Варпет Бейбутян и Комитас в Камском саду на Васильевском

17 сентября, 2016 - 16:51

Петербуржская мастерская скульптора Левона Бейбутяна характерна двумя обстоятельствами. Заходишь в огромное помещение, явно в два этажа, и первое, что бросается в глаза – беспорядок. Куски и глыбы камня, еще нетронутого, такие же куски с робкими следами инструмента, законченные и оставленные на половине готовности скульптуры, картины на стенах, столах и на полу, чашки с кофейной гущей в самых неожиданных местах. Но это беспорядок художника, который отлично знает, где что лежит. Попробуй здесь прибери – сразу нарушится хрупкое равновесие физических координат вещей, и скульптор остановится в растерянности, потеряв нить действий и событий.

 Второе обстоятельство менее очевидно, но более ценно. Днем здесь всегда светло, если не сказать солнечно, и серость гранита соседствует с мягкой сочностью оттенков туфа. Все так, но если вспомнить, что за окном Петербург, получается, что постоянное солнце в зале претендует на то, чтобы изменить твое заблуждение насчет депрессивности северной столицы.

Петербург, впрочем, по-прежнему дождлив, порой невыносимо, но свет этой мастерской обусловлен иными причинами, нежели метеорологическими.

Бейбутян родом из деревни под Эчмиадзином. Вот где достаточно и солнца, и камней под ним. Он взял это солнце и эти камни и перенес их нетронутыми в северный город. Но до этого Левон учился в художественном училище в Ереване, где его заметил и взял под крыло Гукас Чубарян, знаменитый скульптор Армении. Варпета Левон не посрамил, наоборот – Чубарян всемерно способствовал отъезду Бейбутяна в Ленинград для продолжения учебы. Так в конце 1970-х Левон оказался на берегах Невы.

Там его ждала знаменитая «Муха» – Высшее художественное училище имени Мухиной – вуз богатых традиций и всемирно известных выпускников. Бейбутян остался в Ленинграде, перейдя вместе с городом в другую ипостась: город стал Петербургом, Бейбутян – сам варпетом.

На линии, пластику и прочие выразительные средства его работы отнюдь не скупятся. Наоборот, в них множество деталей, подробных разработок, эффектов, форм и штрихов. Однако ни в одной вещи этим произведениям не изменяет чувство меры – деталей ровно столько, сколько нужно, чтобы от скульптуры не повеяло даже легчайшей придуманностью и нарочитостью.

Левон разговаривает с камнем – он утверждает, что камень подсказывает ему, какое место заготовки оставить нетронутым, потому что оно уже имеет нужные очертания.

Работы из дерева по сравнению с количеством каменных скульптур у Бейбутяна редки. Но вот дубовая «Богиня» полна откровенных символов языческой космогонии. Один главный жест фигуры рассказывает всю историю человеческого существа – она держит рукой свою утробу, знаменуя вечный круговорот обновления. Орнаменты и украшения Богини суть символы язычества, утверждающие связь чрева с Космосом – Отцом всего живущего на Земле. Загадочные огромные глаза устремлены в Космос, в эту вечность, а чувственная припухлость губ не оставляет сомнений в том, что это богиня любви и проистекающего из любви плодородия.

В Санкт-Петербурге немало «армянских» мест. Каждое из них знаменательно чем-то особенным, будь то церковь на Невском или кладбище на Смоленке. Вот и еще одно появилось – Ереванский сквер на Васильевском, в Камском саду острова. Здесь уже поставили хачкар, а рядом с ним стоит Комитас Бейбутяна.

Росту в Комитасе пять метров. Достаточно одного взгляда на его лицо, чтобы понять стиль создавшего его художника – он полностью вписывается в сказанное выше. Подробная передача черт тем не менее совершена при отсутствии отвлекающих деталей, ведь главное было передать скорбь Комитаса, дошедшую до степени отрешенности.

Бейбутян отказался от свитка нот в руке композитора – зачем эта деталь, всего лишь подчеркивающая принадлежность Комитаса к определенному ремеслу? Лишняя она, лишняя, все и так отлично знают, кто это такой. Поэтому руки без свитка безнадежно – но не безвольно! – опущены, показывая сломленность вардапета, невозможность противостояния чудовищному злу.

Из Армении привезли туф, из которого сделаны ограда и скамейки. Здесь тихо, будто и не в современном мегаполисе этот парк и эта зелень. Возможно, соседство двух кладбищ, армянского и лютеранского, способствует тишине. И это хорошо, потому что ничто не помешает стоящему здесь Комитасу слышать музыку.

Бейбутян признается, что почти не делает черновиков, эскизов. Он так и говорит, что врожденная природа камня пробуждает спящий где-то в подсознании образ и, бездушная для непосвященных, «сырая» глыба оказывается предназначенной для конкретного воплощения. Именно так рождался, например, Циолковский, который с недавних пор сидит в створе улиц Обводного канала. Спинка его кресла сделана удивительно, она словно переходит естественным образом в крылья, уносящие в глубины пространства. И голова ученого, гордо смотрящая в небо, тоже говорит о том, что дух его – там, наверху, а этой земле останется лишь человеческое тело.

 Опять Васильевский... Причем в тот удивительный период питерского января, когда день, длящийся всего несколько коротких часов, разрывает северную ночь не придуманным, а настоящим пронзительным солнцем, от которого щурятся даже чайки. Скульптор остается здесь, на острове, а ты уходишь с ощущением, что день запомнится, в деталях запомнится, включая чаек, щурящихся от солнца...

Рубен ГЮЛЬМИСАРЯН

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image