Александр Божко: “Я не идеализирую армян, я идеализирую Армению и армянство…”

8 июля, 2017 - 12:09

Долго представлять Александра Божко армянской общественности, особенно интеллектуальной, не стоит – он широко известен. Арменовед, переводчик, дипломат – дважды был послом Украины в нашей стране. После завершения дипломатической службы Александр Божко вплотную занялся переводами и арменистикой.

Он постоянный участник научных конференций, автор многих публикаций, - короче говоря, всего того, что касается украино-армянских отношений с древних веков до наших дней. В настоящее время он работает над антологией современной армянской прозы, также есть другие проекты по популяризации армянской литературы в Украине. Деятельность Александра Божко отмечена престижными армянскими наградами вплоть до медали Мовсеса Хоренаци. Александра Божко любят в Армении не только за блестящее знание армянского, в том числе грабара, не только за вклад в развитие отношений между народами – хотя и этого было бы достаточно. Его любят за искренность и открытость, не присущие дипломату. Его любят за то, что он абсолютно свой. Наш. Органически и навсегда. «Армения и моя страна тоже», - твердо говорит он, не оставляя ни малейших сомнений. Наконец он формулирует: «Я не идеализирую армян, я идеализирую Армению и армянство». Так что в его лице мы имеем человека, без которого армянское литературное пространство трудно представить. Недавно он приехал в Ереван с высшей миссией: как секретарь Национального союза писателей Украины он привез почетную награду союза поэту и переводчику украинской поэзии на армянский язык Тельману Маиляну – за вклад в развитие украино-армянских связей. Это тот самый случай, как говорит Божко, когда поэты и дипломаты служат одному делу – сближают народы. Александр Божко в самую жару за чашкой кофе - «непременно без сахара» (такой он когда-то научился пить в Ереване), рассказал корреспонденту «НВ» Кари АМИРХАНЯН несколько фрагментов своей «армянской» жизни – интереснейший срез времени. Беседа получилась теплой и без кавычек.

«Какой же у вас брат доверчивый…»

Где-то в середине 60-х Киевский госуниверситет им.Шевченко подключился к интереснейшему начинанию – обмену студентами между ВУЗами бывшего СССР. Среди немногих счастливчиков оказался и я – второкурсник филологического факультета КГУ, изъявивший желание обучаться в Ереванском университете армянскому языку и словесности. Страна древнейшей цивилизации манила, а перспектива стать посредником в сфере культуры и литературы между украинским и армянским народами не могла не воодушевлять. Я мечтал о переводах художественной литературы, но и представить тогда не мог, что мои знания армянского языка, приобретенный многолетний журналистский опыт в редакциях газет «Литературная Украина» и в журнале иностранной литературы «Всесвіт» («Весь мир»), а позже на должности ответственного секретаря Киевской организации Союза писателей Украины окажутся столь востребованы в становлении дипломатической службы независимой Украины.

Ереван меня завораживал. Мне казалось, что в нем есть что-то от Парижа. Меня пленяла стихия армянского языка - я просто заболел им. Постигал я месроповские буквы при поддержке моей первой учительницы Лусине Седраковны Максудян. Я выписывал на бумажку армянские слова и, бродя по ереванским улицам, бесконечно бубнил их себе под нос. Наверное, прохожие воспринимали меня как ненормального…

Потом был грабар. Я понимал, если хочешь называть себя арменоведом, без древнеармянского языка не обойтись. Поэтому в Ереванском университете я посещал уроки грабара Вазгена Геворкяна - замечательного переводчика творений Григора Нарекаци на современный армянский язык. И пришлось это как нельзя кстати. Ярослав Дашкевич – выдающийся наш историк, арменовед, исследователь древнеармянских и древнеукраинских исторических связей, фигура знаковая как для армян, так и для украинцев - попросил меня разыскать в публичной библиотеке многотомную «Географию четырех сторон света» Степаноса Агонца, изданную в Венеции в 1802 году на грабаре, и перевести на украинский главы, посвященные Украине. Это была увлекательнейшая работа с неожиданными для меня открытиями. До этого я даже не подозревал о целой плеяде армянских энциклопедистов, трудившихся на острове Св. Лазаря на рубеже XVIII–XIX веков. Степанос Агонц был одним из них. Поражала широта кругозора и глубокие познания в словесности и науках этих подвижников. Они собрали и донесли до нас ценнейшую информацию не только об армянских колониях, но и об украинских землях того времени, с подробнейшим описанием сотен городов и местечек, рассказами об их жителях, обычаях и занятиях. Я только диву давался, как они с узких окошек своих монастырских келий умудрялись увидеть чуть ли не весь мир…

Не забывал я про армянский язык и в Киеве во время студенческих каникул. Встречая армян, старался заговаривать на родном им языке. И даже Сергей Параджанов, обычно говорящий со всеми по-русски, только со мной переходил на свой тбилисский армянский. В знак уважения, наверное.

Для меня был незыблем постулат: если ты верен армянству, значит должен идти до конца и делить с ним проблемы. Я был наивен в те годы и доверчив. Мне достаточно было встретить армянина, чтобы пригласить его к себе домой. Как-то на танцплощадке в Киеве я встретил двух молодых людей и, смекнув, что это армяне, заговорил с ними на армянском. Слово за слово, и я пригласил их к себе в гости: сестра накрыла стол, завязался непринужденный разговор. Улучшив момент, когда меня не было рядом, один из парней обратился к сестре: «Какой же у вас брат доверчивый… - и, перехватив ее удивленный взгляд, продолжил. - Мы с братом сейчас на побывке в Украине, сами же из Ехегнадзорского района…» Но я не пожалел, что пригласил незнакомых мне армян в свой дом. Мне понравились эти ребята, жаль только, что я потерял их адреса. Очень хотелось бы с ними встретиться спустя столько лет…

Горисско-хндзоресская сага

Чем дальше, тем глубже погружался я в пучину армяно-украинской истории. Но не настолько, чтобы не ощущать реалий тогдашней студенческой жизни. Я влюбился. И не где-нибудь, а на кухне студенческого общежития познакомился со своей будущей супругой Раисой (Раиса Карагезян - переводчица, член Союза писателей Украины и Армении. В ее переводе увидели свет произведения более тридцати украинских писателей. А еще «Украинские народные сказки», повесть «Тени забытых предков» М.Коцюбинского и эссе С.Параджанова «Вечное движение». - Ред.). Она была из Гориса, к тому же замечательно пела. Вскоре мы с ней поехали в Зангезур, и я с удивлением узнал, что дед Раисы - Баграт - выпускник тифлисской гимназии Нерсисян, что он учительствовал в хндзоресской школе и женился на своей бывшей ученице Ашхен – на бабушке Раисы, а после революции стал наркомом просвещения Зангезура. Все это для меня сложилось в некую удивительную горисско-хндзоресскую цивилизацию. Я оказался причастен к ней, к ее напевному зангезурскому говору, живописным скалам и пантеону местных знаменитостей, прославивших этот край в истории, литературе, искусстве и науке; к местным и семейным преданиям, где Давид Бек и Мхитар Спарапет удивительным образом соседствовали с генералом Дро и Гарегином Нжде. Как оказалось, осенью 1919 года отряд последнего занял Хндзореск, вытеснив оттуда местных большевиков, к которым принадлежал и Баграт Карагезян – дед Раисы. Его семью арестовали и теперь собирались бабушку Раисы – Ашхен – погнать с детьми на расстрел, но тут вмешался Нжде: услышав детский крик и плач, он вышел из своего штаба и попытался выяснить причину происходящего. «Да вот, большевиков на расстрел тащим…», - сообщили ему. «Что-то не вижу я большевиков…», - прищурившись на арестованных, сказал Нжде. «Так это ж жена Баграта, того самого, что за красных!». «Вот вы и ловите Баграта, - приказал Нжде, - а женщину с детьми отпустите!»… Так Нжде спас бабушку Ашхен, которая позже родила Альберта – отца Раисы. Получается, если бы Нжде не вмешался тогда, то и Раисы бы на свете не было. Такая вот горисско-хндзоресская диалектика.

«А занялись бы вы, голубчик, проблемами рабочего движения»

После окончания учебы в Ереване я вернулся в Киев, долго не мог устроиться на работу. Оказалось, арменоведы никому не были нужны. В Институте истории Украины я завел было речь об исследовании украинско-армянских исторических связей, но меня прервали: «Феодализм у нас не в почете, вот если бы вы занялись проблемами рабочего движения начала 20 века, затронули бы деятельность революционеров, например, Сурена Спандаряна, это другое дело». Рабочее движение меня не особенно прельщало, хотя я понимал, что это могла быть зацепка – лишь бы удержаться на рабочем месте, пусть на первое время. Однако меня ранило столь небрежное отношение к моей работе, и я отказался… Я стал подрабатывать разными публикациями, чтобы как-то прокормить семью: у нас уже родилась дочь Олеся. На подходе была младшая – Армине. Приходилось трудновато. Поэтому страшно обрадовался, когда при поддержке нашего известного поэта Ивана Драча мне удалось устроиться в редакцию газеты «Литературная Украина». Позже я узнал, что взяли меня на место журналиста Валерия Марченко, обвиненного и осужденного за антисоветскую деятельность. Он поплатился за свои критические публикации, которые тайно передавал на Запад. Ему присудили 6 лет лагерей строгого режима и 2 года ссылки. Увы, он там и умер. Время было то еще, гайки начали закручивать по всему Союзу, и особенно в Украине. Бытовала даже поговорка: «Когда в Москве стригут ногти, в Киеве рубят пальцы…» А я как раз оказался в отделе «братских и зарубежных литератур», где бдило недреманное око КГБ. Помню, одно из первых своих интервью я брал у Шары Кариг - известной переводчицы современной украинской литературы на венгерский язык. Благодаря ее стараниям книги наших молодых писателей выходили в Будапеште, в то время как в Украине они считались неблагонадежными и печатались с трудом. Я пришел к этой даме в гостиницу, стал расспрашивать о работе над переводами. Потом поинтересовался, откуда у нее такие знания украинского и русского языков. Она же в ответ молча показывает взглядом на потолок, а пальцем - на ухо. Так она предупредила меня о том, что разговор наш прослушивается… Оказалось, она была коммунисткой, успела в годы ежовщины отсидеть в советских лагерях, где и научилась говорить на русском и на украинском. Так что она знала, в какой стране находится, о чем можно говорить, а о чем – и заикаться нельзя...

Как-то в редакцию наведался мой бывший однокурсник. Потом приходы его участились. Что-то меня настораживало в нем - слишком уж он был навязчивый. Да и во время учебы он как-то слишком легко перевелся с вечернего курса на дневной. Он рассказал, что пробует себя в переводах, просил оценить свои литературные экзерсисы. А придя как-то ко мне домой, завел речь о притеснениях украинского языка, о русификации… А это была больная по тем временам тема. Но когда от слов он перешел к лозунгом, я напрягся. «Сколько можно сидеть сложа руки? - заявил он, глядя на меня в упор. – Надо создавать организацию и подыматься на борьбу!». «Вот тебе на,- подумал я, с кем-кем, но только не с тобой». А он продолжал выжидательно смотреть на меня, проверяя силу своих призывов. «Знаешь, - говорю ему, - всегда восхищался такими как ты – решительными, смелыми. А вот за себя не ручаюсь. И когда мне на допросе в КГБ дверью защемят пальцы и начнут их ломать, боюсь, не выдержу и выдам тебя и всю организацию…». Мой ответ его явно разочаровал. Позже, уже после обретения независимости, я узнал из книги о Валерии Марченко, написанной его матерью, что именно этот бывший мой однокурсник выступал в закрытом суде свидетелем обвинения ее сына. То есть это был профессиональный провокатор, проще говоря, стукач, коих в те годы было навалом. Да, это было время, когда надо было быть начеку и максимально внимательным в общении с людьми. На каждом шагу мог быть подвох. Коллеги, более опытные, хорошо усвоили эту науку, но все равно, бывало, попадались и в самых бытовых ситуациях. В этом смысле Армения для меня была отдушиной – здесь творческие личности чувствовали себя более открыто: по радио и на телевидении свободно транслировали западную музыку. Если в Киеве перепуганные партчиновники закрашивали невинные фрески арткафе «Крещатый яр» с ликами Сергея Параджанова и поэтов нонконформистской «Киевской школы», то в Ереване гордились недавно созданным Музеем современного искусства, экспонаты которого никак не подпадали под каноны соцреализма. В то время как в Армении был распространен верлибр в литературе, в Украине публикацию сборника стихов непременно предварял «паровоз» - восхваление власти вкупе с сугубо идеологическими дифирамбами. В ходу были произведения, которые создавали положительный имидж власти. Паровоз за собой тянул-вытягивал то, что было поэзией. Мне нравилась эта раскованность людей культуры в Ереване, их прочная связь с национальной историей и внимание к словесности. А какие люди собирались в кафе «Козырек» - месте, которое долгие годы олицетворяло атмосферу Еревана - Грачья Нерсесян, Мгер Мкртчян, Давид Малян, Шираз, Кочар, Исаакян! Ветром обновления повеяло и в армянской литературе, где после появления в 1963 году знаменитого сборника стихов Паруйра Севака «Человек на ладони» на авансцену постепенно, но уверенно восходило новое поколение прозаиков и поэтов, для которых стали тесны рамки традиционного письма как по содержанию, так и по форме.

Грант, Серо и мангуст Агаси Айвазяна

Особенно привлекало меня творчество Гранта Матевосяна. Собственно, первые мои переводы были отрывки из его повести «Мы и наши горы», опубликованные в 1973 году в журнале «Украина». Мы очень быстро подружились. Я не раз бывал у него дома – он тогда уже перебрался из тесной каморки в Арабкире в просторную квартиру в самом центре Еревана. Подолгу беседовали о литературе, о жизни, даже о футболе. В то время ереванский «Арарат» и киевское «Динамо» были едва ли не лучшими футбольными командами бывшего СССР. Но что касается их международного признания, то, казалось, всегда они чуточку не дотягивали. «Свободы им не хватает, - говорил Грант. – Футбол – то же творчество, а творчество не терпит диктата, тем более идеологического». Меня восхищало в Гранте Матевосяне то, что, добившись писательского признания, он заставил считаться с собой не только руководство Союза писателей Армении, где его, кстати, не особо привечали, но и власть. А как-то, говоря о своем друге, известном русском писателе Андрее Битове, авторе «Уроков Армении», он сказал: «Ты хоть щипцами тяни его за язык, все равно не заставишь говорить неправду». Мне кажется, таким же был и сам Матевосян, мнения и оценки которого зачастую расходились с официозом. Однажды, прочитав в «Гракан терт» рассказ Серо Ханзадяна, я попробовал было похвалить его, на что Грант, покачав головой, сказал: «Серо, как писателя, подвела коньюнктура… У него были сильные вещи, но он поддался искушению легкого заработка, когда начал строчить «на злобу дня…». Грант имел в виду «производственные» романы Серо Ханзадяна, выходившие один за другим. И во многом, наверное, он был прав. Хотя… Как-то в руки мне попала его книга «Три года 291 день. Фронтовой дневник». Она показалась мне довольно жесткой и, по существу, опровергала присущие советской литературе мифы о войне. Был и связанный с Ханзадяном эпизод, который помог мне иначе взглянуть на него, увидеть его не таким, каким он обычно представал перед публикой – напыщенным, любившим побахвалиться на людях, а глубоко жертвенным человеком… Дело происходило в начале 50-х. Мужа сестры Серо, как это водилось, арестовали по каким-то придуманным обвинениям и должны были сослать в Сибирь. Обращения в различные инстанции о пересмотре судебного решения оставались без ответа, хотя к тому времени Ханзадян уже приобрел известность как писатель. И тогда он добивается встречи с первым секретарем ЦК Армении Григорием Арутиновым. Заходит к нему в кабинет, снимает на пороге сапоги и на коленях буквально ползком добирается до стола высокого чиновника, прося о пощаде… В результате мужа сестры уже на Урале снимают с арестантского эшелона и возвращают в Ереван. Не знаю, насколько эта история соответствовала действительности, но она долго не давала мне покоя: я размышлял над тем, как можно переступить через себя во благо родных…

Возможность общения с таким писателем, как Грант Матевосян, для меня – молодого человека, познающего не только Армению и ее литературу, но и постигающего жизнь во всем ее разнообразии - была особенно важна. Я старался следить за литературными новинками, публикациями в газете «Гракан терт». И всегда интересовался оценкой Гранта на предмет текущего литературного процесса. Полушутя, полувсерьез мы составляли рейтинги армянских писателей, где фигурировали в том или ином порядке имена Абига Авакяна, Зорайра Халафяна, Рубена Овсепяна, а еще Агаси Айвазяна… Подборку рассказов Айвазяна я готовил для нашего харьковского журнала «Прапор» («Знамя»). Он выделялся каким-то своим особым артистизмом, тяготением к притче, умением привнести в письмо элемент своеобразной литературной мистификации. Прочитав в сборнике «День» его новеллу «Сказка», я решил непременно встретиться с Агаси. «Сказка» - это история о том, как в захолустный отдаленный район спускаются с гор гигантские нагие люди, способные читать по взгляду мысли. Беззащитно доверчивые и добрые, они своей естественностью и простотой вызывали ярость у местных жителей, которые в конце концов устроили на них охоту. Новелла эта - своеобразная притча о поруганной правде и красоте - абсолютно выпадала из канвы соцреализма. У нас она бы точно не прошла, но в Ереване «Сказка» была опубликована, хотя после разразился скандал с оргвыводами в адрес составителя и редактора. А самого автора даже на какое-то время перестали печатать.

Помню свою первую встречу с Агаси Айвазяном. Я позвонил ему и представился переводчиком. Он пригласил меня к себе домой. Среди многоэтажек - панельный домик, где в однокомнатной квартирке, перегороженной пополам, жил Агаси Айвазян. Комнатка эта больше походила на коморку без окон. Сам ее обитатель был нелюдим, замкнут и неразговорчив. Пронзительные настороженные черные глаза, худощавое лицо, словом, лик отшельника. Наш разговор не клеился – кто знает, возможно, давала о себе знать взбучка за «Сказку». Не отличался он и особой хлебосольностью. И я вспомнил: не так давно я прочел в мемуарах Агаси Семеновича, как удивился Сергей Параджанов, когда заявившийся у него в гостях Агаси не привез с собой из Еревана непременный армянский коньяк… К слову, Агаси был сыроедом. Может именно поэтому одним из героев своего рассказа он сделал драматурга Бернарда Шоу, известного вегетарианца… Но меня устраивало то, что не было в Агаси и толики наигранной приветливости, он был такой, какой есть. Стоя в его комнатушке, я вдруг заметил на письменном столе, рядом с горевшей среди дня настольной лампой, чучело мангуста. Поинтересовался, откуда оно - ведь в Армении зверек этот не водится. И он мне поведал историю о том, как однажды его, как главного редактора армянского журнала «Экран», включили в состав делегации Союза советских кинематографистов для поездки в Индию. И в то время, когда другие киношники и их жены скупали там дешевое золотишко и дефицитные в Союзе джинсы, он все свои деньги потратил на непонятное для многих приобретение - чучело мангуста. «А ведь зверек этот борется со всякой нечистью, со змеями и крысами. Разве это не символ писательского творчества?», - подумалось мне тогда. Мне стало как-то очень уютно от его признания. Образ дорисовывался. А еще я вспомнил свою историю, когда в детстве, найдя на земле убитую гагару, я удалил ее внутренности и сделал из тушки чучело. Потом за совершенный мною поступок меня чествовали в школе…

Где ты, Вано?

… Я давно понял, что жизнь наша настолько сложна, что есть вещи, о которых просто не принято говорить вслух. Все надо чувствовать сердцем и в любой ситуации - оставаться человеком. Да, иногда жизнь делает повороты, предугадать которые вряд ли кому суждено.

Часть моих армянских друзей, с которыми мы когда-то увлеченно спорили о литературе, читали наизусть друг другу «Языческие песни» Даниэла Варужана, в конце 80-х стали активными участниками Армянского общенационального движения (АОД), членами Комитета «Карабах». Среди них - ближайшие соратники Левона Тер-Петросяна Вано Сирадегян и Самвел Геворгян. В 1990 году я встретился с ними в редакции газеты «Айк», которую редактировал Самвел. Митинговая стихия, аресты, политическая борьба сделали из бывших литераторов настоящих бойцов, фанатично убежденных в правоте своего дела. Редакция же, в которую то и дело заходили, звонили их соратники, походила больше на повстанческий штаб. Постоянные разговоры о столкновениях, оружии, похищенном из военных складов, боеприпасах. Для человека, прибывшего из постчернобыльского полувыжившего Киева, это была совершенно иная реальность. И, казалось, та киевская действительность и эта, с ощущением готовящейся настоящей войны,- никогда не пересекутся. Но они пересеклись. И это произошло тогда, когда Армения и Украина обрели независимость. Приехав послом в Ереван, мне приходилось встречаться с Вано Сирадегяном уже как с министром внутренних дел, потом – градоначальником армянской столицы. Это были чисто деловые протокольные встречи для решения тех или иных организационных вопросов. И хотя таблички на дверях его кабинетов гласили о высокопоставленном чиновнике, а имя его многих приводило в трепет, для меня он был просто Вано, которого я знал по публикациям в «Гаруне» и которого с удовольствием переводил на украинский. Творчество Сирадегяна особо ценил Грант Матевосян. Я полагаю, что Грант видел в нем своего литературного преемника. Обсуждая с министром и градоначальником Сирадегяном тот или иной организационный вопрос, я, честно говоря, в душе искренне жалел его - моего давнего друга по перу. Потому что представлял ту страшную цену, которую ему надлежит заплатить. Ведь во власти всегда найдется кто-то, кому придется платить по чужим счетам. И, встречаясь с ним взглядом, я видел по его глазам, что он тоже знал, догадывался об этом. Где ты, Вано?

Подготовила

Кари АМИРХАНЯН

(Окончание следует)

На снимках: Грант Матевосян; кафе “Козырек” - любимое место ереванской богемы; встреча старых друзей: Вано Сирадегян, Левон Нерсесян и Левон Тер-Петросян.

Комментарии

Господин Божко спасибо

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image