Старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа МГИМО Николай Силаев в интервью АрмИнфо представляет свое видение причин нестабильности в Армении, Украине, Грузии, оценивает российскую политику в направлении Южного Кавказа. Обрисовывает основные угрозы безопасности и интересам России на постсоветском пространстве.

В России привычно видят инициированный Западом очередной Майдан за каждым всплеском гражданского неповиновения властям в любой из стран бывшего СССР. Какими представляются причины наблюдающейся с 17 июля внутренней нестабильности в Армении Вам?

Кто именно в России «привычно видит инициированный Западом очередной Майдан за каждым всплеском гражданского неповиновения властям в любой из стран бывшего СССР»? Если кто-то и видит, то почему я должен комментировать это мнение? И что именно Вы называете «майданом»? Поэтому первую часть вопроса оставляю без комментариев. Причины нестабильности в Армении мне представляются таковыми. Во-первых, есть неблагополучие и бедность, с которыми власти не могут справиться. Многие считают, что власти прикладывают недостаточно усилий для решения экономических проблем Армении. Это вызывает недовольство, которое ищет политического выражения. Во-вторых, - и мне это кажется более важным – некоторые особенности армянского национализма создают и, к сожалению, будут создавать подобные ситуации. Центральным объектом национальных чувств и национализма, я употребляю это слово в англосаксонской традиции, то есть безоценочно, в Армении служит не столько национальная государственность, сколько нация как таковая, включающая в себя, помимо собственно Республики Армения, также Карабах, диаспору, воспоминания о некогда утраченных территориях, прославление боевых групп разных эпох. Если угодно, символический капитал национализма принадлежит не только и не столько государству, сколько он рассеян между самыми разными предметами и акторами. Поэтому – парадоксально с точки зрения российской, например, традиции, в которой государство и есть нация – вооруженную группу, захватившую заложников и требующую смены власти в стране, немалая часть общества воспринимает не как террористов или мятежников, покусившихся на национальный суверенитет, а как поборников национальной идеи. Более того, как политических лидеров, которые в силу особенностей их личной биографии интуитивно постигают «волю нации», и которые не щадя себя и других воплощают эту волю. Обычно национализм это идеологическая опора соответствующего национального государства. Но в Армении не так: националисты поднимают мятеж против собственного же государства.

Считаете ли Вы удовлетворительным и отвечающим сегодняшним реалиям нынешний закавказский внешнеполитический вектор Москвы. В частности, оцените действующую политику России в отношении Армении и Азербайджана в контексте карабахского урегулирования?

Закавказье, как правило, находится на периферии российской внешнеполитической повестки. Это не значит, что Россия равнодушна к региону. Это лишь отражает ту реальность, что происходящее в российско-американских или российско-германских отношениях, в Сирии или на Украине для России более важно, чем Закавказье. Исключения – когда в регионе происходят острые кризисы, требующие вмешательства российского политического руководства. Как, например, это было в начале апреля.

Российская внешняя политика в Закавказье представляется мне разумной, сдержанной, насколько это возможно последовательной. В условиях, когда регион не приоритетен, задачи этой политики консервативны: не допустить новых войн, остановить войны, если они все же возникают, избежать вовлечения стран региона в военные блоки, к которым Россия не принадлежит, избежать размещения военной инфраструктуры третьих стран в Закавказье. Содействовать урегулированию конфликтов, в той мере, в которой к этому готовы сами стороны этих конфликтов. Россия, как нетрудно заметить, в основном успешно решает эти задачи. Для России было и остается принципиальным сохранить посреднический статус в конфликте Армении и Азербайджана. В апреле Москву активно подталкивали к тому, чтобы занять позицию одной из сторон, но Москва никогда не пойдет на это, и всегда будет стремиться сохранять объективность.

Довольно неоднозначная роль Москвы в приостановке апрельской бойни, в которой стороны расстреливали друг друга в основном приобретенным за последние два десятилетия российским оружием, существенно укрепила влияние Кремля, как в руководстве Армении, так и Азербайджана. При этом, можно смело отметить, что в противоборствующих обществах симпатии в отношении России существенно поубавились. Насколько соответствует, на Ваш взгляд, политика ставки Москвы исключительно на действующие элиты интересам долгосрочного сохранения российского присутствия за Кавказским хребтом, учитывая, недавние примеры Грузии и Украины?

Я хотел бы получить какие-то более веские подтверждения того, что симпатии к России в обществах двух стран стали меньше после того, как Россия остановила начавшуюся войну. Это первое. Второе: симпатии, особенно если судить о них по текстам публицистов, вещь крайне неустойчивая. Строить внешнюю политику в зависимости от того, что пишут газетные обозреватели в Ереване и Баку? Спасибо, мы предпочитаем основывать ее на более весомых вещах. У меня совсем иное видение того, что произошло на Украине и в Грузии. На самом деле, Россия работала с очень широкими слоями украинского общества. Политическое влияние сил, ориентированных на сотрудничество с Россией, на Украине было так велико, что нашим западным партнерам пришлось устроить государственный переворот, развязать гражданскую войну и праворадикальный террор, чтобы исключить эти силы из политики. Выиграть демократическим путем Запад на Украине просто не мог. Дружественные к России силы обязательно вернутся в украинскую политику и займут в Киеве свое законное место. Что же касается Грузии, то давайте вспомним хотя бы обстоятельства отставки Эдуарда Шеварднадзе, а также роль России в смене власти в Аджарии в мае 2004 года. Москва искренне искала пути сотрудничества с Саакашвили. Он сам оттолкнул протянутую ему руку. И привел свою страну к катастрофе 2008 года.

Какие геополитические факторы играют предопределяющую роль в определении векторов и контента российской внешней политики в кавказском направлении и в целом на постсоветском пространстве? Откуда сегодня исходит главная угроза самому существованию России, и ее интересам на пространстве СНГ?

Я уже назвал, какие, на мой взгляд, задачи решает российская внешняя политика в Закавказье. Эти задачи долгосрочные, они будут определять характер российской политики на протяжении многих лет. Я не думаю, что на постсоветском пространстве имеются угрозы для самого существования России. Но угрозы безопасности России и ее интересам, разумеется, есть. Прежде всего, это угроза возникновения хаоса в одном или нескольких постсоветских государствах, связанная с этим угроза прихода к власти радикальных группировок вроде ИГ. На втором месте – угроза возобновления военных действий в зонах конфликтов. На третьем – появление военной инфраструктуры или гарантий безопасности третьих стран в чувствительных для России регионах.

Что, на Ваш взгляд, должно стать приоритетом в определении, отвечающей интересам смой же России, российской политики и позиции в отношении урегулирования карабахского конфликта? Где проходит красная линия возможностей и предпочтений России в урегулировании этого конфликта?

Красная линия – не допустить новой войны. Очень важно, чтобы началось примирение двух обществ, чтобы и политические классы, и избиратели Армении и Азербайджана признали необходимость и благотворность взаимных уступок ради мира и безусловную ценность самого этого мира.

Давид Степанян