Почему Врангель так и остался русским генералом

C 4 августа 1920 года, за неделю до подписания Севрского договора по разделу Османской империи, до 11 ноября 1920 года — в этот промежуток генерал Врангель, главнокомандующий Русской армии, отдает приказ об эвакуации Крыма. Интригующий эпизод! Историки прописали общую канву событий, но обнародовали мало деталей, а они, на наш взгляд, многое могли бы объяснить.

Сначала о канве. Получив от Парижа признание и подписав с ним договор, Врангель решил принять участие во французском проекте. Польский диктатор Пилсудского заключил военно-политический союз против большевиков как с оставшимися в Крыму белыми, так и с украинскими националистами Петлюры. Боевые действия шли на огромном фронте от Прибалтики до Румынии тогда, когда основные силы Красной армии находились еще на Северном Кавказе и в Сибири. Врангель писал в своих «Записках»: «Советские армии продолжали отходить по всему фронту, почти не оказывая сопротивления. В течение нескольких недель поляки, при содействии украинских петлюровских формирований, очистили огромную территорию вплоть до Полоцка на Западной Двине, до верхнего течения Днепра, Киевский район и значительную часть правобережной Украины. Все резервы красного командования бросались на Западный фронт для спасения катастрофического положения. Туда главным образом направлялась конница. С Кавказа переброшена была 1-ая конная армия товарища Буденного, наиболее сильная конная часть красных армий. Даже с Крымского фронта была снята единственная кавалерийская дивизия, 8-ая червонного казачества, брошенная на Юго-Западный участок Польского фронта. Общая стратегическая обстановка начинала складываться для нас благоприятно. Мы не только могли быть временно спокойны за участь Крыма, но могли вновь помериться с врагом. На изменение политики Великобритании рассчитывать не приходилось, мы могли искать поддержки лишь в правительстве Франции и, может быть, Америки».

В таких условиях рождается план высадки десанта на Кубань под формальным предлогом «обеспечить базу для продовольствия, без которой и армиям юга России и самому населению Крыма угрожали бы голод и гибель», хотя фактически «чисто стратегические соображения» безусловно склоняли Врангеля «к нанесению удара в тыл Красной армии». Операция готовилась масштабная, если даже англичане, как пишет барон, «отдали распоряжение об отпуске бензина из Батуми» и предложили воспользоваться старым русским имуществом, оставшимся в Трапезунде. На замечание Врангеля, что в Трапезунде (!) могут встретиться затруднения со стороны турок, командующий английскими оккупационными войсками генерал Мильн «предложил послать с нашим транспортом английский броненосец для прикрытия погрузки». Забегая вперед, отметим, что, когда началась турецко-армянская война, в беседе с председателем правительства Армении Хатисовым англичане заявили, что Англии «бомбардировать или взять Трапезунд не имеет смысла, потому что Англия не может высадить на турецкий берег много сил для продвижения вглубь страны». А кто мог, кроме Врангеля? Глава правительства Юга А. В. Кривошеин ставил задачу: «Увеличить занятую территорию, захватить каменноугольный район или нефтеносные кавказские земли (Баку), и тогда будет и поддержка иностранцев, будут и деньги, тогда все пойдут к нам».

В целом, как считают военные эксперты, планирование так называемой кубанской операции Врангелем было грамотным. Во-первых, он рассчитывал на объединение военных и политических усилий с Польшей. Во-вторых, рассчитывал на то, что большевики оттянут для борьбы с ним свои боевые части из Азербайджана, с помощью которых большевики намеревались вслед за Азербайджаном советизировать Армению. В-третьих, Врангель был хорошо информирован о том, что после подписания 10 августа 1920 года Севрского договора, по которому к Армении переходили Трапезунд, Эрзинджан, Эрзерум, Муш, Битлис и Ван, к западу от бывшей российской границы, кемалисты намерены начать войну с Арменией. С весны 1920 года, когда на конференции в Сан-Ремо рассматривались условия Севрского договора, кемалисты стали концентрировать крупные силы на границе и готовы были начать вторжение в Армению. При этом Москва, вступившая в контакт с кемалистами, сначала предлагала Еревану передать ей разрешение армяно-турецких проблем, но Ереван не собирался отказываться от Севра, тогда как Кемаль предлагал большевикам альянс.

Первым в советском руководстве возможность многоходовой комбинации почувствовал наркоминдел Георгий Чичерин. В отчете 22 июня 1920 года Политбюро ЦК РКП (б) он сообщал, что кемалисты стали осуществлять «крутой поворот всей политики под влиянием мусаватистов, борющихся против Советов». Потом он писал Ленину: «Наступление турок заставляет нас ограничиться защитой уже имеющихся, имею в виду главным образом защиту Баку». Потом Политбюро приняло решение, чтобы «русские войсковые части не двигались дальше в Армению… чтобы избежать провоцирования турецкого наступления». И вновь Чичерин: «Нам необходим территориальный контакт, а для этого мы должны заключить договор с Арменией, чтобы иметь возможность через нее производить такой контакт…» Но как, если Врангель вытягивал Красную армию из Азербайджана «на себя» и не было ясности в том, кто больше намеревается взять Баку — Врангель или кемалисты, как выстраивать в такой ситуации отношения с Арменией? Более того, Сталин телеграфировал ЦК РКП (б): «Грузия собирается сдать Батум Антанте и быть может открыть дорогу Врангелю… для наступления в сторону Баку». Ленин отвечал: «Считаю несомненным, что Грузия отдаст Батум Антанте, вероятно тайно, и что Антанта пойдет на Баку».

Историки до сих пор не внесли ясность в эту ситуацию. Поэтому сложно ответить на следующие вопросы: существовал ли тайный сговор между Врангелем и кемалистами об ослаблении позиций большевиков в Закавказье и как разыгрывалась между ними «бакинская карта» в свете готовившейся войны кемалистов с Арменией? Что же происходило на самом деле? С одной стороны, большевики, не скрывавшие проекта после Азербайджана советизировать Армению и Грузию. С другой, стремление Врангеля через Закавказье расширить «территорию правительства Юга», и кемалисты, которые, по словам Сталина, стали «выступать с проповедью идей федерации кавказских народов под своим протекторатом». После Севрского договора появился и новый проект — «Армения». Потенциально, кемалисты, Грузия и Армения могли создать не только новый антисоветский блок, но и блок против Врангеля, позиционировавшего себя как «русскую власть». В то же время теоретически можно было предполагать и то, что мог появиться блок Врангеля с большевиками, если последние в лице своих отдельных представителей выступали бы также «под русским флагом».

Еще один момент. Врангель находился в альянсе с Францией, которая к моменту начала Кубанской операции могла начать наступление на Анкару, нейтрализуя возможные действия кемалистов на кавказском направлении. Существовал также сценарий устранения Кемаля от власти, используя бывшего военного министра Энвер-пашу. Летом 1920 года Чичерин писал в ЦК РКП (б): «Для нас очень важно поддерживать кого-либо, не принадлежащего к господствующей группировке кемалистов, чтобы на последних иметь возможность оказывать больше давления. Нам Энвер уже оказал большие услуги при наших сношениях с кемалистами. Это чрезвычайно тонкий политик, очень хорошо разбирающийся в положении и понимающий, что мы ему нужны». Но в Москве царила тогда полная мешанина. Прибывший для переговоров с советскими лидерами из Анкары Халил-паша предлагал «доктрину Монро» для Азии, уговаривал перебросить «революцию» в Персию с помощью турецких партизан, превратив, по словам Чичерина, Анкару в «центр тяжести нашей ближневосточной политики». В свою очередь, большевики опасались, что с одной стороны, поставляемое Кемалю оружие будет использовано против Советов, с другой, соблазнялись проектами советизации контролируемой кемалистами территории Османской империи и Армении, чтобы на такой основе решить исторические споры между турками и армянами.

По мнению азербайджанского историка Джемиля Гасанлы, «в этом заключалась ценность Энвер-паши для российской внешней политики», который «мог превратить кемалистов и большевиков в идейных союзников». В то же время Кемаль предлагал Москве «принять участие в борьбе против иностранного империализма, угрожающего обеим странам». В конечном счете, большевики решили «не двигать части дальше в Армению», а поскольку «Турция обещала не препятствовать свободной коммунистической пропаганде; по общеполитическим соображениям и в виду как мировой конъюнктуры, так и военного положения России, следует разъяснить боевым элементам в Грузии, Армении и Турции, что в настоящее время они не должны пытаться свергнуть существующие там правительства». Так вырисовывался еще один интригующий сценарий: в случае начала войны кемалистов против Армении, она могла выглядеть, как «борьба турецких Советов» против дашнакцаканской Армении, а в перспективе — и с меньшевистской Грузией, в союзе, конечно, с Советской Россией. Что же касается Врангеля, то он, как свидетельствуют документы, видел два варианта развития событий: превращение Турции в «ближневосточную Польшу», и претворение в жизнь Севрского договора, но с туманными геополитическими перспективами для своего правительства. 4 августа 1920 года, за неделю до подписания Севрского договора, Врангель подписывает договор с правительствами Кубани, Дона, Терека, Астрахани, в соответствии с которым главнокомандующему Русской армии предоставлялась вся полнота власти над казачьими вооруженными силами. Наступал момент для практической реализации всего задуманного.

В эмигрантской мемуарной литературе описывается один любопытный эпизод. В июльский вечер 1920 года Врангель и назначенный им начальником штаба Русской армии генерал Павел Шатилов сидели на террасе Севастопольского дворца. Между ними завязалась откровенная беседа. «Да, мы сами не отдаем себе отчета в том чуде, которого мы свидетели и участники, — сказал Шатилов. — Ведь всего три месяца тому назад мы прибыли сюда. Ты считал, что твой долг ехать к армии, я — что мой долг не оставлять тебя в эти дни. Не знаю, верил ли ты в возможность успеха. Что касается меня, то я считал дело проигранным окончательно. С тех пор прошло три месяца». — «Да, огромная работа сделана за это время, и сделана недаром. Что бы ни случилось в дальнейшем, честь национального знамени, поверженного в прах в Новороссийске, восстановлена. И героическая борьба, если ей суждено закончиться, закончится красиво». — «Нет, — продолжал Шатилов, — о конце борьбы речи теперь быть не может. Насколько три месяца тому назад я был уверен, что борьба проиграна, настолько теперь я уверен в успехе. Армия воскресла, она мала числом, но дух ее никогда не был так силен. В исходе кубанской операции я не сомневаюсь, там на Кубани и Дону армия возрастет численно». Врангель поручил Шатилову общее руководство проведением кубанской стратегической операции. Начальником штаба С. Г. Улагая, командующим десантом, по рекомендации Шатилова, был назначен генерал Д.П. Драценко.

Удачно высадившийся пятитысячный отряд вначале действовал быстро и энергично. К отряду присоединялись казаки-повстанцы, численность его росла, несмотря на потери в непрерывных боях. Затем отряд стал топтаться на месте, упустил время и дал красным возможность сосредоточить превосходящие силы. В ходе операции между Улагаем и Драценко возникли недоразумения, осложнившие и без того трудную обстановку. Упустив возможность победы, десант был разбит и вынужден вернуться в Крым. Врангель взял всю ответственность на себя. Позже, в эмиграции генерал Драценко составил «Записку о работе разведывательного отделения в ходе Сарыкамышской, Евфратской и Эрзерумской операций и об участии 39-й пехотной дивизии в Эрзинджанской операции», чем обозначил себя в качестве военного разведчика. Но тогда выяснилось, что о кубанской операции Врангеля были хорошо информированы большевики, хотя барону казалось, что ему удалось переслать красным «дезу», указывая высадку десанта на фланге фронта — на Дону. Сейчас некоторые историки утверждают, что для красного командования пункт высадки белого десанта остался до самого конца неизвестен, поэтому его высадка прошла совершенно без потерь. Это не так, точнее не совсем так. Летом 1920 года 4 управление Генштаба РККА получило следующие сведения относительно планов армии генерала Врангеля: «Англичане хотели бы использовать армию для своих целей, а именно: высадки где-либо на Кавказе, захвата нефтяного района и перерыв связи между Россией и Востоком. Ходят также слухи о желании англичан использовать армию с целью заслонов от передвижения русских в Индию. Французы якобы желали направить армию в Румынию с целью поддержки румын и наступления на Украину. Греки якобы желали использовать в виде десанта на Кавказе, дабы прервать сообщение с Мустафа Кемаль-пашой».

К тому же Врангель понимал, что он лишился внезапности действий и утерял инициативу, но и не видел никаких оснований для прекращения операции, несмотря на то, что генерал Улагай предлагал остановиться. Орджоникидзе в телеграмме Ленину заявил, что «разгром улагаевского десанта является делом общегосударственной важности», что соответствовало действительности. Единственным положительным результатом операции для белых было значительное пополнение армии Врангеля людьми и лошадьми: несмотря на жестокие потери у пехоты и юнкеров, десант вернулся в удвоенном составе: к эвакуировавшимся обратно в Крым частям присоединилось около 10 тыс. кубанцев; привезли и 6 тыс. лошадей, что дало возможность существенно усилить конницу. Случайно ли Врангель также не открывал для Красной армии возможность быстрого продвижения в сторону Азербайджана, запирая себя в Северной Таврии и передавая стратегическую инициативу большевикам на закавказском направлении? И случайно почти сразу кемалистская армия под командованием Кязыма Карабекир-паши нанесла удар по армянским войскам в районе Сарыкамыша и Мерденека? А потом турки закрепились на позициях по линии Сарыкамыш — Лалоглу, выжидая реакцию большевиков?

Чичерин просил Орджоникидзе предложить посредничество Советской России между Турцией, с одной стороны, и Арменией с Грузией, с другой стороны. Лев Троцкий был более категоричен: «Франция выдумывает предлог для десанта, направленного не против кемалистов, а против Советской России и Советского Азербайджана». Этой версии придерживался и Чичерин. «Продолжение турецкого наступления крайне нецелесообразно, — сообщал он Орджоникидзе. — Постарайтесь убедить их не делать этого, они сами наносят этим вред, ибо только провоцируют вмешательство Антанты, создавая повод. Имеются сведения о попытках Антанты втянуть Грузию и Армению против нас в связи с планом наступления на Баку. Продвижение турок вглубь Армении создает для этого почву заступничества за армян и десанты для их спасения будут популярны на Западе даже среди левых». Чичерин настаивал на немедленном командировании туда Сталина. Ранней осенью 1920 года Польша заключила перемирие с правительством Ленина. Армия Врангеля осталась в одиночестве. И еще. Шатилова, начальника штаба армии Врангеля, в эмигрантской печати после обвиняли в «предательском руководстве войсками» во время десантных операций из Крыма в Северную Таврию и Кубань. Утверждалось, что он отправил из Севастополя капитана Зерена с полномочиями за своей подписью для переговоров с Троцким. Последний факт подтверждается в изданном Институтом истории Министерства обороны, ФСБ и СВР РФ двухтомнике «Русская военная эмиграция».

Продолжение следует…

Станислав Тарасов