Несчетное количество раз кривая «ереванской демографии» бросала перчатку нелегкой армянской перспективе и призывала ее к барьеру, несчетное количество раз она рвалась констатировать «армянский исход».  Но каждый раз Ереван восставал из пепла, каждый раз находил в себе силы к воспроизводству коренного материала. Об этом пишет армянский журналист и исследователь Арис Казинян в своей книге «Ереван: С крестом или на кресте», являющейся попыткой фиксации и осмысления чрезвычайно пестрого спектра процессов, прямо или опосредованно слагавших характер развития данной территории, предопределив неизбежность превращения именно Еревана в главный центр Восточной Армении, а позже – в столицу восстановленного армянского государства.

Казинян пишет о том, каким был состав ереванского населения в начале XIX в. и как оно размещалось. Армянское население Еревана концентрировалось главным образом в Шахаре, Тапабаше и Дзорагюхе. «Шахар или «Старый город» примыкал к Базарной площади с северо-восточной стороны. Численность армянского населения составляла здесь около 4500 человек (порядка восьмиста семей). В Шахаре в малом количестве проживали и мусульмане. Наиболее известными в этой части города культовыми сооружениями являлись христианские церкви св. Катогике, св. Петроса и Погоса, Гефсиманская часовня (Гетсимани) и мечети – Шахарская и Геой Гаджи Гусейна», – пишет Казинян.

В примечании он также отмечает, что Шахар или Шехар (перс. – «город») располагался в центральной части Еревана. Ныне на этой территории находятся кинотеатр «Москва», Детский центр эстетического воспитания, Театр оперы и балета, гостиница «Ани», церковь Катогике, вплоть до станции «Еритасардакан» Ереванского метрополитена.

Севернее Шахара – на Кондской возвышенности и подступающих подножиях располагался район Тапабаш, который подразделялся на Верхний и Нижний. В начале XIX в. здесь проживало порядка шестисот армянских семей (около трех тысяч человек). В этом квартале находились и дома влиятельных армян, в том числе – особняк ереванских меликов Агамалянцев – руководителей христианского населения города. В Тапабаше проживали также арменизированные цыгане – боша. В ограниченном количестве здесь размещалось и мусульманское население, отмечает он.

В Нижнем Тапабаше центром духовной жизни являлись Пустынь св. апостола Анании, а в Верхнем - церковь св. Ованнеса Мкртича (Иоанна Предтечи). Севернее Тапабаша находился известный еще с V в. армянский некрополь, первоначального некронима которого история не сохранила, однако с XI в. кладбище называлось «Козернским», по прозвищу погребенного здесь знаменитого ясновидца Ованнеса. На Козернском кладбище был похоронен и Католикос Мовсес III Сюнеци.

Западнее Кондского холма располагался Дзорагюх (Даракенд) – своеобразный селитебный армянский район на левобережном склоне Разданского ущелья. Застройка местности была террасного типа, в форме параллельных жилых ярусов, проложенных вдоль речного русла. Средоточием религиозной жизни являлись Дзорагюхская Пустынь и расположенная в ее черте церковь св. Саргиса. Приходская территория подступала к крепости с северной стороны.

Армянское население проживало также в прилегающих к собственно городу северо-западных предгорных – Норк-Чолмакчи, Канакер, Аван, западных – Норашен, Кавакерт – и южных равнинных – Норагавит – районах, которые давно располагаются в черте армянской столицы. После катастрофического Гарнийского землетрясения в этих районах были перестроены церкви – св. Аствацацин (в Норке), св. Акопа и св. Аствацацин (в Канакере), церковь св. Геворга (в Норагавите), несколько часовен в Аване, некрополь в Ариндже.

Примерно таким был Ереван в начале XIX в. Численность жителей колебалась в пределах 12 000 человек, с превосходством армянского населения. С учетом того обстоятельства, что на территории исторической Армении официальными языками, на которых и составлялись все важные документы и реестры налогооблагаемого населения, в течение тысячелетия были арабский, персидский и тюркский, в лексиконе араратского диалекта армянского языка появилось большое количество мусульманских терминов, связанных с самыми разными сферами жизни.

Это и собственно топонимика, на которую так любят ссылаться турецкие и азербайджанские авторы (Басаркечар, Кямарлу, Амамлу, Сардарабад, Джалалоглы, Учкилисе, Зангибасар, Каракилиса, Гюмри и т.д.) и сугубо бытовые – «чангял» («вилка» – армянское «патараках»), «хияр» («огурец» – «варунг»), «кялам» («капуста» – «кахамб»), «нардван», «пилакян» («стремянка», «лестница» – «астичан», «сандухк»),

В этой связи Хачатур Абовян писал: «К вам обращаюсь, подрастающие армянские юноши, светы вы мои ненаглядные, – десять языков изучайте, но своего родного языка, веры своей держитесь крепко <…>  у нас, в новом языке, половина слов тюркские или персидские. Но это нетрудно исправить, можно мало-помалу очищать язык».

Впрочем, в начале XIX в. перед армянским населением города стояла задача несколько иная, нежели сугубо лексикологическая. Оно должно было каким-то образом выжить и сохранить «армянский Ереван», что признавал и сам Абовян: «Время было лихое, человек только и думал, как бы уцелеть, голову на плечах удержать. Где уж тут заботиться о языке!»

Продолжение следует.

Напомним, что книга Ариса Казиняна «Ереван: с крестом или на кресте» рассказывает об общественно-политической истории Еревана и ереванской местности (как среды обитания) c периода провозглашения христианства по начало XIX в. В книге помимо демонстрации основанных на архивных документах и источниках исторических фактов, рассматриваются основополагающие тезисы азербайджанской историографии и пантюркистской идеологии, призванной, фальсифицируя историю, как армянского народа, так и народов региона, присвоить их историческое, культурное и духовное наследие.