Военный писатель Владимир ПАРКИН за свой роман “Меч и крест ротмистра Кудашева” получил премию “Лучшая книга 2011-2013”, диплом Союза писателей-переводчиков и медаль им. А.Грибоедова. Творчество Паркина хорошо известно российскому читателю — он автор нескольких исторических романов. В структуре “Меча и креста...” немало армянских страниц, написанных на основе дневника владикавказского купца Самвела Татунца. Он дотошно описывает свой “путь из Владикавказа через Тифлис, Эчмиадзин, Джульфу, по персидским землям.. в годы 1906-1907 от Рождества Христова”. В.Паркину мастерски удалось сохранить документальность повествования, сделать его динамичным и увлекательным.

Речь о перипетиях пути Татунца, о соотечественниках в Персии, чья жизнь и деятельность была сопряжена со многими сложностями. Напомним, что армянской общине Ирана более 500 лет, она прошла сквозь огонь и воду и была органичной частью персидского — иранского общества. Власти страны всегда отдавали должное вкладу армян и их деятельности. При этом были неизбежные цивилизационные и культурологические проблемы, вызванные тем, что Армения и армяне оказались на стыке между Западом и Востоком. Также не надо забывать, что Иран  - это далеко не только фарси, он имеет далеко не однородное население весьма разного культурного уровня. Предлагаемый отрывок из книги Владимира Паркина красноречиво описывает некоторые нам неизвестные аспекты жизни армян в Иране в начале XX века. Он лишний раз убеждает, что иметь свою страну, свое государство, свой Дом — великое благо, которое мы обязаны беречь. Несмотря ни на что.

Персия. Табриз 
Древняя земля армян Атрпатакан. Сегодня — провинция (остан) 
Восточный Азербайджан. 
Март 1907 года.

Дорогой единокровный брат мой Мартирос! Я, владикавказский купец Самвел Татунц, сын тебризского купца Месропа Татунца и внук купца — нашего деда Ашота, пишу эти строки для памяти в дневнике, за полной невозможностью писать и отправлять тебе письма, ибо нет надежды, что они попадут в надежные руки и будут доставлены тебе в сохранности. 
Неделю назад исполнился год, как пришлось мне оставить родной дом и отправиться на поиски моей жены Гаянэ, украденной и проданной в рабство врагами рода человеческого, для кого слезы и кровь людские есть источник их личного обогащения и благоденствия. 
О Тебризе особо писать нечего, ты этот город не хуже меня знаешь. В нем прошло наше детство. Там по-прежнему самые прекрасные в мире абрикосовые сады! Город чистый, опрятный, как никакой другой в Персии. Дома каленого красного кирпича, глинобитных мазанок не встретишь... Где-то здесь, на набережной реки Аджидай, должен стоять и наш дом, в котором мы с тобой родились и выросли... Увы... Я здесь не для того, чтобы вспоминать наше розовое детство. Путь наш скорбный. 
В Кандован, что в пятидесяти трех верстах к югу от Тебриза, Авак ездил без меня. У него с тамошним вождем курдов Куба-ханом свои расчеты. Был интерес — курды совместно с дашнаками оборону от турков держали. Закончился интерес — курды в Кандоване невольничий рынок открыли, армянскими женщинами торговали. Но это в прошлом. Авак своими глазами видел — туфовые пещеры Кандована на склонах гор Саханда нашего интереса не содержат. Рынка нет. В холодных пещерах живут курды, их бараны и козы. Бедно живут. Голодают... 
Куба-хан сказал правду: торговли невольниками с Портой давно нет. Война без конца и края. Курды то мирятся с турками, то режут их. На войне не платят, берут даром. Живой товар уходит в Восточную и Южную Персию. Мужчины - на рудники Исфахана, женщин раскупают кочевые племена - от туркмен Хорасана до бахтиаров Луристана...

* * * 
...Помнишь нашего Петроса, сына дяди Вартана? Мне понадобилось пару российских билетов на персидское серебро обменять. В Персидском Ссудном Банке обобрали: за сто рублей содрали комиссию в двенадцать процентов! Пришлось искать частника. Так случайно на Петроса вышел. Ювелирная лавка и мастерская. Два мастера за гроши батрачат. Маленькая кофейня — кофе, чай, кальян. Вином не торгует, шашлыков не предлагает. Завсегдатаи — уважаемые богатые люди — купцы, врачи, судейские, офицеры — и персы, и турки, и армяне... Это уже не просто кофейня — биржа! Гости дяди Петроса знают все городские и провинциальные новости раньше газетчиков: у кого прибавление в семействе, а у кого похороны, какой калым назначили за невесту и кто победит на воскресных скачках, почем рис в Исфахане и сколько стоит вино в Тифлисе, кто и за что сидит в городской тюрьме, сколько хлеба потребляет в сутки городской гарнизон... Тут и сделки совершаются, и дела делаются! 
У дяди Петроса можно не только купить обручальные кольца и обменять рубли на туманы. Можно и кредит получить. Но, главное, Петрос Аракелян сумел наладить связи в армянских меняльно-кредитных деловых сферах по всей Персии и даже за ее пределами! 
Посуди сам, насколько опасно везти по горным персидским дорогам казну с серебром и золотом (здесь казначейские билеты не в ходу), предназначенную на святое дело, рискуя потерять ее при первой же встрече с отрядом “революционеров”! 
Конечно, какие-то деньги на текущие расходы в карманах всегда держим. Но основная сумма теперь содержится в небольшом листе бумаги — именном переводном векселе, который выдал в Тебризе уважаемый Петрос Аракелян и по которому в Исфагане выдаст сумму золотом всеми уважаемый Вараздат Адамян! Даже если вексель будет изъят принудительно либо будет украден или потерян, по нему никто, кроме купца Самвела Татунца, деньги получить не сможет. И стоит подобная гарантированная услуга всего полтора процента.

* * * 
...Природа не терпит пустоты. Слаборазвитая банковская система Персии сама порождает частный кредитно-меняльный промысел... Шариат осуждает ростовщичество. Но в Персии ростовщичество не преследуется и имеет разные формы кредитно-денежных отношений. Не дадут ссуду в Шах-ин-шахском Банке — можно обратиться к армянским менялам, можно прогуляться в еврейский квартал. Спрос обязательно рождает предложение. 
Конечно, кому попало кредит не открывается. Петрос знает до медного динара цену каждому, уже получавшему кредит или только еще нуждающемуся в деньгах. Не знал — узнает! Рискует редко. И очень редко ошибается. В подвале Петроса не только стальные сейфы с деньгами. Не менее надежно он хранит и простые ученические тетради, в которые самым тщательным образом записывает все увиденное и услышанное, что может иметь отношение к делам денежным. Каких только имен здесь нет! Что только не скрывается за самыми невинным и сделками, к примеру, такими, как покупка мешка молотого красного перца или строительство нового моста! К таким купчим обязательно присовокупляется пояснительная записка сверхмелким почерком: цена красного перца уплачена судьей за его любовные утехи в Истанбуле, а смытый весенним селем новый мост был построен только на бумаге, но его подрядчик-строитель сумел получить от немецкой страховой компании сумму в три раза превышающую сумму кредита! В Персии нет воровства, но в большом почете обыкновенное надувательство. И не только на уровне уличного торговца. 
Петроса надуть невозможно. Конечно, время от времени он терпит убытки. Но причинами таких убытков не его глупость или беспечность. Причины более существенны: политика, стихийные бедствия, война...

Персия. Тегеран 
Апрель 1907 года.

В Тегеране я пытался к письмам с просьбами о помощи в деле освобождения пленных за подписями Католикоса и Архиепископов добавить и Фирман самого Шах-ин-шаха с требованием освобождения пленных армян — подданных России. 
Обращался к самому полковнику Владимиру Платоновичу Ляхову — Начальнику Персидской казачьей бригады, с которым был знаком еще по Владикавказу, по девятьсот пятому году. Как положено, с кавказским полным “уважением”! Пообедали, чаю попили, поговорили. Мне и было разъяснено, что в Персии нет закона о рабстве и работорговле, следовательно, и проблем с этим у персов нет. К шах-ин-шаху с такими вопросами положено обращаться на государственном уровне — через Министерство иностранных дел. И доказательства предъявлять по таким делам неоспоримые. Ну, на всякий случай Ляхов адъютанта вызвал, пошептался с ним. Через полчаса адъютант возвращается, приносит документ. Хорошая бумага, черной тушью текст на фарси, красная тяжелая сургучная печать на зеленом шелковом шнурке. В шахской канцелярии успели снять копию с Фирмана шах-ин-шаха о запрете работорговли от 12 июня 1848 года. Правда, Фирман был написан по требованию английского консула и только запрещал принимать чернокожих рабов с судов в Персидском заливе! Но мне и этот документ пригодился. Кто его смел читать?! 
Беда в другом. Как прийти к хозяину рудника или вождю кочевого племени с требованием возвратить рабу свободу? Кто сегодня на рабов купчии пишет? Сделки просто совершаются, людей продают, как баранов. Признает хозяин факт рабовладения — потом проблемы начнутся. Всегда есть риск, что, в крайнем случае, пленников просто уничтожат. Приходится работать тоньше, без нажима... А это всегда расходы. Гроссбух веду, до копеечки все расходы учитываю. 
Авак свои расходы и приходы сам подсчитывает. У него особая прошитая книжка с печатью Католикоса, куда вносит и приходы, и расходы. По договоренности половина прихода от жертвователей уходит на нужды Дашнакцутюн. Сам понимаешь, сегодня жертвователей днем с огнем искать нужно. Горя больше, чем лишних денег. 
У Агавальянца для любых переговоров два аргумента — наган и шашка. Иногда с ним трудно, но чаще — без него — невозможно! 
В самом Тегеране удалось вызволить из плена двух невольниц — молодых очень красивых армянских женщин. Дело было так... 
Тегеран, правда, не Стамбул с его французскими кафешантанами, но и не Самарканд, где женщина без паранджи рискует быть побитой камнями на базарной площади. При желании мужчина, любитель легкой добычи, без труда найдет себе женщину на вечер или на всю ночь по своему кошельку. Эти женщины состоят на учете в полиции и платят налог. Их легко узнать по более яркой, не обязательно черной, более свободной одежде-чадуру, по белоснежному рубенду, позволяющему видеть не только шелковую сетку на лице, но и сами глаза, черные, наведенные сурьмой брови... Они не стесняются первыми начать разговор с незнакомыми мужчинами. Правда, эти фразы всегда нейтральны, они ничего не значат, кроме одного — с ними можно завязать диалог, не опасаясь быть обвиненным в приставании к порядочным женщинам. Неуверенный в себе мужчина может быть поощрен на несколько мгновений откинутым покрывалом, что позволит увидеть улыбку женщины, ее ярко накрашенные губы... 
Вот такую женщину я и встретил в крытой галерее Большого Тегеранского базара. Она заговорила со мной и в три-четыре фразы успела наобещать мне райское наслаждение с гуриями неземной красоты. Конечно, она была профессиональной сводницей. Я молча повернулся к ней спиной и хотел уйти. Но она мне в спину задала вопрос на нашем языке: “Армянок ищете, господин?”. Пришлось вернуться. 
Женщина поклонилась, не глядя мне в лицо, сказала: “Прошу простить, но я не то, что вы обо мне подумали. Я — мутриба-ханум, певица в хороших домах, меня зовут Айдана”. Я не стал представляться. Мы пошли по Большому базару. Я пришел в себя и больше не стеснялся ее компании. На базаре народ глазеет на товары, а не друг на друга. Она говорила, я слушал. Конечно, мутриба-ханум, в сущности, исполняла роль сводницы. Но эта роль была не совсем обычной. Мутриба не предлагала на утеху женщин за плату. Она подыскивала одинокого приличного мужчину в качестве “доуле” — друга ханум-хозяйки из богатого дома. Никаких денег! Ханум сама обеспечит своего друга, она денег не считает! Ханум красивая женщина на любой вкус. Ей сорок лет, у нее пышные формы, белое тело, белые зубы, от нее хорошо пахнет! Она хозяйка дома — законная первая жена важного чиновника. Ее муж по делам самого “царя царей” ездит по всему миру, с “ференгами” на их языке говорит, подарки из шахр-Парижа привозит, денег дарит ханум шкатулками! Одно плохо: в доме нет детей. Своих жен докторами-хакимами замучил, а в зеркало посмотреть не хочет. Беда в нем, а не в женщинах! Не нужно свою силу на женщин у ференгов тратить! Есть в доме и наложницы — “сигэ” — молодые женщины — стройные, как лани, нежные, как ласточки — от семнадцати до двадцати семи лет. Ни одна не беременеет, пожалуйста! Среди них две армянки. Еще не объезженные. Хозяин в Астрабаде в альчики выиграл, в “джа”. Теперь хочет на армянке официально жениться. Только не решил, на какой. Хозяйке разводом грозит. Старого евнуха прогнал. Молодого из Александрии привез. Детей в доме нет, вот женщины и сходят с ума, каждая по-своему... Если хозяйка забеременеет — все в доме наладится. А если родит мальчика — подарит своему “доуле” мешок серебра в его вес! 
Я своим ушам не верил. Как?! В богатом сытном доме, со слугами и служанками, с евнухами и охранниками? Человек могущественный со своим гаремом-эндеруном разобраться не может?! Может ли такое быть в принципе? Мне в ответ — именно в таких домах так и бывает. За деньги не купить ни любовь, ни уважение. Если девочку насильно выдадут замуж, она своего мужа никогда любить не будет, а отвращение с годами превращается в ненависть. С евнухом — та же история. Кому интересно охранять добро, которым при всем желании невозможно воспользоваться и которым сам хозяин пренебрегает. Невозможно даже предположить, что евнух может питать к хозяину, купившему его как собаку, чувство верности. Евнух начинает зарабатывать деньги на товаре, который сам и охраняет. Евнухи во всем мире очень богатые люди! 
Я за предложение поблагодарил, спрашиваю, не отдаст ли хозяин армянок за выкуп с целью возвращения их на родину. Пообещал своднице десять рублей золотом за посредничество. Она как-то странно на меня взглянула, замолчала. Мы шли по базару, она думала. Потом и говорит, хозяин, мол, не отдаст армянок, влюблен. Потому и в доме непорядок. Первая жена — ханум — не сегодня-завтра на улице окажется, мечтает от армянок избавиться. Мутриба пообещала переговорить с ханум Ясмин-Аббас. Назначила мне встречу на следующий день. 
Авак нашу встречу одобрил. На следующий день мы уже вдвоем встретились с мутриба-ханум. 
Мутриба-ханум пришла не одна. Вместе с ней в беседе приняла участие женщина, одетая в совершенно черный чадур. За время всей нашей беседы женщина в черном не произнесла ни единого слова, но мы поняли, что она и является самой ханум Ясмин-Аббас. Мутриба-ханум изложила условия похищения девушек-армянок. 
Организацию похищения в самом доме женщины брали на себя. Она была достаточно проста. С армянок уже получено согласие на побег во избежание ненужного сопротивления в последний момент. Ближе к ночи они будут переодеты в дорожную неброскую одежду персидских женщин, у каждой будет сума с запасом продуктов на несколько дней и деньги. Проблем ни с молодым евнухом, ни с гулямами-охранниками тоже не будет. Евнух из Александрии оказался заядлым гашишеедом. Он по собственному почину попросил мутриба-ханум принести ему хорошего пешаварского гашиша, дал денег. После полуночи евнух укурится до полной невменяемости. С гулямами тоже не будет хлопот. Им будет приготовлен царский ужин с щербетом на маковом молоке! Ни ворота, ни калитка, которые находятся в ведении охраны, открываться не будут. Самого хозяина Аббас-бека в городе нет. Девушек выпустит с парадного крыльца лично ханум Ясмин-Аббас. У нее в тайном месте свой ключ. Пропажа может обнаружиться не ранее обеда следующего дня. Главный виновный побега — александрийский евнух. Он и ответит перед хозяином! 
Далее — дело мужчин. План нам понравился. Задали женщинам вопрос: сколько мы должны заплатить за девушек? Вместо ответа мутриба-ханум достала из-под чадура кожаный мешочек: “Здесь пятьсот кран. Мы не продаем девушек. Мы нанимаем вас, чтобы освободиться от них. Договор хорош, когда он оплачен, и оплачен авансом!”. Я взял мешок, в ответ протянул мутриба-ханум золотую русскую монету — десять рублей. Она поняла, качнула в знак благодарности головой, взяла монету. Нам осталось только проститься. 
...Господи, помилуй! Знать бы наперед, чем обернется для всех нас следующее утро... Сначала было все по плану. С первым лучом солнца парадная дверь богатого дома Аббас-бека, что за площадью Таджриш рядом с дворцом Саад Абад, отворилась без скрипа и выпустила на брусчатку площади две безликие женские фигуры, укутанные в одинаковые видавшие виды коричневые чадуры и паранджи. С их появлением с противоположной стороны площади в сторону дома, не спеша, направилась крытая извозчичья коляска, запряженная двумя гнедыми лошадками. Женщины направились к коляске. В этот момент сквозняк, возникший в доме при открытом парадном, захлопнул раскрытое с вечера окно в помещении, где спал евнух. Рамой окна была сбита с подоконника на каменный пол пиала. Звон разлетевшегося в осколки фарфора разбудил евнуха. Боль в раздутом мочевом пузыре заставила его выскочить во двор, где он и присел в газоне за розовым кустом. Каково же было удивление евнуха, когда у ворот остановился извозчик, и две женщины в коричневых чадурах поднялись в экипаж. Евнух натянул шальвары и подошел к воротам. Одна из женщин, увидев за решеткой ворот опухшее от гашишного похмелья лицо евнуха, заторопилась, оступилась и негромко вскрикнула. Этого оказалось достаточно, чтобы евнух узнал голос женщины, вверенной его попечению. С громким воплем евнух начал трясти решетки ворот, потом калитки. Сбегал в дом, попытался поднять гулямов. Тщетно. Евнух так и не увидел всадника, догнавшего и подмявшего его на брусчатку площади копытами своего коня. На вопли евнуха из ворот дворца Саад-Абад выскочили вооруженные гулямы, но они уже не могли ничего видеть, кроме несчастного хранителя, проворонившего вверенное ему сокровище, распростертого на холодных камнях площади, зажавшего в окровавленной ладони ключ от калитки усадьбы Аббас-бека... 
Извозчик и сопровождавший фаэтон верховой благополучно достигли западной городской заставы Тегерана по дороге на Казвин-Тебриз. Сонный стражник отпер и развел створы невысоких, чисто символических ворот. Получил свою мзду в один серебряный кран и, собравшись было вернуться в сторожку, обратил внимание на лошадей, выезжающих из города. Лошади были в мыле. Стражник оглянулся — из города к заставе спешил конный отряд Персидских казаков. Попытался потянуть на себя цепь створок, закрыть ворота, но получил удар нагайкой по голове. Упал без чувств. Фаэтон и всадник рванули по дороге на Казвин во весь опор. 
Подскакавший отряд спешился. Офицер поймал брошенную ему рядовым казаком винтовку Бердана, прицелился, выстрелил в спину удалявшегося всадника. Несколько секунд, не дыша, всматривался в свою цель, ожидая падения всадника. Нет, и всадник, и фаэтон ушли за дорожный поворот и исчезли из виду. Отряд не стал их преследовать. 
На четвертой версте от города фаэтон ждали три всадника с тремя запасными оседланными и взнузданными конями. Девушки покинули фаэтон. Извозчик получил серебром свою плату и неторопливо затрусил на север, в родной Энзели. Всадники в четыре руки осторожно сняли с коня, уже храпевшего от бешеной скачки, раненого Авака. Его бешмет был в крови. Пуля пробила правую лопатку и, разворотив плоть, вышла у ключицы. Через час Авак умер. Мир его праху. До конца дней своих вызволенные им из рабства будут просить Господа о прощении его вольных и невольных грехов!

Персия 
Провинция (остан) 
Ирак-и-Аджеми. Исфахан. 
Суббота 21 апреля 1907 года.

Эту страницу своего дневника пишу в день страстной субботы накануне Светлого Христова Воскресения. С Божьей помощью достиг я города Исфахана. Остановился в армянском квартале на правом берегу реки Зайендеруд, который называется Новая Джульфа или Нор Джуга на фарси, в память об армянском городе на границе Российской империи с Персией, откуда началось мое скорбное путешествие по этой стране. 
Письма, врученные мне Католикосом Армянской Апостольской Церкви Мкртичем Хримяном, Местоблюстителем католикоса всех армян архиепископом Геворгом Суренянцем и главой армянской епархии Атрпатакана в Тебризе епископом Карапетом Тер-Мкртчяном, были мною переданы из рук в руки Его святейшеству Исфаханскому архиепископу Южного Ирана и Индии, хорошо принявшего меня, удостоившего меня исповеди и причащения. 
Поселили меня в отдельной келье в странноприимном доме мужского монастыря Аменапркич, и это при том, что многие весьма богатые и достойные армяне не смогли при всем радушии местных единоверцев найти себе ночлег под надежным кровом — столько паломников съехалось сюда на Пасху! 
Вот уже звонят колокола ко всенощной пасхальной литургии. Как приятно услышать христианский колокольный храмовый звон в самом сердце Азии! В Тебризе колокольного звона не услышать. И хоть храмы не закрыты, но не всякий год на их куполах увидишь кресты. От смуты к смуте, от погромов к резне... Большое мужество нужно иметь, чтобы остаться верным вере отцов наших... 
Дорогой брат! Заканчиваю и закрываю эту страничку. Иду в храм — Ванк — Собор всех святых. Завтра — надеюсь, “завтра” наступит! — продолжу свой рассказ...

* * *

Исфахан 
Воскресенье 22 апреля 1907 года.

Брат мой! Вот и наступил светлый праздник! Говорю тебе: За прошедший год нам удалось с Божьей помощью выкупить из рабства и плена наших армян, двадцать одну женщину и восемь мужчин, в основном из купцов или землевладельцев, то есть в прошлом людей состоятельных, которых в плену держали с надеждой получить выкуп. Из женщин молодых и красивых — только двое, это особый, очень редкий случай. В основном такие женщины сразу попадают в руки вождей кочевых племен, где их обращают в свою веру и совершают обряд бракосочетания. Больше этих женщин никто из мира не увидит и не услышит... Печально это. С теми, кого нам удалось выкупить, велись долгие беседы с целью установить поименный список несчастных, возможные места их сегодняшнего заключения. Но никто из них, к сожалению, не смог ничего рассказать мне о моей дорогой Гаяне! Господи, помилуй всех нас! Но надежда есть. Не только мы с Аваком занимаемся возвращением пленников в родные места. Слава Богу, Армянская Апостольская Церковь во все века собирала средства и не жалела средств на выкуп своих соотечественников. Мы уже не раз встречались и с мирянами, и с монахами, кто добровольно и бескорыстно несет это бремя... 
...Если уж что-то доброе и останется в памяти о моем путешествии, так это Ванк — Собор всех святых в армянском квартале Новая Джульфа, что в Исфахане! 
Господь впервые привел меня к порогу Ванка в светлый день Сурб Затик — Празднования Святой Пасхи. Нет праздника для армянского народа, для прихожанина Армянской Апостольской Церкви более любимого, прославляющего избавление через Христа Спасителя всего человечества от рабства врага рода человеческого и дарование людям жизни и вечного блаженства. 
Высокая кирпичная стена вокруг собора и его построек вот уже много столетий бережет это архитектурное святое чудо. Колокольный звон здесь не преследуется. Кроме колоколов колокольня имеет еще и часы, единственные такого рода во всем Исфахане! Со дня первого освящения собора миновало триста сорок три года. В Новой Джульфе двенадцать христианских храмов, но только Ванк среди них, как роза среди ромашек. Стены его величественны в своих размерах, фрескам, украшающим эти стены, нет в мире равных, разве что с ними могут поспорить только фрески Собора Святого Петра в Риме! Весь Собор изнутри расписан сценами из Святого Евангелия — от рождения младенца Христа до его Воскрешения. Неграмотный человек, а в армянском сообществе такие — редкость, и то по этим изображениям не только познает Евангелие, но и проникнется его духом. Сцены фресок отделены друг от друга орнаментами из растений и цветов на золотом фоне — цвет небесных сфер... 
После праздничной литургии, исповеди и святого причастия в просторной трапезной странноприимного дома монастыря был накрыт богатый стол с традиционными для Армении пасхальными блюдами. Как давно я не пробовал армянских домашних лакомств — гата, плов с курагой, черносливом и изюмом, пасхальную горячую рыбу, кутап — фасоль в тесте с жареным луком. И конечно, крашеные в алый цвет пасхальные яйца! 
После кубка монастырского красного вина — впервые за год! — застольные армянские песни. Как не порадоваться родному празднику, как не огорчиться тому, что нет рядом твоих близких!

На снимках: Персия, начало 20-го в., мужская баня; парикмахер красит усы Насреддин-шаха; принц Малижак, сын Насреддин-шаха; провинциальные армянские девочки и женщины. Фото Антона Севрюгина (Севрюкян).