Армянский музей Москвы перед днем памяти жертв Геноцида армян в Османской империи предлагал к чтению подборку стихотворений об Армении русских поэтов. Среди них были и стихи Амирама Григорова. К сожалению, на тот момент мы не смогли найти его стихотворение, посвященное жертвам Мец Егерна. Оно было размещено на ресурсе стихи.ру и не так давно администратор, азербайджанец, удалил его. В этом шаге была непоследовательность, ведь другие стихи Григорова, посвященные Армении, были сохранены. Там же поэт потерянный текст не сохранил. 

По несчастью, рукописи горят, когда их швырнут в печь. По счастью, не уничтожаются, когда их читают и любят. Так, благодаря известному армянскому публицисту Пандухту Сюнику было сохранено это стихотворение. 

Также здесь мы размещаем публикацию Амирама Григорова, посвященную Наримановскому кладбищу в Баку, которую также сохранил Пандухт. 

***

Последние три года жизни в Баку человека более жесткого заставили бы стать ненавистником всего бакинского, тюркского, каспийского, азербайджанского и исламского, но меня всего лишь не прет от восторга. Расцениваете мои стишки про Баку, как повод делать мне мозг? Получите и распишитесь.

Я был на ныне снесенном Наримановском кладбище (оно же Монтинское) один раз в жизни. Когда умер один русский дядечка с маминой работы, которого я хорошо не знал. Все поехали его хоронить, и я со всеми. Долго тогда бродил среди надгробий, читая цветистые эпитафии и разглядывая трогательные мещанские фотографии с ретушью. "Тевель Янкелевич, доктор технических наук", "Безвременно оставившей нас Розочке" и даты рождения и смерти, между которыми - чуть меньше века. "Славе "Королю" от брательников" - и на фотке улыбчивый мужчина, причем золотые зубы - позолочены.



Одна надпись меня настолько поразила, что я, наверное, никогда ее не забуду. Она осталась в моей памяти, как живой символ, да, да, живой, нашего города. Когда хочешь улыбнуться как-то по-доброму, когда хочешь себе сказать - идите всё к шайтану, и у нас были славные дни - вспоминаешь: "Вагаршапат Погосян, бакинский летчик, лети в небо".

 

Вагаршапат, субботний листопад,

Могильный холод почитай с досок.

От тьмы до тьмы невечный наш бросок,

Где наливают стопку, и стопа

Застряла в камне, и она почти

Короче жизни. Холод мой прочти.

Бакинский летчик Б-г тебя храни,

Когда ты мрамор и когда гранит

Забудь, кто вычтен, вычитан до дна,

Теперь земля и лишь она одна,

Ведет ряды на каменный парад.

Вагаршапат соленый виноград

Бакинский летчик покупает лед

От тьмы до тьмы - подземный переход

Не снег идет, не ливень снизу льет,

Печальный Б-г читает: Берахот...

И горько думать о земле, о той,

В которой полночь в голове пустой,

В которой холод в каменной дыре.

Вагаршапат, такой-то год, тире...

 

Памяти жертв Геноцида армянского народа в Турции

Улицу серого цвета выходишь мести

Поливаешь водой, чтобы прибилась пыль, и после шести,

Когда правоверные нищие подберут всю медь

И, выстроив в ряд башмаки, гурьбою войдут в мечеть

Ты встанешь, уткнувшись в ограду в конце двора

Закроешь глаза, и станешь незрим. (Шершав, что кора

Неоштукатуренный камень. Пуста небесная синь

Звенит водомет, протяжно поет муэдзин).

Тени мертвых твоих Армения не находят покой

Тени мертвых твоих Армения не уходят домой

Слизни света съедают ночь, и дрожат на семи ветрах

Огоньки твои негасимые, что в горах

Себя не помня, но не забывая родства

С окрестной землей, одними губами шепнешь: «Аствац»

Откроешь глаза, еще постоишь, не крестясь

Вокруг турецкая глушь, арабская вязь,

Грохочет базар, истошно ревет верблюд

Тоскливую песнь чуть слышно вдали по-тюркски поют

Соседи лупят скотину, жестоко, всласть

Кто помнит, как прежде эта страна звалась

Тени мертвых твоих Армения не находят покой

Тени мертвых твоих Армения не уходят домой

Слизни света съедают ночь, и дрожат на семи ветрах

Огоньки твои негасимые, что в горах

 

*****

Пахнет полем распаханным

Только гуще и злей

Полуночными страхами

И пыльцой тополей

Лишь платанные шарики

Потревожат, упав

Горный город твой старенький

В оцепленьи дубрав

Как теленок непоеный,

Бродит холод во мхах,

Не заснут ваши воины

Им сирун Карабах,

Где слоновьими тушами

Ходят горы в конвой,

Пахнет прелыми грушами

И не пахнет войной.

 

*****

Варташен остается в плену, не прощается плен,

Поцелую тебя, прокляну, Варташен, Варташен,

В долгий миг, обративший меня в рев арычной воды.

Где льняные твои облака, где ручные сады?

Как же вера твоя нелегка, что без боя ни дня

Вой азана и ор ишака, хрип весны и резня.

Словно море, замерзшее в шторм, мой Кавказский хребет

Позабыть, променять бы на что, и уплыть на арбе

Только эхо твердит под горой "никогда не умру",

Где кочевник морозной порой подбирает хурму

 

*****

И двести дней провел в стране субботней, которую Арменией зовут.

Мандельштам

Я изгнанник кошерной страны до скончания дат,

От горнила творенья до каменных блоков Гарни,

Ты молчанье мое, междуречье, цветущий гранат,

Словно розовый камень, ты сердце мое ограни,

Не дороже опавшей листвы, всё, что в жизни скопил

И глядел дотемна на белесые кромки солей,

На ковчег, оседлавший Масис, без руля и кормил,

Тени высохших птиц, окровавленной данью своей.

Не настаивай веры моей на шафране. Не вдруг

А всегда и везде, где тоски не дано превозмочь,

Паруса, паруса, поднимают под вещий дудук,

Корабли Айастана, идущие в самую ночь.

 

*****



Народ - близнец, я знаю вашу речь,

Но жжет уста армянская omerta,

И в земляной печи мне не испечь

Соленый хлеб долины Алашкерта,

И семена не бросить, семеня…

Кому Урфа, а мне – всегда Эдесса,

Пусть даже небо хлынет на меня,

Как сноп огня на Плуза Хованнеса,

Пусть эта мука тянется века,

Как ваша ночь, черна и безъязыка...

МукА Спорад над дымом городка,

Кресты базилик, запах базилИка…

 

*****



Сиван. Севан, лазоревое блюдце,

Не говори чужим, что я – ничей.

Пойду туда, где волосы секутся

Плетьми жестоких солнечных лучей

Глухонемой художник в переходе,

(Семитский нос, фамилия на «ян»)

Пририсовал наивный пароходик

Твоим волнам, тоскою обуян,

И козы к водам мчатся черной сотней,

Беря прыжками каменный редут.

И прав был Осип, нет страны субботней,

Чем та, к которой нас не призовут

 

*****



Земля не остынет за ночь и продлится истома

Лучами восточного солнца обуглен был весь я

Соленая рыбка, тунец из армянского дома,

Плывет надо мною в прозрачном своем поднебесье,

И хочется верить, что всё не бессмысленно, что ли,

Всего, что не сделал, того, что не выбрал, так жаль и

Кремнистой земли, мне обещанной, малую долю

Судьба завернула в седые ангорские шали.

А бедность с изгнаньем всегда подаются в наборе,

Своей безграничной любовью Г-сподь нас отметил.

Соленая рыбка, возьми нас в армянское море,

В то самое море, которого нету на свете.

 

С. С. Арутюнову

В самых горах, где курбан никогда не байрам

Где постареть успевают одни храбрецы

И абрикосовый снег холодит по дворам,

Старая мама качает кораблик хноци.

Тут говорит тишина - то ли дышит овца

То ли персидская прялка свистит колесом

И, над пространством с вороньим названьем Арцах,

Пыльные тучи торопятся за горизонт.

И до того, как рассвет не протянет тяжи

Цвета граната и не оживут тростники

Вызреет в чреве хноци, будто новая жизнь

Сладкое масло, темней материнской тоски

Как и всегда, до известной поры временя -

До пробужденья кубышек в садовом пруду,

Старая мама не ест, ожидая меня

Целую ночь до рассвета, но я не приду

Я не приду, ведь на мне желтоватый налет

Спелых, как масло, созвездий, застывших в ночи...

Старая мама моя никогда не умрет

И не закончит качаться кораблик хноци

 

*****



Ани, Ани, когда б, считая дни,

Я сквозь года, в грядущее проник?

Они, они, священные огни,

Зажгутся вдруг на мой последний миг,

Как грохоча, в долину Грохотан,

Сойдут водой уставшие снега,

Как караван задумчивых армян,

Надежный дом нашедших на века,

Как в спящий лог спускается родник

И к сонму жен нисходит господин.

Ани, Ани, неужто мы одни

Глядим на мир глазницами руин?

 

Памяти жертв армянских погромов в городе Баку

Ты скажешь "мугам", а слышно "погром, погром"

Не ешь и не пей, а шепчи на своем арго

"Не прячь ничего, не надо пустых затей

Ведь вещи переживают своих людей"

Ты любишь пожить, такая у нас любовь

И руки полны рассвета, и рот – зубов,

И пальцы худы у ветра, и ты, дрожа,

Запомнил своих соседей лишь по ножам

Теперь от жара теки, от мороза млей,

Ведь ты остаешься вечным в своей земле,

Как от сверчка остается его шесток

И от сапожника имя и молоток