивился Гия. — А Silstar куда дел? Продал?”

Мог и не спрашивать — мимо прошествовал Альберт с немецкой удочкой в руках. На лице парикмахера играла коварная улыбка — вожделенный Silstar все-таки достался ему. И не за пятьдесят долларов, за которые он готов был купить удочку у Гии, а дешевле.

Альберт рыбачил на Куре. Жаловался, что рыба почти не клюет. Баска пил по-черному, доставал всех просьбами налить, спал в сквере, хотя ночами заметно холодало — осень вступала в свои права. Потом, как это бывало, вдруг остановился, когда уже почти все решили, что это его последний загул. Еще через несколько дней Баску радостного с Silstar в руках видели спускавшимся к Куре. Гия глубокомысленно изрек: “Все-таки великая вещь рыбалка — даже от пьянства спасает. Но как этот крохобор Альберт ему удочку одолжил?”

Спасение оказалось недолгим. Под Новый год Баска снова запил и протрезвел ближе к весне. Опять стал успешно рыбачить. Потом опять запил. Потом трезвел и “жил” на Куре. Немецкая удочка при этом кочевала от него к Альберту и обратно. Бесконечное дежавю. Гия как-то задумчиво сказал: “У этого негодяя запои словно совпадают с нерестом и другим “бесклевьем”.

Однажды меня разбудил настойчивый звонок в дверь. Ранним утром на пороге стоял готовый к очередному штопору слегка поддатый Баска. Он протянул мне многострадальный Silstar: “Не могу — конец мне. Купи, пожалуйста, дешево отдам”. — “Это ведь не твоя удочка, а Альберта — совсем совесть потерял?” — укорил я. “Не, сейчас она моя, — гордо ответил Баска. — Потому и продаю. Альберт больше не покупает”.

Прав оказался Гия, уловивший странное совпадение загулов Баски с плохим клевом. Оказалось неспроста. Выросший на Куре Баска продавал Альберту немецкую удочку в “нерыбные времена”, а потом, пользуясь тем, что парикмахер любил играть в домино, выигрывал у него Гиин подарок. Потом опять продавал ему по дешевке. Опять отыгрывал. Опять продавал в “неурожайный период” и снова обыгрывал азартного парикмахера в домино. И так продолжалось, пока Альберту не надоело и он не послал Баску на все четыре стороны.

“И во сколько тебе обошелся Silstar?” — спросил у Альберта Гия, которому я рассказал о предрассветном визите Баски. Парикмахер задумался и ответил: “Семь или восемь раз по сорок долларов. И где этот алкаш так в домино научился играть?! Но все — пусть засунет этот Silstar себе в одно место... дураков с ним играть больше нет”.

“Восемь на сорок — это триста двадцать долларов получается, — прикинул Гия. — Альберт-Альберт, купил бы ее за семьдесят, как я тебе предлагал, и был бы Silstar сейчас у тебя. А так спустил в Куру три сотни долларов, и немецкой удочки у тебя так и нет, а будет она черт знает у кого — Баска-то ведь ее все равно продаст”. Альберт чертыхнулся и пошел в свой салон. Но что-то ему не дало там сидеть спокойно. Он высунулся в окно и крикнул: “Увидите этого босяка — пусть ко мне зайдет”. Словно собака на зов хозяина, в дальнем конце сквера возник Баска с удочкой в руках.

На снимках: Буба-Вахтанг Кикабидзе, Алла Сурикова, Фрунзик Мкртчян и Георгий Данелия; Авлабарский пятачок.