Портал «Наша среда» начинает публикацию книги Эдуарда Исабекяна «Игдыр».
Благодарим переводчика книги Гоар Гарибян-Рштуни за разрешение на публикацию и любезно предоставленный текст книги.

Аннотация:

Правда об изгнании армянского народа со своих земель

Нас не путайте с ордами диких, медвежьих племён
Да, наш край разорён, но он свят с легендарных времён.
Ваан Терьян

Переселение армян Восточной Армении–трагическая и непростительно невосполнимая утрата исконных армянских территорий. Правда об этой позорной странице большевистских торгов долгое время находилась под запретом и оставалась неизвестной большинству армянского населения. Книга пронзительно патриотическая, лишенная вымысла и наполненная скорбью, по стилю изложения похожая на поэму о родном, казалось, временно утраченном крае, раскрывает нам историю родины в устах мудрого художника, перебирающего победы и ошибки собственного народа, переплетенные с несправедливыми поворотами судьбы…

В книге можно узнать почти всё о быте и обычаях сурмалинцев,  живущих в цветущем крае под сенью Российской империи на земле, никогда не принадлежащей туркам… и проклинавших все пункты пресловутого Карсского договора.

Написанная простым, народным языком книга в переводе на русский язык позволяет еще раз, склонившись перед подвигом своих героев, сыновей, погибших за отвоёванную землю, за Первую Республику и сегодняшнюю независимую Армению, с благодарностью почтить память великого патриота, замечательного художника Эдуарда Исабекяна, сумевшего на склоне лет не только создать эпопею о родной земле, но и в годы коммунистической власти донести свой голос до земляков, когда-то населявших всю Восточную Армению…

______________________________

Города, как и люди, однажды рождаются, проживают свою жизнь, стареют и когда-то умирают.

В очень старые времена городов было совсем немного. Когда Армавир, Двин или тот же Ани были городами, многих ныне известных городов и в помине не было, скажем, Нью-Йорку или Ростову еще только предстояло родиться на свет.

Единственный вечный город, доживший до наших дней, это Рим. Других можно назвать долгожителями: Париж, Лондон, Мадрид… Таких много, всех не перечислить – они живут себе, дряхлеют, но живут. Бывает, долго живут и мертвые города.

Ты, родной мой Игдыр, никогда и не был городом, где там дряхлеть или умирать…Ты только собирался стать им, а вернее, старался сделать себя городом. Не получилось. И не в камне или других строительных материалах дело. Рядом были каменоломни Аревага – бери сколько душе угодно! И нет в том вины ни твоей, ни твоих жителей – вам просто не дали стать городом. Тебя, словно человека, совершившего тяжкое преступление, подвели к недостроенной стене твоего дома и… прикончили.

Даже судить не стали, чтобы определить, под какую статью, под какой параграф подвести твое «преступление», как это принято делать в цивилизованных странах, где только так и решают, расстрелять тебя или повесить. Тебя «убрали» без суда и следствия, точно так, как в твоем городе убирали, говоря словами одного из знаменитых твоих горожан – «заводчика» Власа, «всякую мразь» – армянофобов приставов и губернаторов.

Но ты ведь и в самом деле не был ни в чем виноват… Единственное твое преступление, твоя единственная вина состояла в том, что под земляными крышами твоих домов жили… армяне, как в тысячах других похожих на тебя городов и селений, где их точно так же, не утруждая себя доказательством вины, просто ставили к стенке.

Говорят, вместе легче умирать. Надо думать, умирающих о том не спрашивали. Так утешают себя те, кто остался жить. Если можно это считать утешением…

Но кто спросил об этом живших когда-то в Ани или Двине, тех людей, что были бы сейчас, доведись им выжить, жителями «вечных» городов,  кто их спросил, «легче» ли было умирать вместе?

– Что за чушь – «легче умирать»! – сказал бы тот же заводчик Влас и наверняка прибавил бы: – И в честь чего? Ради чего?!

И как в воду бы глядел. Твое существование так этим «Ради чего?» и закончилось. Только Власа к стенке его мукомольни не поставили, и никого не поставили – не смогли. А Влас, покидая Игдыр, пожалел, не стал рушить, не сжег ни свою мукомольню, ни лимонадный завод, только и сказал, недоумевая, с горечью:

– Зачем же я строил? Ради чего? Чтоб порушить?.. Только и знаем строим да ломаем, строим – ломаем… Ради чего?..

А ты, любимый мой Игдыр, не мог уйти с нами, не смогли мы тебя унести с собой на ту сторону Араза, на тот наш берег…Ты остался, чтоб стать географической точкой на карте, тем самым «мертвым заживо» городом, который всегда будет напоминать своим бывшим горожанам о том, что был, существовал под сенью Масиса цветущий центр некогда «богатого школами» гавара – губернии Сурб Мари (Сурмари, Сурмали), имя которому Игдыр… 

Сказал иудей:
«Возблагодарим письменность нашу,
что воздаст возрождение нам».
(Слова старого еврея, сказанные 1000 лет назад и записанные в старой рукописи. Матенадаран, № 2670, стр. 95)

Игдыр…

Откуда пошло твое имя? Какой скрытый смысл таится в пяти этих буквах? Никто никогда не задавался этим вопросом, не пытался его разгадать… А ведь ты родил немало «ученых умов», даже больше, чем нужно для тебя – захолустного городка, каких не счесть в бескрайних владениях русского царя. А мы, армяне, как известно, непонятных слов не любим. Всякое слово ли, имя ли, когда-то кем-то придумано и непременно должно иметь свое толкование, как, к примеру, Агавнадзор, Бжни или Нахичеван, Степанаван… Твое имя в пять букв вроде и не из языка урартов, но ни в словарях, ни в энциклопедиях, созданных учеными мужами, его нет. Нету, родной мой Игдыр.

С другой стороны, ничего удивительного в нем тоже нет: обыкновенное название города и местности, топоним, каких тысячи, с той лишь разницей, что за последние шесть-семь десятилетий и шесть-семь раз никем не упоминался. А ведь ты совсем близко, родной мой, ближе, чем тот же Агавнадзор или Нахичеван, – всего в часе езды от Еревана, если ехать на «Жигулях» – этом, с позволения сказать, автомобиле, скажем, от коньячного завода «Арарат» в направлении моста Маргары, по которому мы ушли однажды, бросив на другом берегу Араза тебя – ошеломленного, поникшего…

От моста до тебя рукой подать – каких-то 12-15 километров, но их не одолеть: колючая проволока в три ряда, граница и Араз отделяют нас, живущих по эту сторону, – от тебя и твоих теперешних жителей. Но даже если бы не эти километры, добраться до тебя на «Жигулях» невозможно… Ты близок, но только для аистов, а я, родной мой, не аист – скорее пес на привязи… И даже эта близость не помогла сохранить тебя в памяти, чтобы хоть кто-то когда-нибудь вспомнил твое имя… Забыли тебя, ох как забыли, будто и не было никогда Игдыра на свете. Да и кому было вспоминать!..

Пройдет еще немного, и тех, кто родился под твоими земляными кровлями, можно будет по пальцам пересчитать, еще немного и навсегда умолкнут голоса рожденных на твоей земле. Для тех же, кто родился под жестяными крышами Еревана, ты всего лишь географическое название размером с булавочную головку – по ту сторону Араза…

Но ведь ты был. «И есть!» – шепчешь ты мне сейчас на ухо. Ты был, и ты есть, и не важно, какая собака дрыхнет сегодня на твоей земле. Главное – помнить о неопровержимом факте твоего существования в долине, что зовется Араратской, в богатом и плодородном гаваре Сурмалу, столицей которого тебе довелось быть. Не забывать о временах, когда пять букв твоего имени были у всех на устах, употребительней, чем жвачка…

Однако забыли тебя, ох как забыли, любимый мой Игдыр… Будто и не было тебя, как того села Акори, что однажды сгинуло, исчезло в бездне ущелья Масиса…

– Лучше было и мне исчезнуть, чем знать, что меня вот так забыли…

Да не просто забыли…

Одно дело подзабыть, совсем другое – предать забвению. мы, рожденные на твоей земле, не имели права забыть тебя, и если бы моя собака Занги могла тебе ответить, она сказала бы, что люди от собак тем и отличаются, что помнят, где родились…

– Все Занги Игдыра и их сородичи остались без хозяев, забыв о еде и воде, высунув языки, они бежали за вами до моста Маргары и назад уже не вернулись…

– Собака не кошка, родной, из немытых рук есть не станет. Что случилось – случилось с нами, ты же был и будешь всегда – хоть с горошину, хоть с булавочную головку. Но не тем, «прежним Игдыром». И ни чести быть центром Сурмалинского гавара не удостоишься, ни бельмом на глазу для городских властей и губернатора Эриванской губернии не станешь. И, верно, доведись им чудом дожить до наших дней, вот уж повеселились бы, порадовались они твоей теперешней участи: очень уж не по сердцу им были те, кто жил на твоей земле, кто делал тебя столицей гавара. Но твоим жителям было наплевать, нравится им это или нет. И не помогли никакие ухищрения – сколько ни назначали турецких и курдских приставов и есаулов, чтоб «вразумить» твоих горожан. Больше того, игдырцы нашли способ избавляться от них «своими силами». Хотя и не переставали удивляться: зачем понадобилось христианской державе срывать-переселять их с обжитых мест – только чтобы взамен персидских «кызылбашей» поставить править ими курдских и турецких приставов и есаулов? Не все ли равно, кто будет грабить армянина и осквернять его хлеб? Разве к лицу великой христианской державе такая неправедная затея? Даже самые умные из твоих горожан не могли взять это в толк и, грустно качая головой, выдыхали облачко горького дыма и с досадой причмокивали, бормоча себе под нос: «Ради чего?.. Зачем нас сюда тащили?.. зачем мы притащились?», и, плюнув в сторону, тоскливо добавляли: «эх, мать того, кто тебя христианином назовёт…»

И подкрепляли плевок крепкой тирадой, на чем свет кляня и губернатора, и «ихнего» царя… «Ради чего?!» С этого горького вопроса и началась их новая жизнь, недоумевающая и протестующая.

– И места-то какие выбрали!.. Солончаки, репей да колючки и топи, заросшие камышом.

Да и как было не плеваться: они-то знали, что оставили, придя сюда… Сам, небось, помнишь, питьевой воды и той не было – пили воду из Араза, которая в разное время года имела иной цвет и даже густоту…

Молчишь?.. наверное, нечего возразить на вопрос, почему остались на твоей земле и не пошли дальше, скажем, в Бюракан, Гарни, Котайк… Никто теперь тебе на этот вопрос ответа не даст. Кто мог бы ответить, так это пришедшие сюда первыми Исабек, Канан, дед Енока, Нарндженц Енок – но кто скажет, сколько раз с тех пор зеленела и высыхала трава на их могилах? Без счета.

И имени твоего они менять не стали. Хотя и могли, право имели: в обычае было добавлять что-нибудь к старому названию. Приписали бы к твоему имени «Нор» («Новый»), и вышло бы что-то вроде «Нового Салмаста», «Нового Маку», «Нового Хоя»… Но нет, не стали. Нравилось, наверное: коротко, ёмко, и внушительно – Игдыр!

Да и долго раздумывать времени не было. к тому же они знали, что ты немолод и старое подновлять – выйдет вроде заплатки, а твои новые горожане к заплатам не привыкли. Среди них были ученые мужи – Мелик Вртанес, Гарегин-ага, «заводчик» Влас, Канаенц Мартирос, Одабашенц Ерванд и много других, они знали твою историю, твою седину. Знали, что в своё время ты был крепким, богатым селом в Араратском гаваре Чакатк, имел даже оборонительную крепость, как свидетельствовал некий путешествующий испанец, еще в 1403 году проезжавший через местность с названием Сурмари и заночевавший в замке её владелицы, гостеприимной вдовствующей княгини, которая платила дань Ленк-Тимуру (1) .

Но у нас есть основания предполагать, что имя твое, родной мой, имеет более давнюю историю, чем та, что помнишь ты или тот испанец и уж тем более – твои новые горожане, какими бы образованными ни были.

Новые жители, сделавшие тебя городом, сумели придать твоему имени новый, вполне понятный смысл и вдохнуть в него новое содержание, смогли сделать тебя центром губернии и объектом неослабного внимания губернатора, равно как загадкой и головной болью для местных властей. Откуда только взялся этот незваный народ, который явился на эти земли, взял власть над местным сбродом и, как лишайник, прилепился к твоему боку!

Этот пришлый народ – садоводы, земледельцы из армянских губерний Гер и Загреванд* – родил Мхитара Гераци, Раффи, Чаренца, других выдающихся людей. Они оставили райские сады Хоя, Салмаста, Маку. Что же в тебе так привлекло их? Чем так пленил ты этих чужаков с большими грустными глазами, знавших достаток и изобилие, что они обеими ногами вросли в твою просоленную насквозь землю да так на ней и остались?..

…И остались. Может, поверили деду «Клав» Саргиса, который сказал:

– Сюда бы воду – здесь виноградная лоза с мою ногу толщиной уродится…

(А уж ноги у деда, да и у самого «Клав» Саргиса, были такой толщины, что у сапожников Игдыра не нашлось колодок, («калодка») чтоб сшить чакмы для этих богатырей).

Ну, Араз был рядом, и не такие они безголовые и безрукие, как твои прежние жители. Соорудили отвод, подвели воду…

Эти переселенцы, что до Мхитара Гераци, что после – были влюбленные в землю потомственные земледельцы и искусные ремесленники: каменщики и гончары, кузнецы, ювелиры и портные, – словом, люди, знавшие цену времени, и с самого первого дня они стали считать себя хозяевами Игдыра. Вели себя совсем не как изгнанники — гахтаканы… И так приросли к твоей земле, что казалось, на ней родились… Застроили и засадили цветущими сказочными садами заросшие колючками бросовые, неухоженные земли Араратской долины. Забродили тёмные, густые вина в новеньких карасах, в чугунках плавали в рассоле кохак* и тарех – знаменитая ванская сельдь. И выложили камнем тониры, и к небу взметнулся благоухающий хлебом дым, благоухающий хлебным духом…

И, как истинные приверженцы, не забыли о храме – незамедлительно возвели церковь из необожженного кирпича и под вечерний звон колоколов сели за стол, надломили свежий хлеб и запили его… Кто-то – божественной водой «сорока ключей и родников» Бюракана, Гарни, Крбулаха, которую подавали им, неся тонкогорлый кувшин на нежном плече, их красавицы-невестки и юные дочери… А те, кто остался на твоей земле, любимый мой Игдыр, пили из ручьев Араза воду, что меняла цвет по временам года и становилась прозрачной, только отстоявшись в каменных чашах, которые наполняли с ночи. Но они остались, вынесли и жажду, и жару, и лихорадку, и палящий зной. Все они были хозяева своего слова, решили остаться – и всё тут!

Игдыр…

Послушай, Игдыр, мне ли писать о тебе, когда столько «умников» было у тебя!..

Как с гордостью любил повторять в своих проповедях Тер Месроп, приходский священник Игдыр-мавы: «Игдыр должен гордиться своими «учеными умами». То есть не портным, мастером-устабаши Аветисом, который шил такие чухи и черкески, что к нему за ними за сто вёрст из самого Тифлиса, из Гянджи приезжали. Не «заводчиком» Власом, чей лимонад частенько требовал к столу сам губернатор Еревана и, рыгая и крякая после каждого стакана, объяснял гостям, кто такой Влас. И не множеством других славных имен…

Ты должен был гордиться своими «учеными умами»…. Но отчего же эти ученые умы так быстро забыли тебя, из головы выбросили и словно языки проглотили, а ведь было время, когда имя твое, как жвачка, было у всех на языке. Благо бы другие забыли, те, что знать не знали – есть ты, нет тебя. Но твои сыновья, хваленые «умники»! Как могли они приравнять тебя к своим брошенным могилам?.. Были же и другие беженцы – нет чтобы с них пример брать: какой они шум поднимали, как «накаляли страсти» перечислением своих потерь, походя приумножая их, чтоб не одни они, но и другие знали и помнили…

А мне ты кажешься сном, виденным в детстве, и я про тебя больше слышал, чем видел, но отчего мне не забыть тебя, Игдыр? Почему ты не рассеешься, как сон, почему горьким дымом тлеешь во мне, как сырое полено? Как старая рана ты живешь в моей душе и жжешь ее медленным огнём, причиняя боль. Что же случилось? Почему тебя так бесславно похоронили и «замолчали»?!

Почему и ты не родил поэта, пускай немного не от мира сего, чтобы он, как другие, устроившись на ветке платана, щебетал в ереванских скверах о твоих гладкоствольных тополях, твоем оранжево-багряном солнце, об огромных, ростом с дерево, кустах шиповника, раскинувших ветки в изножье Масиса. О твоих искусных садовниках, в чьих карасах зрело терпкое вино из темных сортов винограда. О твоих храбрецах, от одного имени которых турок и курдов трясло и они, как ползучие гады, в ужасе прятались в свои норы…

Осталась от тебя только песня, которую народные певцы – сазандары надрывно поют каждый раз, когда какой-либо старый игдырец, сурмалинец, покидает этот мир, расставшись с надеждой увидеть тебя: «Аман, аман, Сурмалу…»

Эту песню ты, любимый мой Игдыр, никогда не слышал, её стали петь много позже. Какой из твоих ашугов, измученный болью незаживающих ран, придумал её? Когда придумал, «змея уже обвила твою судьбу»…

Те, кто остался на твоей земле, в большинстве своем родом из Хоя, Салмаста, были люди суровые и гордые, со строгим, исподлобья, взглядом больших черных глаз, с густыми бровями и усами, широкоплечие и тонкие в поясе. по праздникам надевали черные шерстяные чухи, и длинные кинжалы-ханчалы в посеребрённых ножнах свисали со старинных серебряных поясов-кямаров. В их строгих взглядах читалась беспредельная доброта и затаенная улыбка, которая в соединении с какой-то извечной тоской придавала их глазам неизъяснимую притягательность, о которой сами они не догадывались.

Гнев и смех у этих людей были не так уж далеки друг от друга, хотя рассердить их было гораздо легче, и это было уже известно всем жившим окрест, в сёлах, прилепившихся к подошве Масиса, курдам и туркам, которые примолкли и затаились после появления переселенцев. Да и к чему было их гневить, бередить боль и горькую обиду, напоминать о брошенных тысячелетних могилах, о родном доме и земле, политой потом?

Турки и курды и то поняли, что с этим добровольно пришлым народом с опаленной судьбой надо быть осторожнее, – и остерегались, обходили с опаской. Ведь никакое стихийное бедствие – наводнение, землетрясение, никакая сверхъестественная сила не могут оторвать человека от свитого им гнезда.

Но, видно, всякое терпение когда-нибудь иссякает. И дом, который ты построил, и земля, и цветы и деревья, посаженные тобой, однажды превращаются в тернии и крапиву, и всё вокруг делается чуждым, бессмысленным и постылым, когда твой кусок хлеба встает кому-то поперек горла, а вода и еда горчат от чужой желчи…

На древней земле Ерана–Ирана жили уже совсем другие еранцы, не те, что населяли ее во времена Мхитара Гераци. Они опоганили свою кровь родством с кочевыми племенами, смешались с ними, и вот эти-то «новые персы» доконали терпеливый народ, который тысячелетиями жил на этой земле и врос в нее корнями.

…Мороз продирает по коже, когда я представляю себя на месте моего далёкого прадеда. С какой чудовищной силой сжимал он кулаки, привычные к косе и плугу, когда, стиснув зубы, молча затворил двери своего дома и сада, чтобы больше никогда туда не вернуться… О, я бы схватил его за подол черной чухи, двумя руками повис на нём и попросил:

– Не делай этого, дед!

А он молча повернулся бы ко мне, расправив на мгновение густые, широкие брови, и может, он улыбнулся бы наивности правнука и загрубевшей рукой ласково погладил бы меня по голове:

– Идём… пошли отсюда, сынок…

***

Депортировано было более пятидесяти тысяч семей, и их исход по этой враждебной, негостеприимной земле был изнурительным и трудным. Единственной их опорой, защитником и утешителем был Егиазар Овакимович Лазарян – Елизар Акимович Лазарев, чей род, берущий начало в гаваре Гохтан, давно закрепился в России, стал одним из богатейших и влиятельнейших при дворе и снискал глубокое к себе уважение. Елизар Акимович, замечательный военачальник, по высочайшему повелению принял на себя хлопотное дело переселения, защиты, организации питания и ночлега иранских армян. Словом, всего того, что забыло предусмотреть царское правительство и казна.

И если благородный дворянин Грибоедов, будучи императорским послом, выполнял приказ царя-самодержца заселить христианским народом земли, отвоеванные у персов, которые те опустошили, изгоняя армян, то цели Лазаревых простирались куда дальше. Их целью, мечтой, получившей благоволение императорского двора, было ни много, ни мало создание армянского государства – мечта, которая так и осталась мечтой. Чего и следовало ожидать: чтобы построить государство, одной мечты мало…

Но то, что произошло в 1928 году, после знаменитого Туркманчайского договора, в историческом плане возымело судьбоносное значение для нас, армян. Земли, опустошённые шахом Аббасом, снова ожили и почувствовали на себе хозяйскую руку землепашца, хлебороба, который окропил их праведным трудовым потом. Колесо истории повернулось вспять, перевернув и твою судьбу, родной мой Игдыр, чтобы ты снова ощутил себя на своей земле, как это было еще во времена царя Папа.

Однако это продлилось недолго… Для истории твое воскрешение было ничтожно кратким. Мгновение – и снова остановилось это колесо, на этот раз на «неопределенное» время. Очень неопределенное…

Такие непредвиденные сбои с колесом истории случаются. Редко, как исключение, вопреки всем законам, но случаются. И если есть на карте мира пядь земли, чья история полна «исторически неоправданных поворотов», то это, любимый мой Игдыр, не только твой крохотный и необъяснимо переменчивый лоскут земли, но и земля целого народа, чьё имя армянин! И даже самый красноречивый из сынов этого народа вряд ли сможет объяснить, отчего с такой частотой случались солнечные затмения в этом краю, где солнце двенадцать месяцев в году не сходит с небосвода…

***

 Весь первый год после исхода игдырцы жили в состоянии ожидания и верили в то, что их пребывание в Ереване временно и продлится недолго. Многие обзавелись садовыми участками, но не приобретали их, а брали в аренду на срок, с правом на урожай.

Ереванские турки-богатеи шли на эти сделки с ними, изображая «добросердечие». А на деле расчётливые ловчилы за гроши «уступали» игдырцам один из десятка своих садов, отлично зная, что пришлым не суждено насладиться плодами своих трудов, поскольку половину Еревана населяли голодные беженцы и их регулярные «визиты» были подобны нашествиям разъяренной саранчи. Между тем при такой сделке саду был обеспечен уход, и хозяйничал в нём тот же беженец. Таким образом хитрый турок сохранял всё что имел, а игдырцы, которые без сада не могли прожить и дня, оставались лишь его сезонными смотрителями.

Наш сад в Далме был одним из дальних, у самого края пыльной дороги, называемой «Эчмиацни шош», то есть Эчмиадзинское шоссе. Но что за сад! Ни пяди необработанной земли, и какая ухоженность, какое разнообразие плодов!

В верхней, каменистой части сада росли ореховые деревья, вдоль ограды – айва, инжир, кусты миндаля и фундука. Ниже – абрикосовые деревья разных сортов, от сладких, как мед, ахджанабадов и табарзы до шалаха и «миндального» сорта, и белые абрикосы для варенья, а еще низенькие деревья с райскими яблочками. Персиковые деревья росли между кустами винограда «харджи».

Под абрикосовыми деревьями стоял садовый домик-мазанка, увитый виноградными лозами, а в глубине сада скрывались от ветров плети винограда «харджи», весь урожай которого, оставив самую малость на дошаб и небольшое количество вина для дома, сдавали коньячным заводам Шустова или Сараджева. Из всех сортов винограда в мире слаще «харджи» только сам «харджи», которым даже платили дань – «хардж» персидским сардарам. И шустовский коньяк из «харджи» во всей России не имел себе равных и не уступал французскому.

Ереванцы тоже были хорошими садоводами. За «нашим» садом присматривал Хачо по прозвищу «Днгл» (Дубина) – бешеный буян и сумасброд. Не лучше был и Арамо, Аваговенц Арамо, чей сад был через стенку с нашим. Присутствия одного из них было достаточно, чтобы прохожие убыстряли шаг, проходя мимо нашего забора. У обоих на боку висели маузеры, а у Арамо еще и винтовка «мосин».

Еду этому Хачо я возил на осле, доставшемся нам вместе с правом на урожай. Осел был хороший, хамаданский, мы заменили его попону седлом. Мой старший брат Грайр, Гро заменил, и чаще всего он сам курсировал в этом седле между домом и садом. Мне приходилось довольствоваться маленьким черным ишачком – на него легче было взбираться.

Пребывание Грайра в саду прямого отношения к садоводству не имело: под руководством «Днгл Хачо» брат, что называется, овладевал боевыми навыками – учился стрелять в цель, что в дальнейшей жизни ему не пригодилось, если не считать распугивания птиц в нашем и соседнем с нами саду.

Одна нога у Хачо была короче другой, но трудно было определить, которая: при ходьбе он так скоро и ладно перебирал ногами, что его недостаток выглядел своеобразием походки. Массивный маузер, покачивающийся в такт шагам, при коротком росте Хачо и вовсе казался огромным, и я страшно завидовал его хромоте и даже пытался подражать его походке…

Мое немое обожание, видно, было Хачо по душе, потому что при взгляде на меня под его короткими черными усами пробегало что-то похожее на улыбку, а Хачо улыбаться не привык, а может, умел, но однажды забыл.

Я с перевязанным плечом сидел в тени мазанки, свободной рукой тихонько поглаживал больное место и беседовал с моей Занги, которая осталась без брата – бедный Зранги исчез: то ли его волки задрали, то ли это было дело рук Хачо, решившего, что две собаки для одного сада – непомерная роскошь, тем более, когда есть он, Хачо. Я долго плакал, но разве у него дознаешься? Только плечами пожимал – дескать, откуда мне знать…

Лохматая Занги сидела рядом со мной, подвернув загнутый кренделем хвост, но на каждое мое слово помахивала им, словно веером, шурша по траве, ласково, во всю морду, улыбалась и наклоняла голову то в одну сторону, то в другую, поводя мягкими ушами, чтобы лучше меня слышать. Вот так и беседовали. Ведь с собакой, как и с любым живым существом можно беседовать, если найти с ним язык. Я разговаривал даже с нашим «временным» ослом, и он – даром что осел –в меру своих ослиных возможностей тоже принимал участие в разговоре: мотал головой, что означало когда «да», а когда и «нет». Особо сложных вопросов я старался не задавать, а его «ответы» одновременно отгоняли назойливых мух, облеплявших глаза и ноздри ишачка. Я спрашивал: «Опустить седло?» Он говорил да или нет. Или: «Хочешь водички?» – то же самое. Ну, сами понимаете, какой собеседник из осла!

Занги совсем другое дело. Море ума! Спросишь: «Слушай, Занги, не скучаешь по братику Зранги?» – и она жалобно подвывает, повернув голову к инжировым деревьям, под которыми была их конура.

Или я спрашивал: «Занги джан, как тебе сегодняшний обед?» Она улыбалась широко, до самых ушей, потом, громко тявкнув пару раз, тыкалась мордой в траву. Что значило: «Премного благодарна».

Говорю ей: «Послушай, Занги, ты помнишь свою маму – такая большая, рыжая, лохматая, неужто не помнишь?» Смотрит непонимающе, уши торчком – и ничего. Давно это было, она сама уже взрослая собака, встретив сородича, беззастенчиво обнюхивает его зад – пол выясняет… А мать не помнит. Все пять органов чувств в порядке, полный набор, все равно что у меня или у Хачо, а памяти никакой. И, наверное, вся разница между нами только и состоит в отсутствии у неё этого свойства, которое мы зовем памятью, – лучше б его вовсе не иметь! Ах, чтоб ей пропасть, этой ненавистной памяти!..

Нашу беседу прерывает Хачо, при появлении которого Занги почтительно отступает в сторонку.

– Ну что, сегодня стрелять не хочешь?

В ответ я поглаживаю ноющее плечо.

– Приклад надо крепко зажимать под мышкой, чтоб не болтался…

Чего же он вчера не объяснял, как держать приклад? Знал же, что я винтовки в руках не держал! Я пальцем на курок нажал и… С земли меня уже Хачо поднял, слегка помассировал мне плечо толстой пятерней, на которой не хватало пары-тройки пальцев, и равнодушно обронил: «Ничего страшного. Заживет»…

Хачо пристроил оранжевую тыкву на расстоянии пятнадцати-двадцати шагов, воткнул в неё перо, объяснив, что это чалма турецкого паши и надо целиться в самую середку, то есть прямиком в лоб паше. Я лег на живот, уперся локтем в высокую фасолевую грядку и, прищурившись, стал целиться в тыкву. «Мосин» –винтовка тяжелая, и левая рука у меня ходуном ходила, ствол плясал вверх и вниз, как пахлеван Вачаган.

– Задержи дыхание и жми! Давай! – И я нажал…

Занги в ужасе отскочила в сторону, а я повалился на землю едва живой и словно издалека услышал голос Хачо:

– Ай молодец, ай кочах!

Выяснилось, что тыква треснула ровно посерёдке. Видя моё плачевное состояние, Хачо сжалился:

– Ладно, на сегодня хватит, завтра постреляем, – сказал он и перелез через ограду в сад Арамо.

А Занги, которая издали наблюдала за нами, дождалась ухода Хачо, повела ушами вслед ему, то и дело оглядываясь, подошла и уселась рядом, поджав лохматый хвост, чтобы продолжить беседу. Она с таким сочувствием заглядывала мне в глаза, чуть-чуть улыбаясь, что казалось, сейчас скажет, как Хачо:

– Да ладно, брось, подумаешь, малость зашибло. Завтра постреляешь…

И опять озиралась в ту сторону.

– Боишься Хачо, да?

Опускает голову и тихо подвывает…

И правильно делаешь, Занги джан, кто ж его не боится, сама подумай! Даже наш «хазеин», которому сад принадлежит, когда, случается, приходит… Да-да, он, хаджи (до чего же ты догадливая!). Видала, как он при виде Хачо по стойке «смирно» вытягивается и его жидкая, крашенная хной бороденка вздрагивает мелко-мелко? А ты для него кто? – всего лишь собака, а ну как он тебя к Зранги отправит?.. Ох, сатана, ишь как улыбаешься…

Ага, подвываешь… Видишь, что у него на боку висит? Ма-у-зер! Знаешь, что это такое? Да, знаешь, ты слышала, как он шарахает. Какой от него грохот, а? Легонько тронешь курок – и тра-та-та-та!.. Раз десять! И чему ты радуешься, чего лаешь, не понимаю! Ворчишь? То-то. Так-то лучше… Только ты ему поменьше на глаза попадайся. У него физиономия такая, будто он уксуса выпил, и ты лучше сиди себе под забором и лай, даже если лаять незачем, просто так, на каждого прохожего. Ты же собака. Вот молодец, поняла. Только не сейчас, нет. Потом… У него просто лицо такое. Помнишь, вчера, когда я упал, а ты, предательница, вместо того чтобы мне помочь, убежала под свое инжировое дерево… ведь он сам меня поднял и все сокрушался:

– Вах, чтоб я ослеп! бедный малец страху натерпелся!

И я почувствовал, как он поцеловал меня в лоб – ну, то есть ткнулся мне в лоб своими жесткими усами. Но только я глаза открыл – у Хачо все то же кислое лицо, будто уксуса напился. Да ведь у него, бедняги, никого на свете нет, ничего нет: ни дома, ни семьи. Был брат, и того убили под Аргаджем. Жалко его, жалко. Выжгли ему душу проклятые турки! Вот, и ты понимаешь. Подвываешь, значит, тоже жалеешь… Всего только и есть у него, что этот вот маузер да старая-престарая мать.

Но, послушай, Занги! Подойди ближе, чтоб он вдруг не услышал. Он ведь тоже человек, правда, и тоже кого-нибудь боится. Если по правде, сейчас все друг друга боятся – время такое, порядка нет, как говорится, собака хозяина не узнаёт… Нет, нет, это не про тебя, Занги джан, я не про настоящих собак… Так о чем я говорил? Да, про Хачо. Ведь Хачо бояться права не имеет, он же игдырец, но… Да, моя трусишка, и ты игдырец. Ты знаешь, что это значит? Нет, тебе не понять. Да и никому не понять.

Ты тогда спала, спросить тебя – скажешь: сад охраняла! А я этот день навсегда запомню. Я тут остался, домой идти побоялся, чтоб мать не увидела синяк на плече, а то, глядишь, еще бы и от себя добавила. И лег спать на сеновале, чтоб налюбоваться вдоволь звездным небом и послушать концерт сверчков. Вообще запомни, милая Занги, кто на крыше или на чердаке не спал, тот не знает, что такое ночь и какие в ночном небе чудеса творятся… Но сеновал – это что-то особенное! Ты лежишь высоко, как в колыбели, которая покачивается при каждом движении, и пахучая трава под тобой мягкая-премягкая, как взбитая матерью шерсть для тюфяков. Сладкое пение сверчков наполняет ночь звоном. Сверчки, сверчки, ты их тоже слышала, и брось прислушиваться – они днем не поют… А звезды тебе моргают-подмигивают, и кажется, они тоже звенят, только звон у них особенный. Вроде звенят, но не слышно ни звука…

Не знаю почему, но в это утро я проснулся рано. Хачо тоже спал в садовой сторожке. Я спустился с сеновала за малой нуждой.. Хотя можно было управиться и сверху, но, повторяю, сам не знаю почему я сошел вниз и, сонный, побрел к персиковому дереву в глубине сада, среди кустов винограда харджи, и… остолбенел, вот как ты сейчас. Несколько ям, подготовленных для посадки кустов, были прикрыты карпетами и рогожей. На секунду мне показалось, что под карпетами спят люди, но ни их ног, ни голов видно не было. я нагнулся, приподнял край карпета и… потерял дар речи! Чего там только не было! Самовары и кастрюли, кувшины большие и малые, пустые и полные, перевязанные лоскутами и запечатанные кожей… Подушки и одеяла, сундуки, мешки с пшеницей и ячменем…

Я чуть не вскрикнул – от испуга или от удивления, но тут увидел Хачо с пальцем, прижатым к губам. «Тише!» – прошипел он каким-то нехорошим голосом. Я вмиг онемел и замер на месте, даже рукой, протянутой к карпету, не мог пошевелить.

– Тише! – снова шикнул Хачо и, дёрнув головой, позвал меня за собой. – Пошли отсюда, сынок, тебя это не касается, это соседские пожитки, сейчас придут, заберут… – и что-то еще бормотал бессвязно, бледный и растерянный…

Тут и в самом деле послышался скрип телег, возле наших ворот он смолк. Дверь сада почему-то была незаперта, она отворилась с тихим скрипом, и в сад вошла толпа вооруженных мужчин: на них не было видно одежды от обилия ружей и патронташей. Наверное, это были те самые «соседи», пришли за своими пожитками.

Впереди всех шёл высокий немолодой мужчина с роскошными светлыми усами, в белой папахе, сдвинутой чуть назад и набекрень, а из-под нее на лоб свисала золотистая прядь. Он шел к нам и улыбался, и глаза у него были удивительно добрые и синие. Только он и поздоровался с нами, остальные – обросшие, небритые, надвинув папахи на глаза, молча выстроились позади него, держа руки на маузерах… Значит, ты тоже их видела, Занги джан? Вон как головой киваешь…

– Доброго тебе утра, брат Хечо, – заговорил немолодой – наверное, главарь этих угрюмых людей. – Разбудили тебя, спать не дали? Бывает, ты уж прости, и так бывает…

Потом кивнул в мою сторону и продолжил, улыбаясь еще шире и ласковей:

– Твой малец? Красивый, храни его Бог…

Наверное, намекал на то, что мое присутствие здесь некстати. Потом он сделал знак рукой, и его хмурые спутники принялись неспешно таскать и складывать на повозки то, что лежало в земляных ямах.

– Такое дело, браток. Им не помешает… – бормотал он будто бы мне, а скорее говоря сам с собой. – Они – наше добро, мы – их добро… Не помешает…

Каждое слово будто давалось ему с трудом, через силу, против его желания. казалось, он говорит, только чтобы не молчать, пока не кончат грузить телеги.

– Да разве это барахло сравнить с тем, что мы там оставили!.. А у этих людей даже такого нет. Всё, всё в Эргире оставили, грязным псам на поживу… Так что им не помешает – голым, голодным чужакам… И ты, Хечо, возьми себе что-нибудь, тебе тоже не помешает, давай, не стесняйся…

У Хачо только кадык ходуном ходил. Он сглотнул с трудом, но голос так и не прорезался, и Хачо только склонил голову, прижав руку к сердцу и давая понять, что от души благодарит, но ни в чем не нуждается… Это при том, что у него из имущества только и было, что коврик-карпет, на одну половину которого он ложился, а другой укрывался, да его дурная голова…

– Ну, гляди, братец Хечо, как твоей душе угодно. Но чтоб всё между нами осталось, сам понимаешь…

Повозки уже нагрузили, хмурые люди ждали своего предводителя, но он отчего-то медлил. Потом подошел к Хачо, протянул ему руку на прощание. Хачо обеими руками обхватил её и тряс долго и почтительно. Потом этот главарь высвободил руку, слегка провел по моему лицу кончиками пальцев и, заметив перевязанное плечо, спросил, что случилось. Тут Хачо наконец вспомнил, что у него есть язык, и поспешил объяснить за меня, что я учусь стрелять и плечо болит от приклада. Главарь понял не сразу, потом наклонился, осторожно погладил мне плечо, и его золотистые усы коснулись моей щеки…

– Молодец, сынок, молодец. Учись, учись, сынок, это не помешает… не помешает…

И пошёл, стройный, высокий, к повозкам, к мрачным людям, поджидавшим его. Шёл, отчего-то горбясь и понурив голову, к своим молчаливым людям, взял узду из рук одного и зашагал вслед за повозками, которые двинулись по направлению к Эчмиадзину.

… «Не помешает»…

Нищим и голодным людям и вправду не помешал бы даже этот жалкий скарб. Но отчего так невесело клонил голову этот гордый и почтенный человек, даже на коня садиться не стал? Что вспомнилось ему, когда он гладил мое плечо? Я даже заметил, как заблестели его светло-синие глаза от чего-то похожего на слезу…

Наверное, это мое присутствие расстроило и смутило его, я стал причиной его волнения и грусти. Он не ожидал этого и не хотел, чтоб ребенок видел, зачем они приходили и с чем ушли. Я с моим детским простодушием помешал тому, что «не помешает», и разбередил душу этому человеку, напомнив ему что-то, о чём он, наверное, очень не хотел вспоминать…

А ты, Занги, молодец, ты в тот день прибегала к нам в сад, но ни разу не тявкнула. Говорю же, ты умница! Понимаешь, когда надо молчать, а ведь даже очень неглупые люди не всегда способны сдержаться, чтоб не сболтнуть лишнего. Ты же видела, даже Хачо утратил дар речи и стал белее штукатурки. Не от страха, нет! Хачо не из пугливых, я сам видел… Это длинная история, потом расскажу. В двух словах: больше полсотни солдат забрались в наш сад – и он один их всех прогнал, во как! Отчего же он онемел, отчего побледнел и съежился? Ведь сам же, наверное, позволил им прийти, согласился на это. Ох, чует мое сердце, опять я всему виной: меня не должно было быть там при его «сделке». И поскольку весь тот день он старался не смотреть в мою сторону и со мной не заговаривал, то и пострелять мы забыли. Даже еда, которую я ему принес, не лезла ему в глотку… Бедный мой Хачо!..

Занги краем глаза посмотрит в сторону Хачо и тихо повизгивает, наверное, сочувствует ему. забыла уже, что надо его бояться, а была бы человеком, ни за что бы не забыла, да ещё, наверное, обрадовалась бы, что Хачо – гроза её и ужас – сейчас в таком состоянии…

Напрасное это дело – воспоминания, лишнее, как слепая кишка, однако… необходимое, ох какое необходимое…

И однажды, родной мой Игдыр, ты проснешься, как обычно, рано утром, приложишь козырьком руку ко лбу, посмотришь, как обычно, в сторону моста Маргары, и увидишь, что по дороге из Еревана в Игдыр движется большущее облако пыли – такое же бесконечно длинное облако, какое оставил за собой много лет назад народ Игдыра и всего Сурмалу, уходя по дороге из Игдыра в Ереван…

Продолжение следует…

____________________

Примечания переводчика

1. …Поход  Тимура

15-го мая 1404 года кастильские послы выехали из Эрзинджана и двинулись дальше. На следующий день они миновали город Пагаррикс, о котором рассказывали, что в 1402 году Тимур приказал разрушить в нем все армянские церкви. Армяне заплатили Тимуру 3000 серебряных акча, чтобы он не трогал церкви, но Тимур, взяв деньги, все же приказал разрушить все церкви.

21-го мая послы прибыли в город Эрзерум, ранее принадлежавший армянским христианам, а теперь там правил Юсуф-Али из племени туркоманов (туркмен).

26-го мая послы заночевали в поле у реки Аракс.

29-го мая послы достигли города Сюрмари, расположенного близ горы Арарат. Тимур захватил этот город в 1387 году. Сюрмари считается первым городом, построенным после потопа, и отстроило его племя Ноя.

30-го мая послы достигли замка Игдир к югу от Арарата. Ранее в этом замке жили разбойники. Тимур захватил замок, казнил его владельца и приказал снять с замка ворота, чтобы в нем не могли укрываться разбойники. Потом он передал замок под управление жены казненного правителя, которая платила с тех пор дань Тимуру. Теперь замок стоит без ворот.

31-го мая послы покинули замок Игдир и продолжили свой путь вдоль подножия Арарата. Они миновали замки Маку и Алинджа. Последний замок знаменит тем, что с 1387 года неоднократно выдерживал попытки Тимура захватить  его. Блокада замка с небольшими перерывами продолжалась около 14 лет.

5-го июня послы прибыли в город Хой, где встретились с посольством мамелюкского султана Насир ад-дина Фараджа к Тимуру.

_____________________

Именной указатель

Андраник– (1865 —1927) — один из лидеров армянского национально-освободительного движения конца XIX — начала XX веков, национальный герой армянского народа. Также известен как полководец Андраник (Зоравар Андраник), Генерал Андраник (на Западе) и Андраник-паша (на Востоке).

Врацян– Симон Врацян (1882-1969), известный армянский политический деятель, один из дашнакских лидеров, в 1920 г. возглавил коалиционное правительство Первой Республики. Вёл непримиримую войну с Советской властью, после разгрома правительства Первой Республики эмигрировал в Бейрут.

Григорий Магистрос –   (990–1059) – ученый, писатель, педагог, военный и государственный деятель, переводил и пропагандировал античную литературу. Известна его поэма «Тысяча строк к Мануче» – стихотворное изложение Священного писания. В это время в литературе активно разрабатываются новые жанры: Магистрос первый ввел новый для армянской литературы эпистолярный жанр. Его Письма написаны в художественно-публицистическом стиле, автор широко использует мифы и басни. Прадед Нерсеса Шнорали, поэта, богослова, католикоса Киликии.

Габо-бидза- реальный персонаж, известный своими поучительными историями

Дро– (Канаян Драстамат) (1883 1956), армянский политический и военный деятель. Член партии Дашнакцутюн. Учился в русской гимназии в Ереване, затем в военном училище в Пятигорске. В конце 1917 был назначен комиссаром Армянского корпуса. В 1918 принял участие и руководил в Баш-Апаранскском сражении против турецких интервентов, командуя войсками прикрытия. В ноября 1920 был назначен военным министром Республики Армении. По соглашению между РСФСР и Республикой Армении от 2 декабря 1920г. , согласно которому Армения была объявлена независимой социалистической республикой, Дро был введен в состав временного Ревкома Армении (от группы левых дашнаков, но не  утвержден. До начала января 1921 выполнял обязанности командующего войсками Советской Армении. В феврале 1921 принял участие в выступлении против Советской власти. В последующие годы — эмигрант (жил в Румынии, Ливане). В годы второй мировой войны Дро примыкал к той части партии Дашнакцутюн, которая ориентировалась на фашистскую Германию. Принял участие в создании легионов из числа армян-военнопленных Советской Армии. После второй мировой войны участвовал в деятельности Американского национального комитета армян без родины (АНКА), содействовавшего размещению армян из числа перемещенных лиц в Западной Европе и США. Умер в США.

Егиазар Овакимович Лазарян (Лазарь Якимович Лазарев) (1788—ок. 1870) — полковник (1826), организатор переселения персидских армян в Россию (1828). Служил в гвардейской кавалерии. Участник русско-персидской войны 1826—1828 гг. Возглавил комиссию по организации переселения армян (около 50 тыс. человек) из Ирана в пределы Российской империи.

Керы, Кери- дядя (брат матери). Народное имя Аршака Гафаряна (1858— 1916) – деятеля армянского национально-освободительного движения. Член партии Дашнакцутюн. Окончил армянское училище на родине — в Карине. Был членом организации «Паштпан айреняц».  В 1895, во время резни в Карине, возглавлял вооруженую группу, охранявшую резиденцию армянский духовного предводителя. В 1903 с конной группой гайдуков Торгома перебрался в Сасун, принял участие в Сасунской самообороне 1904. В 1905 перебрался из Васпуракана в Восточную Армению. Во время армяно-татарских столкновений Керы был одним из организаторов самообороны армян Зангезура (в частности — в Ангехакоте) В последующие годы принял участие в революции в Иране (1908), присоединился к Епрем Хану, стал его помощником, а после его гибели отомстил  убийцам. Во время первой мировой войны 1914—18 Керы являлся командиром 4-го армянского добровольческого отряда, принял участие в Сарикамышской операции (1915). Проявил себя умелым военачальником. В 1916 по пути на Мосул, у Ревандуза Керы попал в окружение со своим отрядом, но, проявив находчивость, сумел вывести бойцов из окружения, а сам пал в бою. Похоронен в Тифлисе. Керы был известен как один из смелых командиров армянских гайдуков, народ слагал о нем песни.

Мхитар Гераци –  (середина 12 — начало13 вв.), армянский классик средневековой медицины. Хорошо знал труды греческих, арабских и персидских медиков. Г., учёный с рациональным мировоззрением, избегал отвлечённых суждений, не подкрепленных клинической практикой. Был сторонником теории, впоследствии получившей название гуморальной патологии. Из трудов Г. известны: «О камнях и их лечебных свойствах», «Анатомия глаза» и др.

Пап, царь Пап– царь Великой Армении (369-374 г.г.), из династии Аршакидов, считался свободомыслящим, ярким, умным и отважным (Фавстос Бюзанд, История Армении)

Паруйр, внук кузнеца Аво– Паруйр Овсепович Арутюнян, член партии «Дашнакцутюн», большую часть своей жизни был вынужден жить под псевдонимом «Липарит Аветисян», как и многие революционеры в начале 20-века. В вынужденной эмиграции публиковался во многих газетах («Азатамарт», «Горизонт», «Кармир Моцак» и др.). В годы Первой Республики работал дашнакским комиссаром в Джалалоглы (Степанаван). Был близок с Ованесом Туманяном, часто останавливался у него в Вернатуне (в Тифлисе).

Но причиной его первого изгнания явился один из ярких эпизодов не только его жизни, но и всех армян, бывших в то время игдырцами и  сурмалинцами. Паруйру было поручено физическое устранение Богуславского, губернатора Сурмалу, «гиены Игдыра», взяточника, деспота и тирана, отъявленнго армяноненавистника. Все 12 лет  его губернаторства игдырцы жаловались на него. Своим правленим он выражал настроения тогдашней царской России в отношении к армянской нации и был необходим этому режиму. Стотысячное население губернии больше не могло сносить несправедливость и приговор был приведён в исполнение Паруйром по поручению Дро. И это осуществил меткий стрелок, которого звали «Слепым Паруйром», пообещав, что попадёт ему прямо в пасть, навсегда заткнув её, ибо он оскорбил игдырцев своим знаменитым «запихну игдырцев в бутыль и заткну пробкой». Своё обещание Паруйр выполнил, обреченный сначала на изгнание действиями царской охранкой,  для его отъезда в Европу сурмалинцы собрали большую сумму, которую он потратил на организацию армянских школ в городах, где мог остановиться. Вернувшись в Тифлис, подвергался преследованиям уже советской власти, как дашнак, и был расстрелян в 1937 году.

Петрос Адамян–  Родился в 1849 в г., начал сценическую деятельность в Армянском театре в Константинополе, после закрытия в Турции армянских театров вместе с некоторыми другими армянскими актёрами переехал в Россию, выступал в Тифлисе, Баку, Шуше, Александрополе. выступая на армянском и французском языках.Его творчество повлияло на многих армянских актёров: Сирануйш, Рачья Азнив, О. Абеляна, Г. Петросяна, В. Папазяна и принесло армянскому театру международное признание Петрос Адамян — не только национальная гордость, но и мировая величина. Он был признан лучшим Гамлетом второй половины XIX века в мировом масштабе. Сам Эрнесто Росси, считавшийся непревзойденным Гамлетом, увидев Адамяна в этой роли, подарил ему свою фотографию с дарственной надписью: «Адамяну — Первому в мире Гамлету».

Раффи— видный армянский писатель, (1835-1888) автор исторических романов, «Хент», «Давид-бек», «Самвел», а также труда по истории Нагорного Карабаха «Меликства Хамсы».

Рибейра,  Хосе де Рибера (1588—1656), прозванный в Италии Спаньолетто — испанский живописец и гравер. Из произведений Рибера наибольшей известностью пользуются: «Сон Иакова», «Мучение Св. Варфоломея», «Пресвятая Троица» (в мадридском музее), «Поклонение волхвов» (в Луврском музее, в Париже), «Мучение св. Лаврентия», «Св. Мария Египетская» (в дрезденской галерее), «Снятие с Креста» и «Смерть Сенеки» (в мюнхенской пинакотеке).

Сараджев–  Сараджян Константин Соломонович (1877-1954).  Дирижёр, педагог, народный артист Армянской ССР (1945). В 1898 окончил Московскую консерваторию по классу скрипки. Дирижированию учился в в Лейпциге. С 1908 вёл разностороннюю музыкально-просветительскую деятельность в Москве, выступал как солист, ансамблист. Исполнял новинки русской и западноевропейской музыки. В 1914-17  мобилизован рядовым на Юго-Западный фронт. После окончания Гражданской войны вернулся в Москву, профессор в консерватории, с 1935 жил в Ереване.

Гениальный Саят– речь идёт о Саят-Нове, великом армянском ашуге.

Сероб– Ахпю́р Серо́б  (Серо́б Варданя́н, также известен как Серо́б Паша́; 1864-1899) – наиболее видный представитель армянского гайдуцкого движения 1890-х гг. Родился в селе Сохорд округа Хлат Битлисского вилайета (Турецкая Армения). В 1891 году в столкновении с двумя курдами убил одного из них, из-за чего бежал с родины в Константинополь, затем в Румынию. Примкнул к дашнакам. В конце 1895 года с группой из 27 человек вернулся в Хлат и начал вооруженную борьбу против турок. Организовал в армянских селах партийные комитеты и самооборону из семи боевых отрядов, успешно защищая армянские села в ходе произошедшей в 1896 г. резни (бои у сел Тегут и Сохоод). Прославился как защитник крестьян, которые дали ему прозвище «Ахпюр Сероб» («Родник Сероб»), сложили о нем многочисленные песни и поговорку: «бог – на небе, Сероб – на земле». Одержал ряд побед над курдскими формированиями и высылавшимися против него регулярными войсками (в Шамиране, Джргоре, Согорде, Нембуте, Сасуне, Хатвине). Вместе с ним участвовала в боях и его жена Сосе Майрик. Турки несколько раз окружали дома, в которых находился Сероб, однако ему всегда удавалось вырываться и уходить от преследований. После сражения со стянутыми против него турецкими силами под Бабшеном 20 октября 1898 г. Сероб был вынужден покинуть Хлат и уйти в Сасун. Вскоре в селе Гелиегузан Сероб был осажден турецким батальоном. Он вырвался, потеряв в бою двух братьев и сына Акопа; Сосе Майрик была ранена и попала в плен. 1 ноября 1899 г. Ахпюр Сероб был отравлен предателями-армянами по наущению местного правителя, курдского аги Башире Халила, получившего за это орден от султана. Вскоре после этого убийц выследил и уничтожил Геворк Чауш, а Башире Халила убил Андраник, отославший снятый с убитого орден в бюро партии в Женеве.

Сирануйш–  Сирануш (Меробэ Кантарджян) (1857, Константинополь —1932, Каир) — выдающаяся армянская актриса.

Игра Сирануш отличалась глубокой эмоциональностью, ярким темпераментом, самобытной трактовкой образов, получила высокую оценку М. Н. Ермоловой, А. И. Южина-Сумбатова.

Играла в спектаклях на армянском и турецком языке. Выступала главным, образом в мелодрамах и армянских историических трагедиях классицистического направления 1879 — после русско-турецкой войны 1877-1978, когда гонения османского правительства против армян особенно усилились, вместе с Адамяном и своей сестрой Астхик переезжает в Тифлис. Выступала в Баку, Ереване, ТбилисиРумынии, Болгарии, Греции и Египту, играя в драматических и опереточных спектаклях. (Сценография Сирануйш наиболее полно представлена в трудах театроведа Бахтиара Овакимяна).

Егише Чаренц, (1897-1937 ) — выдающийся армянский поэт и переводчик. Классик армянской литературы. Его перу принадлежат переводы на армянский произведений А. С. Пушкина, В. В. Маяковского, И. В. Гёте, Э. Верхарна, У. Уитмена, М. Горького,

Хатисов (Александр Хатисян) –царский чиновник, кадет и дашнак. Врач по профессии. В 1917 г. городской голова Александрополя, министр в правительстве Первой республики. Подписал унизительный Александропольский договор.

Чауш– подлинное имя– Геворк Казарян, (1870 или 1871 — 27 мая 1907) — деятель армянского национально-освободительного движения, один из наиболее известных партизанских лидеров. В одном из боев убил чауша (полицейское должностное лицо), за что получил свое прозвище.

Аббас  (Аббас-Мирза) — персидский принц,  славился необыкновенной ученостью, отличался приятным, благородным обхождением и любил европейские нравы и европейское образование, но вóйны вел довольно неудачно. По Гюлистанскому миру, заключенному в 1813 г., Персия лишилась своих владений на Кавказе и должна была допустить русский военный флаг на Каспийском море. В 1826 г. опять начал войну против России, сражался весьма мужественно, но снова был побежден русскими войсками под предводительством генералов Ермолова и Паскевича и принужден был заключить в 1828 г. мир в Туркманчае (Туркманчайский договор).

Шустовский коньяк– Николай Леонтьевич Шустов— российский предприниматель, владелец товарищества «Шустов и сыновья», одного из крупнейший производителей алкогольной продукции в царской России начала XX века.

 ___________________________________

Географический указатель

Агавнадзор –  В XIX веке входил в Шарур-Даралагязский уезд Эриванской губернии. Название села многократно менялось. Нынешнее название, буквально означающее «голубиное ущелье», получил после Великой Отечественной войны.

Алаверди–   город на северо-востоке марза Лори в Армении.Известен как центр медной промышленности Армении.

Алашкерт – в древности Вагаршакерт (турецкий Элешкирт, Топрак-кале), город и гавар в восточной части Эрзрумского вилайета на территории Западной Армении, в одноименной плодородной долине. в пределах Великой Армении. в середине ХVIII в. здесь насчитывалось свыше 360 армянских сел. В ходе войны Алашкерт несколько раз был взят русскими войсками и затем оставлен, вследствие чего в 1914 16 армянское население подверглось погромам и выселению. В результате очередного турецкого нашествия, в марте апреле 1918 последнее армянское население Алашкерта перешло в Восточную Армению.

Александрополь– Прежнее название Ленинакана (ныне Гюмри) . В военных сводках русско-турецкой войны 1806г. обозначался как Гумры, (турецк. таможня). Однако сами гюмрийцы ведут начало своего города с древнего названия Кумайри.

Ани –  (городище (замок и крепость)  на востоке современной Турции, на правом берегу реки Ахурян. Древняя столица армянского Анийского царства. В период расцвета город имел население не менее 100 тысяч человек и был известен как город 1001 церкви. 1534— в составе Османской империи, 1878-1917— в составе Российской империи (по Сан-Стефанскому договору).

Апаран –  Во время происходившего одновременно Сардарапатского сражения 1918 турецкое командование приняло решение направить на Баш-Апаран 9-ую дивизию с задачей нанесения удара по Еревану с Севера и выхода в тыл армянским частям, перешедшим в контрнаступление в районе Сардарапата. Для того, чтобы сорвать эти планы турок, армянское командование спешно перебросило с Сардарапатского фронта в район Баш-Апарана часть сил под командованием Дро (6 тыс. человек). Армянским регулярным частям большую помощь оказали армянские, а также езидские ополченцы во главе с Джаангир-ага. В ходе боев турецкие захватчики были разбиты и отброшены к 3ападу от Баш-Апарана. Победа армянских войск в Башапаранском сражении наряду с победами в Сардарапатском сражении и Караклисском сражении 1918, сыграла большую роль в устранении угрозы вторжения турецких захватчиков в Араратскую долину, наступавших на Ереван. В Апаране, районном центре Армении, воздвигнут памятник героям Башапаранского сражения.

В 1918 году при Баш-Апаране состоялась битва, в которой армянские регулярные части и ополчение разбили турецкие войска,.

Араз –  Река Аракс (Арас- турецк.) стала границей между Российской империей и Ираном (Персией) по Гюлистанскому мирному договору. Аракс — крупнейший правый приток Куры. К бассейну Аракса относится 76 % территории Армении.

Аргадж – село в Сурмалинской губернии, недалеко от Игдыра.

Ардаган –  гавар (с 1878-округ) с одноименным центром в Ахалцихском вилайете Турции на территории Западной Армении, в районе верхнего течения реки Куры. В основном соответствует гавару Артаган провинции Гугарк Великой Армении. В 1555 гавар попал под власть Турции и в качестве самостоятельного санджака был включен в состав Чылдырского (Ахалцихского) эялета. В 1828, в канун вступления в Ардаган русских войск, основную часть населения города (всего 400 домов) составляли армяне. 25 декабря 1914 турки заняли Ардаган и учинили резню армянского и грузинского населения. По Московскому договору от 16 марта 1921 Ардаганский округ вместе с Карсской областью отошел к Турции, после чего почти все армянское и грузинское население вынуждено было эмигрировать в Закавказье.

Армавир –  (до 1932— Сардарапат, до 1992— Октемберян) — город в Армении. Расположен в Араратской долине у южной подошвы горы Арагац. Армавир был заселён с 5-6 тысячелетия до н. э. Вблизи современного города расположены руины древнего Армавира — первой столицы Армянского царства.

Арпачай– река в Армении, (берет начало из гор Карахач, протекает на юг мимо г.  Гюмри  и впадает в Аракс) на берегах которой 18 июня 1807 г. произошло сражение между турецкой армией под командованием Юсуфпаши (20 тыс. чел.) и русским войском под командованием генерала И.В. Гудовича (7 тыс. чел.). (Русско-турецкая война, 1806—1812). Заключив перемирие с персами, Гудович двинулся против турок тремя отрядами на Каре, Поти и Ахалкалаки. Но всюду атаки русских отрядов были отражены. После этого турки сами перешли в наступление. Гудович успел собрать свои отряды в единый кулак и отошел с ними в район реки Арпачай, где дал бой армии Юсуф-паши. Несмотря на почти тройное численное превосходство, турки потерпели поражение и отступили. Победа Гудовича при Арпачае не позволила турецкому командованию перехватить инициативу на Кавказском театре военных действий. В августе 1807 г. между Турцией и Россией было заключено перемирие. За победу при Арпачае Гудович получил чин фельдмаршала.

Аштарак – ( переводится как башня) — город в Армении, расположен на  берегу реки Касах в 13 км к северо-западу от Еревана.

Баязед – крепость, в начале ХIХ в. Баязет являлся одним из самых густонаселенных армянских гаваров (40 армянских сел, 31 тыс. жителей; в целом, в 4 санджаках пашалыка насчитывалось 187 армянских сел. 78 тыс. жителей).

Бюракан   — село в Армении, расположен на юго-восточном склоне Арагаца.  Бюракан известен тем, что тут расположена Бюраканская астрофизическая обсерватория.

Ван – город в Западной Армении, на восточном берегу озера Ван, на торговом пути в Иран. Древнейшая столица Армении, основанная Сардури I (835—824 до н. э.). Исторически находился в гаваре Тосп провинции Васпуракан Великой Армении. С первой половины ХVI в. — в составе Османской империи. По данным переписи 1914 в Ване проживало 22470 армян и 15000 турок (по данным Ванской епархии — 34000 армян и 21000 турок). Во время геноцида 1915 ванские армяне, прибегнув к героической 27-дневной самообороне, освободились от турецкого ига: 6 (29) мая в город вступили русские войска и армянские добровольческие отряды, на следующий день было создано Ванское губернаторство во главе с А. Манукяном. Однако, предпринятое по политическим соображениям неожиданное отступление русских войск, вынудило армян покинуть город и перебраться в Восточную Армению. Вступившие в Ван турецкие войска полностью опустошили город и вырезали не успевших выехать армян. Когда русские войска вновь заняли Ван, лишь небольшая часть ванцев смогла вернуться в родной город (по данным переписи, проведенной в июле 1917 местным комиссариатом, в Ване проживало всего 5388 человек). В феврале 1918, во время нового вторжения турецких войск, армяне окончательно оставили город.

Веди, Ведибасар — город в Армении на расстоянии 35 км от Еревана. (Арарат — с 1968 г. (до того времени был областью Эриванской губернии).

Гарни  — посёлок в Армении, в 28 км от Еревана, там находится  языческий храм (I в. нашей эры)

Гедар–река, протекающая через северную часть Еревана

Гер  (hЕр)  и  Загреванд–   области в Древней Армении. Руководитель восстания Вардан Мамиконян   отправлял своё войско в области Гер и Загреванд для защиты южной границы.

Далма, далминские сады— имеют древнюю историю, около 3000 назад засажены со времён Ванского царства, вблизи Еревана на местности под названием Кармир Блур. Там же и была построена город-крепость Тейшебайни, в маранах которого хранилось вино в огромных карасах ёмкостью 800-1000 л, если быть точным, 820 штук … А далминские сады орошались каналом, построенным тогда же от сегодняшнего моста «Победа» на Киевской вверх до сегодняшней Ленинградян…

Двин –  Востан Двин  — крупный ремесленно-торговый город, столица средневековой Армении и главный город одноимённой области в провинции Арарат. Построен царем Великой Армении Хосровом II в 335 г. С этого же времени здесь находилась резиденция армянских царей династии Аршакидов.

Еран  (Эран) — старинная форма термина «Иран». Во главе империи стоял шахиншах — «царь царей Эрана и не Эрана».

Зангибасар—село близ Еревана, сейчас- Масис, у села шли кровопролитные бои с турецкими войсками.

Игдыр–мава  –  район Игдыра. Игдыр–мава  –  район Игдыра.  Мава-голубой (турецк). По-видимому, обозначал элитность района.

Иран –  государство, где мусульмане-шииты составляют больше половины населения-89 %.  Армянская община Ирана является одной из самых старых в мире — ей более 500 лет.

Армянские архитектурные памятники в Иране находятся в приличном состоянии. Общество по сохранению культурного наследия и власти страны проявляют большую заботу о монастырях, церквях и других памятниках старины. При ограниченном бюджете, большие деньги уходят на реставрацию. Сейчас в Иране действует 40 армянских церквей. Два из монастырей– место паломничества армян всего мира. Такое отношение резко отличается от политики турков и азербайджанцев.

Каракилис – прежнее название Ванадзора — Караклис или Каракилис («чёрная церковь»). Такое название объясняется тем, что в городе до 1828 года существовала чёрная церковь, на месте которой в 1831 году была построена новая.

Карин – Эрзурум соответствует древнеармянскому городу Карин , имя которого греки переделали по-своему в Карано (а арабы в Каликала). Город с раннего Средневековья известен на весь восток как центр ковроделия в Армении. Слава ковров произведенных в нём, была настолько велика, что эти ковры высоко ценились среди знати многих стран. В 1895 году в городе была организована резня армянского населения, в которой участвовали войска и турецкое население. В 1916 году во время Первой мировой войны город c апреля 1916 до лета 1917 года занимался русскими войсками Кавказского фронта.

Карс – С 1918 по 1920 является столицей Юго-Западной Кавказской демократической республики. По Брестскому договору 1918 года отошёл Турции вместе с округами Батум и Ардаган. По Карсскому договору 1921 года вошёл в состав Турции.

Кешишкенд– ныне Ехегнадзор, город в Армении.

Котайк   — область в центральной части Армении. Столица — Раздан. Другие города — Егвард, Нор Ачин, Абовян, Бюрегаван, Чаренцаван, Цахкадзор.На территории Котайка расположены памятники Гарни и Гегарда. Название дано по находившемуся на этой территории древнему гавару (уезду) Айраратской провинции Великой Армении, на территории которого, в частности, находился нынешний Ереван.

Курдукули – Прежнее название Армавира (Октемберянский район ). 5-й армянский стрелковый полк (командир полковник Погос Бек-Пирумян), партизанский пехотный полк, Игдирский пехотный полк и особый конный полк перешли в наступление из районов Кёрпалу и Курдукули, сломили сопротивление турок и вынудили их обратиться в бегство.

Кявар –Гавар, город на побережье Севана.

Лори– область Армении, на севере страны, граничит с Грузией, столица — Ванадзор,  (бывш. Каракилис).

Маква , Маку – область  в Иране.

Мост Маргара –  здесь находится автодорожный мост построенный через реку Аракс (вблизи деревни Маргара) и соединяющий Армению с Турцией.

Навтлуги–   узловая железнодорожная станция близ Тбилиси.

Нахичеван– Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона отмечает, что по преданию, город Нахичевань был основан Ноем, а дата основания города по персидским и армянским источникам –1539 год до н.э. Современная наука также относит основание города к 1500 году до н.э. По рескрипту Николая I от 20 марта 1828 года сразу же после заключения Туркманчайского договора, согласно статье III вместе со всем ханством была уступлена шахом «в полную собственность» Российской империи, а из присоединенных к России Нахичеванского и Ереванского ханств была образована Армянская область. В область входили Ереванский и Нахичеванский уезды и Ордубадская область (»Собрание актов, относящихся к истории обозрения армянского народа»). В июне 1918 года город вначале заняли турецкие войска, при поддержке которых была провозглашена независимая Республика, а затем в ноябре 1918 года их сменили англичане. 28 июля 1920 года Нахичевань была занята частями 11-й Красной Армии. В 1918-1920 гг. в результате двух турецких нашествий армянское население бывшей Нахичеванской области (затем уезда) частью (25000 человек) было вырезано турецкими оккупантами и мусаватистскими бандами, а частью оказалось вынужденным оставить родной край. 16 марта 1921 года Советская Россия и Турция в Москве заключили договор, согласно которому Нахичеванская область в «статусе автономной территории передается Советскому Азербайджану». С точки зрения норм международного права это, конечно же, был откровенный произвол: два государства передали территорию третьего государства без его согласия четвертому государству. Чтобы придать договору юридически приемлемый вид, он был в том же году обновлен в Карсе (Подробнее:Карсский договор ) с приобщением к нему советских закавказских республик: »Турецкое правительство и Советские правительства Азербайджана и Армении соглашаются, что Нахичеванская область в границах, указанных в приложении настоящего договора, образует автономную область под покровительством Азербайджана.» Не в состав, а именно под покровительство Советского Азербайджана. Ни у кого не было сомнений, что Нахичеван — территория армянская, которая в интересах мировой революции передается под протекторат Советского Азербайджана. Ведь не отдали бы территорию Азержбайджана под его же протекторат! О том, что Нахичеванская провинция являлась коренной областью Армении, свидетельствует и то богатое наследие, которое оставили потомкам ее культурные очаги, уничтоженные за годы Советской власти и варварски распаханные после распада СССР. С 9 февраля 1924 года столица Нахичеванской АССР.

Озеро Ван–  Одно из трёх прекрасных озёр Великой Армении (Ван, Урмия, Севан). Сейчас находится на территории Турции. Воспето в многочисленных легендах, песнях, поэмах армян, вынужденных оставить свои исконные земли.

Оргов— село в районе Аштарака, в долине реки Амберд. Очень древнее поселение.

Салмаст – Область  в Иране, там, где озеро Урмия.

Санаин  – посёлок на севере Армении(у каньона реки Дебед, один из главных просветительских центров Северной Армении в Средние века. В настоящее время входит в состав города Алаверди, с которым его соединяет канатная дорога.

Сардарапат— место недалеко от Еревана, где в мае 1918 года произошло решающее сражение между армянскими и турецкими войсками, приостановившее наступление на Восточную Армению. Героические сражения только создававшейся тогда армянской армии с младотурками,  беспрецедентные и блестящие победы армянского народа, одержанные в неравных боях за Сардарапат, Апаран, Каракилис предотвратили варварские намерения турков, направленные на захват Еревана, Араратской долины, Севанского бассейна и очередное уничтожение населения. Сардарапатское сражение проходило 21-28 мая 1918 года между регулярными армянскими воинскими частями и ополченцами с одной стороны и вторгнувшимися в Восточную Армению турецкими оккупантами — с другой. Сражение проходило в районе железно-дорожной станции Сардарапат, близ города Октемберян.

Сарикамыш – сражение при Сарикамыше (9 декабря 1914 года —4 января 1915 года) — оборонительная операция русской Кавказской армии против турецких войск в районе населённого пункта Сарикамыш (ныне Турция) в ходе Первой мировой войны. По мнению некоторых историков, в качестве мести за поражение турецкой армии при Сарикамыше турецкие власти организовали массовое уничтожение армян. Стал одним из центров турецкого национального движения в 1919 -1920 гг.

Сис, Масис –   армянские название Малого и Большого Арарата.

Сисакан–  Исторически Сюник (именовавшийся также по-персидски «Сисакан») — одна из 15 областей Великой Армении, причём древний Сюникский наханг (область) включал, кроме нынешнего Сюника (позднее Зангезур), ещё и земли вокруг оз. Севан и далее к югу до Аракса.

Сурмалинского уезда–  территория современного ила Ыгдыр составляет историческую область Сурмалу и входила в Эриванское ханство, вассальное Персии, с 1828 в составе Российской империи. Позже составляла Сурмалинский уезд Эриванской губернии. В 1918 году уступлена Турции по Батумскому мирному договору. С 1918 года в составе Демократической Республики Армения. В ходе турецко-армянской войны в 1920 занята войсками Турции, армяне проживавшие на территории ила были либо убиты, либо изгнаны. В 1921 году территория окончательно отошла к Турции вместе с Карсом, Ардаганом и Артвином.

СУРМАЛУ, Сур Мали, Сур мари, Сурб Мари (Мариам), уезд, в Ереванской губернии Российской империи, на территории Восточной Армении. Исторически входил в состав гавара Чакатк провинции Айрарат Великой Армении. Административный центр — пос. Игдир (Цолакерт), расположенный в 40 км к Юго-западу от Еревана, в правобережье Аракса. В ХVI—ХVIII вв. — под властью Персии. По Туркманчайскому договору 1828 отошел к России. Армянское население Сурмалу увеличилось за счет переселенцев из Хоя и Салмаста (Иран). В 1832 в Сурмалу проживало около 12 тыс. армян (1500 домов), из коих 4400 (550 домов)—в Игдире. Во 2-й половине ХIХ — нач. ХХ вв. большое число армян, покинувших Западную Армению вследствие преследований со стороны турецких властей, поселилось в Сурмалу. Накануне первой мировой войны здесь проживало 37 тыс. армян, из них 10 тыс. — в Игдире. В нач 1915 в Игдире под руководством Дро (Д. Канаян) сформировался 2-й армянский добровольческий отряд. Вследствие отступления в июле 1915 русскими войск из Вана, десятки тысяч армян нашли прибежище в Сурмалу. Часть из них погибла от голода и эпидемий. В июле 1916 русские власти запретили западноармянским беженцам возвращаться в свои родные края, в результате чего многие из них вновь стали жертвами эпидемий. По свидетельствам очевидцев, в Игдире и его окрестностях ежедневно погибали десятки и сотни людей. В середине мая 1918, после взятия турками Александрополя, большое число сурмалинских армян, ценою новых жертв, перебралось в левобережные районы р. Аракс. По Батумскому договору 1918 Сурмалу отошел к Турции. Турки учинили здесь погромы армянского населения. В 1919 Сурмалу был освобожден и присоединен к Республике Армении. До ноября 1920 многие сурмалинцы вернулись в свои родные места. В процессе развязанной Турцией армяно-турецкой войны 1920, в ноября кемалистские войска вошли в Сурмалу и учинили погромы армян. По Московскому договору 1921 Советская Россия взамен Батумской области уступила Сурмалу Турции, а затем вынудила Советскую Армению заключить Карсский договор 1921 и тем самым признать свершившийся акт аннексии. Последние армяне были вынуждены оставить Сурмалу и перебраться в Армянскую ССР. В Игдире родились видные деятели армянского национально-освободительного движения — Аветис Агаронян и Дро (Драстамат Канаян).

Талин  — Город Талин (5,6 тыс. человек) расположен в 66 км от Еревана.

Туркманчайский договор–   Туркманчайский договор 1828 — мирный договор между Россией и Персией (Ираном), завершивший русско-персидскую войну 1826—1828 годов.Подписан   в деревне Туркманчай (близ Тебриза). В выработке условий договора активно участвовал Александр Грибоедов.

Хой –  Область в составе провинции Западный Азербайджан в Иране.

Шоржа–  Шоржа  расположена на восточном побережье озера Севан.

Эвджилар–  село на берегу Аракса, ныне с. Аразаап.

Эргир –  ( зап.-арм произнош. Еркир-страна)- это термин, которым ушедшие в эмиграцию армяне после Геноцида 1915 года, обозначали свою утраченную родину — Западную Армению вообще, и Арарат в частности.

Эчмиадзин–  духовный центр армян. Некогда Эчмиадзин назывался Вагаршапатом — по имени его основателя царя Вагарша. В течение полутора веков он был армянской столицей. Знаменитый монастырь — действующий, это крупнейший образовательный центр и резиденция Католикоса. Эчмиадзин в переводе с армянского означает «сошел Единородный», то есть Иисус Христос, который по легенде указал св. Григорию, где должен стоять храм.

 __________________________________

Предметный указатель

Авелук – щавель

Алани– сушеный персик, фаршированный  толченым орехом с   сахарным песком

Александрополь (Алекполь) – город Гюмри (Ленинакан)

Амбал– грузчик, иногда так обзывают простонародье

Ахали супра–  супра –скатерть, новая скатерть

Ацатун–отсек в жилище, предназначенный для выпекания хлеба

Ачабаш– лёжкий столовый сорт винограда с крупными ягодами,.

Ашуг– бард, музыкальный инструмент у него- кяманча (смычковый) или саз щипковый )

Барекендан– языческий праздник, последняя неделя перед Пасхой (соответствует Масленице), празднуется с широким размахом, а плут из одноименной сказки Ов. Туманяна стал нарицательным, умыкнув у простодушной хозяйки праздничные припасы.

Бидза–  старый мужчина

Блдух–  щека (тюркск.)

Блур– холм

Бозбаш– густой мясной суп, заправленный овощами и горохом-нутом

Бостан–  огород

Бохи–  фенхель, съедобная трава, немного с горчинкой

Боша– цыгане

Брдуч дурум– завернутый в лаваш набор закуски, иногда просто сыр с зеленью

Брынза– овечий сыр

Вай, аман! – восклицание, обозначающее или удивление, или горе

Вана тарех–   замечательная рыба, водится только в озере Ван немного напоминает омуля

Вардапет–  церковный сан, соответствующий Архимандриту, сан великого Комитаса

Варжапет–  учитель

Гавар–  губерния

Гахт– переселение народа

Гахтакан–  переселенец, беженец

Гитнак– знаток, знающий человек

Грабар и ашхарабар   — Грабар- древнеармянский литературный язык, до сих пор используется при богослужениях, Ашхарабар — мирской язык, начал использоваться в литературе с 19-го века

Гяндлан– съедобная трава, собирают в поле

Дадаш– дядя (тюркск.)

Дандур – портулак

Дарваз–  ворота (перс.)

Дзало– старшая невестка

Доолчи–музыкант, отбивающий на  доол– ударном инструменте

Дошаб– сок винограда, уваренный до густого сиропообразного состояния, помогает при кашле.

Дусах– темница (перс.)

Заргяр–ювелир

Зурна– духовой инструмент с резким звуком (Гугль дает: СО ЗВУКОМ ГОБОЯ)

Ишхан  рыба, лососевая, водится в оз. Севан и в прозрачных притоках

Калбатоно–  почтительное обращение к женщине-грузинке (сударыня)

Капек– Капек арменизированное слово от «копейка» (нар.)

Карачухели–персонаж старого Тифлиса, наряду с кинто

Карпеты– карпеты домотканые безворсовые ковры

Киндза–амем, кинза

Кирванер– кирва–  друг, побратим

Когак– (храмуля) рыба, пресноводная любит быструю речную воду

Конахан–  гость

Конд–  очень старый и бедный район на одном из холмов Еревана. До сих пор не снесён.

Кочах – смелый, отчаянный

Курси– круглый стол, накрывающий теплый тонир, служит печкой.

Кямар – (перс.) серебряный пояс, богато разукрашенный узорами и каменьями.

Кятан– домотканое полотно

Лаблабу–  жареный горох-нут

Ламуки– собачьи щенки

Лекури–кавказский танец (лезгинов)

Лопаз – бахвал

Лореци Амбо– герой рассказа Ов.Туманяна»Гикор», нарицательное имя бедного деревенского простака

Мандак– бутень (съедобная трава)

Маран–прохладное помещение при деревенском доме, где хранились зимние припасы фруктов, овощей и других сельскохозяйственных продуктов

Мачар– молодое бродящее вино

Машалла– (дословно: знает Аллах), здесь:молодец.

Мейдан– площадь

Мовуз– винный сорт винограда

Мсхали– белоягодный винный сорт винограда, плоды округлые, желтые, с красноватым налётом, универсальной лёжкости (т. е. также столовый сорт).

Мутаки– валикообразная подушка

Мхитари– винный сорт винограда

«Мшак»,  «Тараз», «Нор дар», «Царзардар» –армянские газеты и журналы

Норк–норкский, северный район Еревана

Обá– курдские горные поселения на пастбищах рядом с отарой

Патком– юный (патани) коммунар.  Игра слов- (пат- стена) стеногрызы

Пахлеван– здесь: канатоходец. Обычно пахлеваны устраивали свои шоу, гастролируя  по деревням, с музыкой-зурной, в сопровождении с яланчи

Пешкеш– здесь– подарок

Пос – яма

Пшат– дерево или кустарник семейства лоховых; то же, что лох, очень древнее культурное растение. Плоды похожи на удлиненные оливы, с мучнистой сладкой плодной массой. .

Раны Армении–   исторический роман «Раны Армении» (издан в 1858), первый армянский светский роман на разговорном языке. Посвящен освободительной борьбе армянского народа в период русско-иранской войны 1826 -1828 и написан на живом народном армянском языке. Само название говорит о его патриотическом и политическом характере.

«резвиться с рыбами», как и приводимое двустишие – слова из стихотворения Р.Патканяна «По берегам матери-Аракса»

Рехан– базилик

Сибех–кавказский сибех — русское название — резак

Соми– буханка

Србхеч–здесь- день Поминовения усопших Иоанна Крестителя

Сурб Геворк–святой   Георгий

Сусамбар – широколистная очень пахучая трава

Тамаша– зрелище, на современном языке– шоу

Тан–кисломолочный напиток, остаётся после сбивания масла из мацуна, растворенного в воде. 

Таракяма– (тюркск.) ритмичный народный танец

Тар – (перс. «струна», «нить–щипковый народный музыкальный инструмент. Точное место изобретения этого музыкального инструмента неизвестно, предположительно на территории персидской империи. Распространён в Иране, Азербайджане, Армении

Тархун– эстрагон

Тел-панир волокнистый сыр, чаще обезжиренный

Тониратун– помещение, где есть тонир, врытая в землю печь для выпекания хлеба

Писатель с большим носом – по всей вероятности, это был Егише Чаренц

Три яблока – обычная концовка к сказкам- с неба упали три яблока…

Трндеза – день Трндеарача,  13 февраля, религиозный праздник

Устабаши– дословно: главный в мастерстве.

Фалаг -  здесь: судьба, рок

Фараджа– паранджа

Фидаины– так называли в народе воинов, сражающихся за свободу армян

Фршанги – фейерверки

Харджи– сорт винограда. Именно этот сорт облагался налогом, который назывался  харадж, откуда и пошло название сорта. Переименован в воскеат.

Хачагёх– похититель крестов, здесь-плут, мошеннник

Хашламу– хорошо свареные куски баранины или говядины

Хмбапет– чин в армии, полковник

Хода ека, дардя хазаре–Бог один, а бед тысяча (перс.)

Хорац панир– деревенский сыр, приготовляется прессованием сыра с зеленью и хранится в глиняных кувшинах

Храбрый Назар– герой комической сказки Д. Демирчяна

Царзардара - Вербное воскресенье   (гяшт),

Чакма–  мягкие высокие сапожки на каблучках — чакме

Чанах– сорт сыра. Так называют также блюдо из мяса, переложенное всеми видами овощей

Чапов  Назани – очень нежная песня Саят-Нова

Чардах– верхняя часть дома, чердак

Чарчи– торговец

Чилар– белоягодный сорт винограда, ягоды овальные, желтоватые, лучший сорт для шуджуха и дошаба.

Чухи, чуха– (перс.) верхняя мужская одежда у восточных народов, с разрезными рукавами.

Шаи– мелкая разменная монета

Шамам– вид дыни, круглый и очень ароматный плод величиной с большое яблоко

Шорва– очень густой суп-каша с пшеничной крупой

Шпишка–диалектизированное «спичка»

Шуджух–нанизанные на нитку ядра ореха  обмакивают в сладкое мучнистое варево (для настоящего шуджуха его готовят только на дошабе, виноградном соке)

Яланчи– сопровождает пахлевана, собирая плату за зрелище и попутно стараясь рассмешить зрителей.