8 ноября Стас Намин - музыкант и продюсер, художник и фотограф. режиссер театра и кино - отметил свое 65-летие премьерой симфонии Centuria S-Quark. В рамках юбилейного фестиваля в Москве также проходит выставка его живописи, показы фильмов и спектаклей его театра. Напомним, юбиляр - внук выдающегося политического и государственного деятеля СССР Анастаса Микояна. Отец Стаса - Алексей Анастасович Микоян(1925-1986), генерал-лейтенант, заслуженный военный летчик.

Мама - Нами Артемьевна Микоян - историк-музыковед. Стас окончил филфак МГУ, а также Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Увлекся рок-музыкой и в 1969 создал группу “Цветы”, ставшей первой в стране супергруппой, продавшей более 60 млн пластинок. Этот факт закрыл ему дорогу в СМИ и на официальную сцену.  С началом перестройки ситуация изменилась. “Цветы” начинают новую жизнь, совершают мировое турне. С тех пор Намин создал первую независимую радиостанцию, телекомпанию, фирму грамзаписи, журнал и многое другое.

Стас Намин: “В Ереване не был с 1981года”

14-го декабря Стас Намин приедет в Ереван с обширной программой. В связи с этим «НВ» связалась с юбиляром на предмет блиц-интервью. Поговорили мы  и с его мамой, Нани Микоян:

- Стас, вас давно не было в Ереване.

- С концертами действительно давно, с 1981 года. После того самого рок-концерта на велотреке(речь о первом в СССР национальном Поп-рок-фестивале в Ереване, сильно не понравившемся властям. - Ред”НВ”). С тех пор меня не приглашали, и я не приезжал. Пригласили – еду с удовольствием. Впрочем, несколько лет назад как бы неофициально я объездил с моим другом Рубеном Варданяном чуть ли не всю Армению. Так появился фильм «Храмы армении» и некоторые живописные картины.

- Нынешний приезд связан с юбилеем?

- Прежде всего это мой творческий отчет перед своим народом. Меня вспомнили, и для меня большая честь показать генетической родине, чем я занимался все это время. Можно сказать, что на каком-то витке своего творчества через 35 лет я возвращаюсь в Армению. Это очень важно для меня. Это серьезно, глубоко и от сердца.

- Что вы покажете ереванцам?

- Свою живопись и графику в Доме художников; спектакли Театра Стаса Намина, из них три в театре им. Сундукяна, а также мюзикл; мою симфонию Centuria S-Quark в Большом зале исполнит Молодежный оркестр. Наконец, в Музее Комитаса пройдет ереванская премьера фильма «Храмы Армении»; презентация книги Нами Микоян «Григор-строитель» и фильма о ее отце Г.Арутюнове «Первый секретарь второй республики».

- Ничего не скажешь, представительная программа. А будут ли новые «армянские» проекты или идеи?

- Наверное, да. Ведь неспроста же я возвращаюсь…

«НВ» поздравляет Стаса Намина с юбилеем и желает успешной встречи с ереванцами.

***

Из досье “НВ”

Начало российскому шоу-бизнесу положил Центр Стаса Намина. Он является организатором многих ярких исторических акций  - рок-фестивалей, благотворительных концертов, таких как “Мир Карабаху”(1989). В 1989 он открыл негосударственный фонд “Дети Армении” в помощь пострадавшим при Спитакском землетрясении.

С середины 90-х Стас Намин начал выставлять свои фотографии, рисунки и живопись; его выставки прошли в престижных музеях и залах России и за рубежом.

В последние годы с “Цветами” он выпустил три новых альбома, записал альбомы этнической музыки. В 2011 г. Стас Намин обратился к симфонической музыке, новая симфония Centuria S-Quark была записана Лондонским симфоническим оркестром. В своем театре, как театральный режиссер и продюсер, он ставит авангардные спектакли. Как режиссер и продюсер кино Намин снял несколько документальных фильмов. Он признан также как фотограф. Перечислять все, чем занимается Стас Намин, он же Анастас Алексеевич Микоян, очень трудно - он поистине необъятен.

“В СССР отлично работала система свой-чужой»

Из интервью еженедельнику «Коммерсант»

- Расскажите, пожалуйста, как создавалась ваша симфония.

- Наверное, надо начинать с самого начала. В детстве моим учителем музыки был Арно Бабаджанян, который известен не только песенками, но и серьезными симфоническими произведениями. Моя мама закончила консерваторию и аспирантуру как пианист и теоретик, поэтому в доме всегда звучала классическая музыка.

В конце 1980-х мы в центре SNC создали московский симфонический оркестр — это был первый в стране частный оркестр, который исполнял симфоническую музыку. С этим оркестром мы делали, среди прочего, чисто симфонические аранжировки рок-хитов — Deep Purple, Led Zeppelin, Джими Хендрикса и так далее. У меня даже была мысль сделать презентацию этой программы в Лос-Анджелесе в присутствии тех из авторов, кто еще с нами. Уже даже договорились с Hollywood Bowl, но не сложилось. Этого, кстати, и по сей день никто еще не сделал. Ну, а затем я стал экспериментировать что-то со своей музыкой. Сначала это были симфонические аранжировки уже существующих мелодий. Потом я осмелился написать сюиту. И вот туда уже вошли произведения, которые я написал конкретно для оркестрового исполнения. Мне показалось, что сюита у меня получилась. И дальше я задумался над тем, что если уж я чувствую язык симфонической музыки и мне есть что сказать, то имеет смысл попробовать этим языком сказать что-то серьезное. Дирижером нашего оркестра в последние годы жизни был музыкант французского происхождения Оган Дурян. Среди тех, кто высоко его ценил, были, например, Герберт фон Караян и Валерий Гергиев. Однажды он сказал мне: «У меня есть схема, по которой я могу научить писать симфонии». И потихоньку начал знакомить меня с этой своей системой. Симфонию я начал писать примерно два с половиной года назад. И когда я написал весь материал, я позвал на помощь для написания партитуры моего давнего близкого друга, аранжировщика Александра Слизунова, который со мной начинал еще в «Цветах» в 1972 году. Он был одним из любимых учеников Альфреда Шнитке. Несколько фрагментов этой симфонии я послал крупнейшим мировым оркестрам. И вот агент, который занимается моей музыкой в Англии, сообщил мне, что симфонией заинтересовались Лондонский и Берлинский симфонические оркестры. То есть моя музыка прошла серьезный отбор из нескольких ступеней и попала в очень маленькое число современных композиторов, которые интересны этим оркестрам. Я был уверен, что это стеб, пока мне не прислали контракт и рекомендации записать этот материал в первой, «симфонической», студии на Эбби-роуд (вторая — «рок-н-ролльная»). В июле Лондонский симфонический оркестр записал эту симфонию. Во время записи на Эбби-роуд Саша Слизунов меня успокоил: «Я же говорил тебе, что ты написал хитовую музыку». Я спрашиваю: «Почему?» — «Я пошел в туалет, там музыканты писают и напевают твои мелодии». Это произведение я назвал Centuria S-Quark, оно будет издано в Англии и будет продаваться во всем мире. В России премьера симфонии состоялась 8 ноября в мой день рождения, для узкого круга моих друзей в исполнении Ярославского академического губернаторского оркестра. Репетировали они, уже ориентируясь на запись, сделанную в Лондоне. А премьера для публики предположительно будет весной в Большом зале консерватории.

- В рамках фестиваля, приуроченного к вашему юбилею, проходит премьера фильма…

- Трех фильмов!

- Это настоящее большое кино?

- В свое время я закончил высшие режиссерские курсы, с кинематографом у меня многое связано, но пока занимаюсь только документалистикой, для игрового кино мне пришлось бы много от чего отказаться. Один из фильмов называется «Free To Rock». Я его сделал совместно с американским режиссером-документалистом Джимом Брауном, лауреатом четырех Emmy. Это фильм о том, как рок-н-ролл повлиял на падение коммунистического режима в Восточной Европе. К фильму уже проявили интерес CNN и его официально представляет Зал славы рок-н-ролла в Америке. Второй фильм я снимал в путешествии по Армении вместе со своим сыном Артемом, который закончил киношколу в Нью-Йорке. Рабочее название — «Древние храмы Армении». Для этого фильма я взял интервью у его преосвященства Католикоса Всех Армян Гарегина Второго, в котором подняты очень важные вопросы. Например, как получилось, что Армения — первое государство, которое приняло христианство? Почему армяне настолько толерантны по отношению к другим конфессиям? Как так вышло, что на протяжении четырех тысяч лет сохранился генетический код этой нации? Третий фильм — «Разговор с Неизвестным». Это просто съемка моего разговора с Эрнстом Неизвестным у него дома, разговор, который оказался последним в его жизни интервью.

— Есть в этом фильме что-то, что меняет наше о нем представление? Ведь существуют какие-то вехи, которые все знают,— встреча с Хрущевым и так далее.

— Об этом мы вообще не говорили, ведь уже снято много хороших фильмов о его удивительной жизни и таланте. Мы просто сидим вдвоем и разговариваем об искусстве и о жизни. Думаю, такого Эрнста мало кто видел.

— Вы многим известны как фотограф, но вот в качестве живописца и графика в рамках этого юбилейного фестиваля представлены впервые.

— Более 15 лет я занимаюсь масляной живописью и графикой, но почти не выставляюсь, так как все эти годы не был уверен, что мне удалось найти и достичь того, что я чувствую. Только в последние пару лет, мне кажется, что-то более-менее начало получаться, и я осмелился это представить на суд профессионалов и зрителей. В Российской академии художеств я выставляю около 60 работ. Персональная выставка такого уровня — это, конечно, очень волнительный момент в жизни. Я так же не был уверен в результате перед записью симфонии в Лондоне. Все-таки первую половину жизни я посвятил рок-н-роллу, а в этих направлениях я как бы проживаю новую жизнь, открывая себя заново. В изобразительном искусстве для меня важны три аспекта. Я стараюсь поймать красоту, сделать ее выразительной и постараться при этом не попасть под влияние гениальных художников, что очень непросто.

— Вы же еще и спектакли своего театра сейчас показываете?

— В этой программе мы показываем несколько важных для меня постановок. «Космос», который сделан по рассказам Шукшина,— это настоящий Шукшин, без отсебятины, на разрыв души и до слез. Второй спектакль, тоже в определенном смысле новаторский,— постановка по дневникам Миши Шемякина. Это жесткое повествование о его эмиграции в США. Ни одного слова не придумано. Там все, от Нуреева до Лимонова. Достоверность и внешняя точность там такая, что те, кто знал их лично, после премьеры были просто в шоке. Еще мы сделали реконструкцию первой в истории человечества авангардной оперы «Победа над солнцем», которую придумали русские футуристы Алексей Крученых, Матюшин, Казимир Малевич и Велимир Хлебников. С этим спектаклем мы выступали в Европе, и особый фурор был в Париже в Фонде Louis Vuitton. И как бы в продолжение авангардной темы — вокально-хореографическая джаз-сюита «Жилец вершин» на стихи Велимира Хлебникова с музыкой группы «Аукцыон» и Алексея Хвостенко.

— Когда читаешь ваши биографии и интервью, там есть две крайности. С одной стороны — невероятный успех песен. С другой — часто встречаются слова «цензура» и даже «диссидентство». Сегодняшнему поколению сложно объяснить, как такое могло быть, сейчас же вообще популярна версия о «великой стране, которую мы потеряли».

— Есть вещи, которые невозможно объяснить. Пока человек не отсидел в тюрьме, ему трудно понять, как там все устроено. Когда тебе говорят, что в тюрьме кормят три раза в день, есть где спать, есть крыша над головой, тебя не всегда бьют и даже на прогулку выводят иногда, ты думаешь: «Чего же еще надо?» Если у кого-то такой же поверхностный взгляд на жизнь при советском режиме, мне сложно его переубедить. А может, это и не нужно совсем, так как я знаю людей, которым в тюрьме очень комфортно. Что касается цензуры в отношении меня лично, я бы прежде всего сказал о том, что в СССР отлично работала система «свой-чужой». Если даже ты пел какие-то неоднозначные, может быть, острые песни, но при этом был «свой», цензура на тебя не так уж и распространялась. Есть много подобных примеров. Цензура делала им послабления по причинам, о которых я не хотел бы распространяться. А было и так, что человек ничего особо диссидентского не делал, но цензура отвязывалась на нем по полной.

— В 1986 году, когда началась перестройка, вам сразу стало очевидно, что теперь все будет по-другому, что занавес поднимается, а гайки откручиваются? Я помню, что мне, например, поверить в это было сложно.

— Я не верил в это так же, как и вы. И папа мне всегда говорил: «Не верь этим… Никакой перестройки не будет». Просто я делал то, что мне было интересно и в кайф. Горбачев как-то сказал: «Что не запрещено, то разрешено». Может, он сам потом пожалел, но я зацепился за эту фразу. Когда в 1986 году меня впервые выпустили на Запад, мне было уже 35 лет. Я увидел, как все устроено, и подумал: «Почему бы не попробовать делать то, что хочется, не глядя на многолетние запреты? Что самое плохое со мной могут сделать? Расстрелять, что ли? Отобрать все? У меня и так ничего нет». Вернувшись из Америки и Японии, я открыл продюсерский центр. Без всяких документов. Никакого кооператива или другого юридического оправдания у меня не было. Мы просто собрали молодых запрещенных рок-музыкантов и помогали им чем могли. С этого все и началось.

— Одной из самых громких ваших затей в 1980-е был «Фестиваль мира», который прошел в Лужниках в 1989 году. Он проходил под лозунгом «Рок против наркотиков», но, насколько я знаю, организатор с американской стороны Док Макги, менеджер Bon Jovi и других групп, как раз в это время был замешан в скандале с наркотиками.

— Его часть в организации заключалась в том, что он был менеджером некоторых ансамблей, которые приехали на фестиваль. А наш центр придумал этот фестиваль и все здесь организовал… Конечно, «отмазаться» от суда это ему не помогло бы, если бы он действительно был виноват, но для его репутации это был правильный проект. И то, что все музыканты выступали против наркотиков, это было искренне, так как они на опыте знали, что наркотики убивают не только человека, они убивают талант. Тот, кто не смог от этих наркотиков в жизни избавиться, тот уже в земле давно.

— Кто из крупных государственных деятелей был вашим союзником, когда вы делали фестиваль? Уверен, без таких не обошлось.

— Генрих Боровик. Он знает меня с детства, еще с моим отцом дружил и деда моего знал. Боровик руководил советским Комитетом защиты мира. Это общественная организация, но его слово многое значило.

— Скажите, как объяснить роль Горбачева в нашей жизни тем, кто те времена не застал, но охотно рассуждает о том, как он «развалил великую страну» и так далее?

— Вот, смотрите, в телефоне, от кого у меня последние звонки… Мы с ним в очень хороших отношениях. Даже, можно сказать, дружим. Горбачев — очень неоднозначная фигура. Звучит банально, но это так. Я могу сказать следующее. По жизни он очень добрый человек. Не так много людей существует, у которых это заложено генетически. Особенно среди сильных мира сего. В нем нет агрессии. И наверное, из-за своей доброты он сделал много хороших вещей и много глупостей. Сколько вы можете назвать наших политиков, которые не воровали? Горбачев вроде не прокололся ни разу.

— А как же «продал Россию-матушку американцам»?

— Слово «продал» означает «за деньги». Если «за деньги», то почему же у него их нет?

— Вас никогда не пытались завербовать те или иные силы или организации?

— Нет, никто и никогда. Даже намеков не было, ни с той, ни с другой стороны. Я это объясняю тем, что я настолько однозначно себя веду, что по мне сразу видно, что я отвечу на такое предложение.

— Ваш театр, концертная площадка, ваш центр выглядят таким оазисом, они и от прошлого руководства парка Горького не зависели, и от нынешнего не зависят. Хотя время от времени возникает информация, что у Стаса Намина это место хотят забрать.

— Было две попытки забрать у меня театр и закрыть центр. Одна — у Кобзона через Лужкова. Он спровоцировал Лужкова на то чтобы забрать у нас Зеленый театр, снести его и сровнять с землей. Дали бы Кобзону власть, он всю страну бы забрал... Слава богу, им это не удалось. Вторая попытка была недавно у одного политтехнолога с футбольным уклоном, которому вдруг подарили власть над культурой Москвы, и он, как царек, кого-то жаловал, а кого-то гноил… Он тоже заручился поддержкой мэра, хотел закрыть театр и центр и отобрать у нас здание. Хорошо, что его вовремя сняли, а то пришлось бы актеров и персонал выгнать на улицу.

— А он с вами говорил на этот счет?

— Он ничего внятного объяснить не смог. Непонятно, для чего ему это надо было. Мы могли лишь догадываться, что это или коммерческий интерес тех, кому приглянулись наши здания, или просто ревность к тем, кто действительно умеет что-то делать, а не только надувает щеки, пользуясь властью. Кстати, довольно смешно наблюдать за тем, как сдуваются эти щеки, когда их снимают с работы, когда их перестают цитировать в СМИ и забывают, как будто их никогда не было. Зачем ему нужно закрыть театр и всех нас отсюда выгнать? Думаю, что это были просто амбиции. Сейчас со стороны московских властей нет никакой агрессии, даже наоборот — желание нам помочь. Мы давно мечтаем сделать реконструкцию Зеленого театра и превратить его в изящное, легкое, культурное сооружение, которое будет многогранным, современным центром Москвы. Вроде сейчас, несмотря на кризис, начало что-то получаться.

— Весной вы вместе с несколькими другими композиторами заявили о разрыве отношений с Российским авторским обществом. По сути, сейчас в России два сценария дальнейшего развития ситуации с управлением интеллектуальной собственностью. Либо ею будут по-прежнему управлять общественные организации, либо государство. Вам какой сценарий ближе?

— Про отчисления от песен я давно не думаю, я на них не рассчитываю. Последние 15–20 лет за то, что я в жизни написал, я получаю в месяц около 1500 руб. Но моральная сторона этого вопроса, вопрос справедливого распределения меня действительно волнует. Я думаю, что есть третий путь — соединение государственного управления с общественным. Потому что те, кто отстаивает только общественный механизм или только государственный, теоретически могут иметь свои интересы, а вместе они, может быть, будут более объективно принимать решения, контролируя друг друга.

«Цензура денег мощнее, чем любая идеология»

Из интервью “Новой газете”

- Все, что о вас известно, говорит о том, что вы очень независимый человек. И в творчестве, и в отношениях с властью, причем неважно — советской или теперешней. Эту независимую линию многие связывают с вашим происхождением. Все-таки внук Председателя Президиума Верховного Совета мог себе позволить больше, чем простые смертные. Так и говорят: у него номенклатурная семья, поэтому он настолько свободно всю жизнь себя вел.

- Не повторяйте глупостей. Моим происхождением обычно бездарные люди пытаются объяснить, почему у них ничего не выходит. У моего деда Анастаса Ивановича Микояна было десять внуков. Исходя из этой логики, у всех десяти жизнь должна была сложиться по моему сценарию.

Связи не помогают писать музыку, картины, режиссировать, продюсировать и вообще что-то интересное придумывать. Какие должны быть связи, чтобы заставить всю страну столько лет петь «Мы желаем счастья вам»? И почему эти связи сделали меня невыездным и полузапрещенным в советские времена?..

У меня нет даже идеи, по какой причине надо бояться власти. А что она, собственно, может мне сделать? Посадить? Так не за что, я законов не нарушаю. Самое страшное, что можно сделать, — лишить меня финансирования. Закроется Зеленый театр, Театр Стаса Намина… Но для этого особых причин не нужно.

- Причины как раз найти можно. Достаточно послушать песни второго состава «Цветов»: «Государственный бюджет,/Генеральские кокарды,/Не прольется правды свет/На лихие миллиарды». Или русско-украинскую версию «Дайте миру шанс», которую вы записали в самый разгар украинского конфликта.

- Так я своих мыслей не скрываю. Мои песни и интервью в открытом доступе в интернете. Но политика меня не интересует, я не политический активист, не хожу на митинги, не провоцирую власть. Из этого правила было, по-моему, только одно исключение. Когда Ельцин пришел к власти, я внес предложение провезти мумию Ленина по миру, а деньги, полученные от этого проекта, отдать пенсионерам, которые потеряли тогда свои накопления. Тут на меня накинулись все. Коммунисты назвали это кощунством, а демократы решили, что я таким образом пропагандирую Ленина. Помню, как мне позвонил тогда Фрэнк Заппа и сказал, что смешнее шутки за последние годы не слышал.

- Вы прошли с русским роком огромный путь. Сначала «Цветы», в 1970-е одна из самых популярных групп страны, потом свое радио, фирма грамзаписи, продюсерский центр, огромные фестивали… Все так хорошо начиналось с русской музыки, а кончилось попсой и потаканием плохому вкусу. В чем причина? Что неправильно сделали?

- Рок-н-ролл в 70–80-х в Союзе был чуть ли не единственным рупором свободы, способом говорить все честно, открытым текстом. Ни один театр не мог с ним сравниться по социальной значимости. Кто мог позволить себе высказывания типа «Твой папа — фашист», как у группы «Телевизор»? Так было до 90-х, когда «открытый текст» появился везде, в любой газете. Ниша оказалась занята. Рок-н-ролл из социального протеста превратился в явление культуры, и оказалось, что он не родная культура для этой страны, а родная — авторская песня и попса. Попса — по наследству от фальшивой советской эстрады, а авторская песня — от слезливого городского романса и блатных песен. Победила массовая культура, а рок стал элитарным явлением, чем-то вроде джаза.

- Сейчас, судя по всему, опять приходит время говорить открытым текстом, но большинство музыкантов почему-то молчит…

- Есть разница между советской и нынешней ситуацией. Раньше сдерживающим фактором была идеология. Слушай партийных дядей, и у тебя будет дача, машина, за границу поедешь - в Болгарию. А сейчас появился аргумент намного мощнее, чем идеология, - деньги. Ты уже можешь не просто в Болгарию поехать, а покупать замки во всех странах мира, яхты за четверть миллиарда и самолеты. Будешь лояльным - сможешь зарабатывать, не будешь - не получишь финансирования, попадешь под налоговые и другие механизмы государственного давления.

- В конце 80-х — начале 90-х вы инициировали целый ряд международных проектов. Огромные концерты, фестивали, копродукция с западными лейблами. Но главное, появилось ощущение, что мы не изолированы, мы вместе с цивилизованным миром. Прошло 25 лет, ситуация сильно изменилась. Нет ощущения, что все было зря?

- У меня и тогда не было особых иллюзий по поводу того, что мы часть мировой поп-культуры. Когда меня в 1986 году впервые выпустили на Запад, я проехал с «Цветами» по всей Америке. Нас великолепно принимали, но я понимал, что это еще не настоящий прорыв. Именно тогда у меня появились амбиции сделать группу, которая реально прорвет железный занавес американского шоу-бизнеса, что не удалось почти никому из Европы. Я придумал «Парк Горького», собрал людей, определил стиль и репертуар, и работал с музыкантами в студии два года, прежде чем представил их в “Лужниках”. Один раз прорыв получился, Америку мы покорили, но я бы все-таки не стал обобщать.

А сейчас вообще особая ситуация в связи с политической игрой, которая происходит в мире. Пропаганда ведь агрессивно работает не только здесь, но и там. И так же, как у нас, там есть жертвы пропаганды, которые уверены, что в России все сволочи и подонки. Конечно, и в России, и в Америке умные понимают, что в действительности происходит. Недавно в Нью-Йорке ужинали с Робертом Де Ниро и говорили как раз на эти темы. Попрощались, потом он звонит, спрашивает: «Ты далеко отъехал? Можешь вернуться? Хочу тебя познакомить с одним человеком». Вернулся, а там Шон Пенн, мы с ним еще пару часов просидели.

- Если не секрет, о чем разговаривали?

- О политике. Как я понял, он еще более левых взглядов, чем Боб.

Я еще в восьмидесятые понял, как мало мы отличаемся от американцев — и в хорошем, и в плохом. Помню, как впервые попал туда в 1986-м с проектом Peace child. Перед поездкой мы прошли через жесткие запреты и скандалы, и когда вопрос решился, я поставил условие: «Если ко мне приставят сопровождающего, я на первой же конференции покажу на него пальцем». И вот меня позвали на интервью на ТВ. Перед эфиром сидим с ведущим, болтаем по-дружески, все нормально. А прямо перед этим была новость о гастролях нашего цирка в Японии, там несколько человек попросили политического убежища. И вдруг ведущий довольно агрессивно говорит: «Может, и вам остаться здесь? Вы здесь так популярны. Но ведь за вами следят. Всем известно, что когда советский человек выезжает за границу, с ним едет сопровождающий в штатском». «И что, прямо всюду сопровождает? Ну тогда я понимаю, какая у вас вторая профессия. Потому что в студии, кроме нас двоих, больше никого нет». Это я рассказываю для тех, кто думает, что в смысле цензуры и пропаганды мы со Штатами сильно отличаемся друг от друга.

- Недавно вы спродюсировали американский фильм Free torock — о том, как музыка влияет на общество. Примеров куча. Только все это уже в прошлом. Что-то имеет сейчас такое же влияние на умы, как рок в свое время?

-  Думаю, что интернет.

- Но это всего лишь технология, в ней нет творческого начала.

- А творчество на массы уже почти не влияет. Вообще предчувствия самые мрачные, если честно. Я не так давно написал симфонию Centuria S Quark, где попытался сформулировать то, как я вижу развитие цивилизации и ее неизбежный крах. Она умрет, потом будет медленно возрождаться, и когда разовьется опять до достаточно высокого уровня, до глобальных изобретений, которые будут одновременно и глобальным оружием, опять наступит очередной апокалипсис. Человечество не имеет коллективного разума, как у муравьев, которые оберегают свою цивилизацию. А индивидуальность, может быть, и прогрессивна, но разрушительна. Чтобы не заканчивать на грустной ноте, расскажу о том, что меня вдохновляет и вселяет надежду. Я поклонник гениального ученого, именем которого в Москве назван проспект. Вернадский открыл ноосферу, где сохраняется вся накопленная человечеством духовная культура и, наверное, та любовь, про которую говорят, что она победит зло. Это, может быть, фантастическая теория, но я в нее верю.

На снимках: Стас - суворовец; с родителями; Анастас Микоян с внуками и невесткой.