Как убивали армян: книга о падении Османской империи
В 1914 году европейские державы неумолимо скатывались к войне, затягивая с собой в воронку этого разрушительного конфликта весь Ближний Восток. В своей книге Юджин Роган представляет историю Первой мировой войны, раскрывая последствия, к которым она привела на Ближнем Востоке, и ту решающую — но малоизвестную у нас — роль, которую сыграл в ней этот регион. Британский историк рассказывает о политических интригах и военных баталиях, развернувшихся на османских землях от Галлиполийского полуострова до Аравии. В отличие от окопной войны на Западном фронте, на Ближнем Востоке боевые действия носили динамичный и непредсказуемый характер. Прежде чем военная фортуна повернулась лицом к державам Антанты, турки нанесли им сокрушительные поражения на Галлиполийском полуострове, в Месопотамии и Палестине. Послевоенное урегулирование привело к разделу Османской империи и заложило основу тех непримиримых противоречий, которые по сей день раздирают Ближний Восток.
Открытая Россия с разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» публикует отрывок из книги Юджина Рогана «Падение Османской империи: Первая мировая война на Ближнем Востоке, 1914–1920».
Григорис Балакян (священник, борец за права армян — ОР) твердо решил выжить, чтобы донести правду о страданиях и уничтожении своего народа до будущих поколений. Арестованный в Стамбуле накануне высадки союзных войск на Галлиполийском полуострове, Балакян вместе со 150 другими видными деятелями стамбульской армянской общины был отправлен в город Чанкыры в Центральной Анатолии, к северо-востоку от Анкары. Когда 21 июня Талаат издал указ о всеобщей депортации армян, Балакян за огромную взятку в размере 1500 золотых монет сумел договориться с местными чиновниками о том, что они оставят небольшую группу армян в Чанкыры. Эти деньги позволили епископу и его товарищам получить семимесячную отсрочку, избежав самых страшных месяцев геноцида. Но в феврале 1916 года их группу все же выслали в Дейр-эз-Зор, и Балакяну и его спутникам пришлось пережить на себе весь ужас нападений вооруженных банд, за которыми сельские жители наблюдали с полным равнодушием.
Идя по дорогам, на которых уже встретили свою смерть тысячи армян, Балакян пытался завязать разговор с сопровождавшими караван офицерами. Жандармы охотно отвечали на все вопросы, будучи уверены в том, что «охраняемые» ими армяне обречены на верную смерть. Одним из самых разговорчивых оказался капитан Шукри, который, по его собственному признанию, руководил убийством 42 000 армян.
— Господин, откуда взялись все эти человеческие кости, лежащие вдоль дороги? — с притворным удивлением спросил Балакян у капитана.
— Это кости армян, которые были убиты в августе и сентябре. Это был приказ из Константинополя. Министр [Талаат-паша] приказал вырыть ямы, чтобы спрятать трупы, но зимние ливни размыли землю, и теперь кости лежат повсюду, — ответил капитан Шукри.
— А кто именно отдавал приказы об убийстве армян? — продолжал расспрашивать Балакян.
— Мы получали их из центрального комитета «Иттихада» и Министерства внутренних дел, — объяснил капитан. — Особенно отличился в этом деле Кемаль, вице-губернатор Йозгата. Кемаль — уроженец Вана. Когда он узнал о том, что во время восстания в Ване армяне убили всю его семью, он из мести вырезал всех армянских мужчин, женщин и детей в своем районе.
Вопросы Балакяна не смущали турецкого капитана. Казалось, он был рад скрасить долгие часы утомительного пути беседой с армянским священником, с невозмутимостью рассказывая о виденных им злодеяниях: о тысячах зарубленных мужчин, о том, как ему пришлось конвоировать 6400 армянских женщин, которых грабили и убивали вместе с детьми. Он называл эти акции «очищением» (по турецки paklama). Казалось, этот турецкий офицер даже привязался к армянскому священнику: он пообещал защитить Балакяна от любых неприятностей, если тот согласится принять ислам.
Из разговоров с турецкими офицерами Балакян сумел узнать обо всех подробностях армянской трагедии так, как ее видело османское правительство. А благодаря разговорам со своими собратьями по несчастью, встреченными по пути к месту ссылки, он составил полную картину того, что пришлось пережить армянскому народу. Обе эти точки зрения он отразил в своих мемуарах, впервые опубликованных на армянском языке в 1922 году. Тем самым Балакян выполнил свой долг перед будущими поколениями, донеся до них правду о том, что он назвал «Армянская Голгофа».
Но сохранить жизнь было нелегко. Поддерживая теплые отношения с конвоирами и, по его словам, всецело вверив свою жизнь в руки Божьи, Балакян жил одним днем, под постоянной угрозой смерти. Во время длительного перехода он и его товарищи могли воочию видеть масштабы трагедии османских армян: усеянные мертвыми телами дороги, нечеловеческие страдания выживших, позор тех, кто ради спасения жизни принял ислам. Он записывал все подробности в своем дневнике, который вел на протяжении всего пути из Анатолии до Киликии и дальше по сирийской пустыне. Рассказы других людей, переживших армянский геноцид, подтверждают написанное им.
Страх насильственной смерти, могущей наступить в любой момент без предупреждения, усугублял и без того тяжелое состояние людей, вынужденных ежедневно терпеть жестокость, усталость и лишения. Многие армяне предпочитали расстаться с жизнью, чем страдать дальше. Даже Григорис Балакян, который поклялся выжить, признавался в том, что его посещали мысли о самоубийстве. Когда на берегу реки Халис (Красной реки) они наткнулись на вооруженную банду, Балакян и его товарищи решили прыгнуть в реку в случае, если «катастрофа будет неизбежна», как это уже сделали многие до них. «Эта река, уже ставшая могилой для десятков тысяч армян, не отказалась бы принять и нас в свои мутные, бурлящие воды и спасти нас от жестокой и мучительной смерти в руках этих турецких головорезов», — записал он в своем дневнике. Однако Балакяну удалось сохранить присутствие духа: он сумел убедить бандитов пропустить их караван, не тронув его.
Мануэлю Кркяшаряну было всего девять лет, когда мать на его глазах прыгнула с моста в бурные воды Евфрата. Семья Мануэля была депортирована из Аданы в Месопотамию, в город Рас-эль-Айн (сейчас находится на территории Сирии). На глазах у Мануэля, единственного ребенка в семье, его близких грабили вооруженные бандиты и избивали сопровождавшие их жандармы. У его матери опухли ноги, так что каждый шаг сопровождался болью, но она продолжала упорно идти, зная, какая участь ожидает отставших.
Но однажды ночью она поняла, что не сможет идти дальше. Мануэль слышал, как мать обратилась к отцу со страшной просьбой: «Отведи меня на мост. Я хочу броситься в реку. Если я не убью себя, арабы замучают меня до смерти». Муж отказался, но их сосед хорошо понимал ее опасения и донес ее на спине до моста над разлившимся от паводков Евфратом. Ее маленький сын и священник последовали за ними, но Мануэль отвел глаза, чтобы не видеть, как она бросится в реку. Обернувшись, он лишь на мгновение увидел мать в бурлящем потоке, навсегда уносящем ее прочь.
Через два дня после самоубийства матери отец Мануэля умер во сне. Мальчик остался сиротой, и о нем некому было позаботиться. Его босые ноги опухли, так что, в конце концов, он не смог идти. Он видел, как солдаты убили нескольких женщин и детей, отставших, как и он, от каравана. Его самого ограбили, сняв всю одежду вплоть до трусов, и бросили на дороге — до смерти напуганным, страдающим от голода и жажды.
Григорис Балакян встречал по пути много таких сирот. В Ислахие, неподалеку от того места, где остался сиротой Мануэль, он столкнулся с восьмилетним мальчиком и его одиннадцатилетней сестрой — они просили подаяние, на них почти не было одежды, и они умирали от голода. Старшая сестра «на правильном армянском языке, на котором говорят прилежные школьницы» объяснила, что все 14 членов их семьи, включая мать, умерли, и двое детей остались одни. «Как жаль, что мы выжили», — со слезами сказала она.
Вопреки всему маленький Мануэль Кркяшарян тоже сумел выжить. Волею судеб он оказался среди арабов и курдов — людей с чуждым ему языком и культурой. Одни грабили и забрасывали его камнями, другие давали еду и одежду. Ему довелось стать очевидцем страшной жестокости, он пересекал равнины, усеянные телами армян. Его спасли четыре курдские женщины, которые нашли его на дороге и отвели в свою деревню, чтобы сделать домашней прислугой. До конца войны Мануэль скитался между курдскими деревнями на турецко-сирийской границе, всецело завися от милости чужих людей.
Однажды вечером он увидел, как на склонах далекого холма пылает деревня. Его курдский хозяин объяснил ему, что это горит ассирийская деревня Азак, одна из нескольких христианских деревень в округе. «Эй, дитя неверных, ты видишь? — злорадно спросил курд. — Турция избавилась от всех армян и других неверных. Это пылает деревня гяуров [иноверцев], и все они сгорели заживо». О том, что в Турции не осталось христиан, курд сказал специально, чтобы напугать маленького армянина. «И я ему поверил», — вспоминал Манэуль.
Ассирийские христиане, жившие на территории Османской империи, как и армяне, в начале Первой мировой войны были обвинены в сговоре с Россией. Ассирийцы представляют собой этническую группу, говорящую на диалектах, произошедших от древнего арамейского языка. Среди них есть последователи несторианства, православные и халдеи. Они веками жили среди курдских общин в приграничных районах современной Турции, Сирии, Ирана и Ирака.
Ассирийские общины Османской империи также страдали от периодических погромов, в том числе в ходе массовых убийств армян 1895-1896 годов и Аданских погромов 1909 года, и, как и армяне, в поисках защиты со стороны великих держав возлагали свои надежды на Россию. После вступления Османской империи в Первую мировую войну ассирийцы были обвинены в сотрудничестве с державами Антанты и приговорены младотурецким режимом к уничтожению. До войны в империи проживало 620 000 ассирийских христиан, из которых во время войны было уничтожено 250 000. Армянскому мальчику Мануэлю Кркяшаряну казалось вполне правдоподобным, что турки могли уничтожить всех армян и ассирийцев в своей империи.
Скитаясь по деревням Юго-Восточной Анатолии, Мануэль встречал и других армянских детей и молодых женщин, которые также нашли убежище у курдов. Многих забрали из караванов смерти, чтобы использовать для работы по дому и на полях. Мануэль познакомился с несколькими молодыми армянками, которые вышли замуж за сыновей своих курдских хозяев. Именно так смогла пережить геноцид армянка по имени Херануш Гардарян.
Херануш родилась в уважаемой семье в деревне Хабаб в Восточной Анатолии, где была большая армянская община на 200 семей, две церкви и монастырь. В 1913 году, когда Херануш пошла в школу, ее отец и два дяди эмигрировали в США. Как только она научилась писать, она написала отцу письмо, которое тот носил в бумажнике до самой смерти. «Мы все надеемся, что у вас все хорошо, и молимся за вас. Мы ходим в школу каждый день и очень стараемся быть воспитанными детьми», — написала она от имени своих братьев и сестер на том самом «правильном армянском языке прилежных школьниц», о котором говорил Григорис Балакян.
Когда Херануш училась в третьем классе, в ее деревню нагрянули жандармы. Они убили деревенского старосту на глазах перепуганных жителей, а остальных мужчин согнали в кучу и увели из деревни. Херануш никогда больше не видела своего деда и трех дядей. Затем жандармы отвели всех женщин и детей в близлежащий рыночный город Палу, где заперли их в местной церкви. Вскоре женщины услышали с улицы жуткие крики. Одна девочка забралась на высокое окно, чтобы посмотреть, что происходит. Херануш никогда не забудет ужасную сцену, которую описала девочка: «Они перерезают мужчинам глотки и бросают их в реку».
В Палу женщин и детей из деревни Хабаб соединили с другими армянами и отправили в марш смерти через Анатолию в сторону сирийской пустыни. «Во время перехода наша мать так боялась оказаться в задних рядах, что шагала так быстро, как могла. Мы не могли угнаться за ней, поэтому она почти тащила нас за руки, — позже вспоминала Херануш. — Мы слышали, как позади нас люди плакали, кричали и умоляли о пощаде». В конце первого дня марша беременная тетка Херануш выбилась из сил и отстала от каравана. Жандармы закололи ее штыками и оставили на обочине. «Они убивали всех, кто не мог идти, — старых, больных, немощных — и оставляли лежать там, где они упали».
В городе Маден по пути в Диярбакыр их караван переходил через реку. Херануш увидела, как ее бабушка по отцовской линии бросила в воду двоих своих осиротевших внуков, которые больше не могли идти. Она держала их головы под водой, пока те не утонули, после чего сама бросилась в бурлящий поток, «уже ставший могилой для десятков тысяч армян», как писал Григорис Балакян.
Когда они дошли до городка Чермик, местные жители окружили несчастных выживших, чтобы подыскать здоровых детей для работы по хозяйству. Один конный жандарм выбрал Херануш, а мужчина из соседней деревни — ее брата Хорена, однако мать наотрез отказалась отдавать своих детей. «Никто не сможет забрать их у меня. Я никогда их не отдам!» — крикнула она. Бабушка попыталась убедить ее отдать детей ради их же спасения. «Дочка моя, — умоляла она, — посмотри, дети умирают один за другим. Никто не останется живым в этом караване. Если ты отдашь детей, ты спасешь им жизнь». Пока женщины вели этот ужасный спор, мужчины просто схватили Херануш и ее брата. Мать держала Херануш из последних сил, но жандарм на лошади в конце концов вырвал девочку из ее рук — и она навсегда потеряла свою дочь.
Жандарм отвез Херануш на свою ферму за пределами Чермика, где она встретила восемь других армянских девочек из своей родной деревни Хабаб, которых также забрали с марша смерти. Девочки работали во фруктовом саду, их хорошо кормили и хорошо с ними обращались. Каждый вечер жандарм забирал Херануш в свой дом в предместьях Чермика. У них с женой не было детей, и жандарм относился к Херануш как к дочери. Однако его жена ревновала мужа к молоденькой армянской девушке и всячески унижала ее, напоминая о том, что она всего лишь служанка. Они дали Херануш турецкое имя Сехер и обучили ее турецкому языку.
Лишившись свободы, имени, родного языка, Херануш сумела пережить геноцид. Многие члены ее семьи погибли во время депортации, но на удивление многим удалось выжить. Ее брат Хорен, которого забрали в тот же день, что и Херануш, работал в соседней деревне, где его прозвали Ахметом Пастухом. Одну из ее теток, самую краси¬вую из сестер матери, похитил и взял замуж довольно состоятельный курд. Она не только сумела выжить, но и нашла Херануш в ее новом доме. Удивительно, но ее мать тоже пережила переход до Алеппо, где и жила всю войну, после окончания которой воссоединилась с мужем, приехавшим из Соединенных Штатов на поиски своей семьи. Однако Гардаряны никогда больше не увидели свою дочь Херануш.
Процесс тюркизации Херануш завершился, когда в 16 лет она вышла замуж за одного из племянников приютившего ее жандарма. В свидетельстве о браке она указана как Сехер, дочь жандарма Хусейна и его жены Эсмы. Остаток своей жизни Сехер провела как турецкая домохозяйка, воспитывая детей правоверными мусульманами.
Григорис Балакян встречал много армян, принявших ислам, чтобы избежать репрессий. Взрослым людям такая перемена давалась с трудом, но дети приспосабливались легко. Сотни, возможно, даже тысячи армянских детей интегрировались в турецкое общество, почти забыв о своих корнях — хотя и не до конца. На протяжении многих лет после войны этнические турки с опаской называли таких новообращенных «оставшимися»
Роган Ю. Падение Османской империи: Первая мировая война на Ближнем Востоке, 1914–1920 / Пер. с англ. Ирины Евстигнеевой — М.: Альпина нон-фикшн, 2018.
Добавить комментарий