Посвящается всем Мучикам — мученикам-армянам

В предыдущем номере “НВ” были опубликованы отрывки из повести Арцви БАХЧИНЯНА «Иноземец Мучик из Армении», любезно предоставленные “НВ” автором. В основе этой любопытной книги правдивая история реального соотечественника, ищущего счастья на чужбине. Куда только судьба его не занесла — в Польшу, Монголию, Францию, США. Разумеется, наряду с документальными реалиями в повести присутствует и художественный вымысел, совершенно не искажающий правду жизни. Предлагаем еще два отрывка из этой талантливой книги.

(Окончание. Начало в номере от 19 декабря.)

«Пускай американцы думают,

что ты польский еврей. Глядишь,

в люди выбьешься»

…Мучик изначально сторонился соотечественников, которые, годами живя в Америке, в мыслях, одежде, быту так и застряли в своих чарбахах, йонджалахах, арташатах… Чего стоит этот ваш переезд, если вы и в Америке днями напролет щеголяете в трениках и шлепанцах, стучите в нарды и смотрите по ящику здешние армянские каналы?

– Если армянин приехал в Америку не за тем, чтобы стать Аршилом Горки или Рубеном Мамуляном, пусть он и вовсе сидит дома! – как-то раз в сердцах заявил Мучик, но тут же подумал, что ему никогда уже не дорасти до Аршила Горки.

Он так и не признал Америку родным очагом и не уподоблялся тем, кто, без году неделя здесь обосновавшись, с видом аборигена самодовольно выспрашивал у гостей: «Ну, как вам наша Америка?»

…На пятый год пребывания в США, когда он уже зарабатывал на жизнь одной только живописью, Мучик решил заполучить американское гражданство. Французский паспорт штука, что ни говори, славная, но он вознамерился непременно восстановить исконные имя и фамилию.

– Эй, брат, не глупи! Другие мечтают о такой вывеске, пускай американцы думают, будто ты польский еврей. Глядишь, в люди выбьешься, – советовали приятели-армяне. Мучик вспомнил, как однажды владелец весьма пристойной галереи (разумеется, еврей) согласился, не возражая и не торгуясь, устроить его персональную выставку, а про то, что художник ему не соплеменник, узнал уже после закрытия.

– С большими, чуть навыкате глазами черноволосый уроженец Польши, к тому же хороший художник – этого довольно, чтобы снискать успех в Америке. Я бы только не рекомендовал к месту и не к месту отрицать еврейство, которое вам приписывают, – дружески сказал галерист. – Более того, стоило бы жениться на еврейке. Я знавал ваших соотечественников, которые сделали блестящую карьеру благодаря женам-еврейкам. Вы, должно быть, слышали о живописце и графике Г.? По-вашему, он достиг известности и богатства только благодаря таланту и трудолюбию? Не будьте наивны. Просто девичья фамилия его благоверной Брофман.

– Я пробьюсь и под армянским именем, – сухо возразил Мучик. А в душе недоумевал, с каких это пор взыграл в нем безрассудный патриотизм. Галерист пожал плечами, и в его красноречивом взгляде читалось: ох и дурак ты, братец.

Мучику, подсуетившись, удалось восстановить свои природные имя и фамилию (покойтесь отныне с миром, господин Татулян), однако картины продолжал подписывать T.Mucik, коверкая тем самым польское правописание.

На еврейке Мучик так и не женился. Промаявшись лет пять без постоянной подруги (мимолетные утехи не в счет), он обрел наконец свою желанную – маленького росточка, смуглую, говорливую мексиканку с диковинным именем Гуадалупе. Принято думать, будто всякая мексиканка – вылитая Фрида Кало. Новая подруга Мучика нисколько на эпатажную художницу не походила и до встречи с нашим героем об армянах слыхом не слыхивала, хотя жила в Калифорнии, где их предостаточно. Мучику она виделась исключительно в алых тонах: одевалась в цветастые широкополые наряды с открытыми плечами, носила ярчайшие бусы и большие серьги, волосы украшала искусственной розой или орхидеей, мастерила браслеты, серьги, бусы, кулоны и броши, которые сама и продавала на Венис Бич – набережной Венеции, мурлыча под нос песенки, в которых обязательно присутствовало слово corazon – сердце либо любовь. Короче, Мучику волей-неволей пришлось учить испанский, отчасти по самоучителю, отчасти у нее.

…Дома по телевизору без конца крутились мексиканские сериалы, в воздухе витал аромат поджаренной кукурузной муки и острых соусов, а любимой певицей Мучика стала Пакита ла дель Баррио, хотя некоронованная королева стиля ранчерос как только ни обзывала мужчину в своей знаменитой песне – и cucaracha, и rata de dos patas (таракан, крыса о двух ногах)… Если бы подобным образом охарактеризовал представительницу противоположного пола мужчина, женщины наверняка линчевали бы его.

…По армянской общине прокатилась волна недовольства – мало того, что пузач-ереванец подписывает свои картины непонятным псевдонимом, он сошелся с чужачкой, да еще мексиканкой!

– Кругом столько чудных армяночек, а ты надумал осчастливить невесть кого, – в день освящения сыра и вина принародно и громогласно, то ли в шутку, то ли всерьез молвила, в упор глядя на Мучика, улыбчивая представительная дама с проседью, владелица доходного дома и одна из самых влиятельных особ общины. Глотать обиды от кого бы то ни было Мучик не привык; отповедь, хлёстко прозвучавшая в ответ, повергла даму в шок, а ее супруг – видный деятель традиционной партии – пригрозил вызвать полицию. Мучик не остался в долгу, и его гневная тирада заставила мужа влиятельной особы схватиться за сердце.

– Вы любите высокопарные слова про патриотизм, но лучше бы задумались о собственных детях, которые совсем не знают родного языка. Сыт я по горло здешними девушками, которые на вашем хваленом английском, не краснея, чуть не в каждую фразу вставляют матерное словцо, которое в Армении не всякий мужик на людях произнесет. А у вас даже девчушки, от горшка два вершка, не обходятся без извечных fuck да fucking…

Мучик залпом осушил бокал шампанского, со стуком опустил его на стол, пожалел, что тот не разбился вдребезги, и, демонстративно взяв Гуадалупе под руку, покинул замершее в прострации общество…

«Глупец, я живу в столице своей страны»

Все ли знают, что семерка – космическое число? Снова минуло семь лет, и снова Мучик посетил Армению. На этот раз его привело сюда пошатнувшееся здоровье отца. В жизни Мучика отец занимал не слишком значительное место, но не побыть рядом с ним в такое время – это было бы не по-людски. К тому же в Америке, как никогда прежде, он сильно затосковал по родине. Армянское окружение не избавляло от ностальгии, плюс к этому он страшно устал от суеты американской жизни и от Гуадалупе.

– Встал бы отец на ноги, больше мне ничего не надо, – сказал Мучик. Они с друзьями, как в далекой уже молодости, сидели под сенью черной шелковицы и лозой с черным же виноградом, поглощая летнюю толму и помидоры Араратской долины, заметно уступавшие вкусом прежним исконно местным сортам, и запивая трапезу холодным таном.

– Ну что, Мучик, опять задать тебе тот же вопрос?

– Задавайте. Услышите тот же ответ, – усмехнулся Мучик. – Вот я приехал и снова вижу – ничего здесь не поменялось, все та же беспросветная безнадега, никто из вас ни на шаг не продвинулся. Хотите, чтоб и я увяз в этой трясине?

– Что тут скажешь, хвастаться, конечно, нечем. Но так ли, нет ли, мы всё равно будем рады, коли ты надумаешь остаться, сам знаешь. Видишь ведь, как поредели наши ряды. Айро – в Германии, Ваграм – в России… Но мы-то здесь. Выходит, и здесь можно жить.

– Люди разные, нельзя всех единой меркой мерить, – с грустью молвил Мучик. – Я, к примеру, не могу подолгу задерживаться на одном месте. Как ни крути, далеко от Еревана отъехал, отвык.

А ведь и правда, как бы ни складывались обстоятельства, ближайшие его друзья не покидали и не покинут Армению. Когда в Америке кое-кто с пренебрежением отзывался о художниках, людях искусства, которые не собирались эмигрировать, Мучик приходил в бешенство и напоминал о беседе популярного московского актера с одним ереванским критиком. Актер сокрушался: «Жаль все же, что ты так и не выбрался из этого провинциального, в сущности, города». В ответ прозвучало: «Глупец, я живу в столице своей страны».

– Не отмалчивайся, ты и теперь умотаешь в Америку?

Мучик помолчал, широко улыбнулся и расхохотался; следом захохотали друзья.

– Говорю как на духу, и в мыслях этого нет. Наскучила мне Америка. И американцы наскучили, и армяне тамошние, и тамошние мексиканцы. Ну и мексиканки тоже…

– И твоя Гуадалупе?

– Она больше всех. Мы уже полгода, как разъехались.

– Вот те на! Хотя… чего еще от тебя ждать?

– Надоели друг другу до смерти. Во-первых, она болтала, болтала. Мало того, что по-испански, так и без умолку. Вдобавок ужасно свою стряпню перчила, прямо нутро мне выжгла! Ну и наконец ревностью своей достала… Я тебя, твердила, насквозь вижу, в жены возьмешь армянку, чтобы дети были армяне. И пугала мексиканской мафией. Словом, довела до белого каления. Я ей и выдал: плевать я хотел на твою мафию с высокого дерева! Не забывай, между прочим, об армянской мафии, она вашу по-всякому отымеет.

Кстати, расстаться решили по-человечески. Славную устроили divorce party. Позвали друзей, закатили пир горой. Она не только мексиканской вкуснятины наготовила – фахиты там, энчилады и всякого такого, но много чего еще.

Одна из ее чокнутых подружек притащила большущий торт с надписью «Счастливого развода!» Сама же она заявилась на party с настоящим краснокожим – с этим индейцем мы потом сдружились. Вместе смотрели легкое порно, пили мохито, а Гуадалупе закусками нас угощала.

Перевел и подготовил

Валерий ГАСПАРЯН