Он много писал. Всегда много работал. Незачем напоминать его работы - они на памяти у всех, кто любит живопись. "Маки", "Арагац", "Яркий вечер", "В октябре", "Арарат весной"... Эти работы давно стали классикой, а их автор Ованес Зардарян принадлежит сонму представителей классической армянской школы изобразительного искусства Армении, на вершине которой ярко светится имя Мартироса Сарьяна, его "золотого" времени.

ВРЕМЯ, КОНЕЧНО, ОБЛАДАЕТ МОГУЧЕЙ ВЛАСТЬЮ, меняет "глаз", совершенствует видение. Его действие порой оказывается непредсказуемым. Иногда с годами от былых увлечений мало что остается. Легенда развенчивается, а яркий ореол вчерашних героев меркнет в глазах  нового поколения. Не происходит ли нечто подобное и с Зардаряном, с его произведениями? Не останутся ли они в прошлом безвозвратно отодвинутыми иными художественными веяниями?

        Нет! Сегодня он являет тот оптимистический парадокс, который может быть выражен формулой "настоящее не стареет". Если отбросить в сторону факты его биографии, живописные произведения Зардаряна появляются перед нами в своем чистом и незамутненном очаровании. Это чудеса меры и благородного вкуса, пластической ясности и глубокого интенсивного чувства, совершенное освобождение от какого-либо намека на риторику, синтез внешней оболочки и пластической основы, с помощью которых мастер выражал свое существо живописца и свое видение особенностей окружающего. Это не имеет ничего общего с формальными поисками.

         Оригинальность Зардаряна глубже, чем эта поверхностная, внешняя сторона живописи: его дар в одно и то же время более глубок и неуловим. Она

не вытекает из изменений внешнего облака предметов или различных отношений между ними, рождается из сообщения этим предметам внутренней, трудно достижимой экспрессии, из духовной напряженности...

          Как известно, 60-е годы (пора расцвета творчества Зардаряна, Галенца, Лавинии Бажбеук-Меликян...) расширили наше представление об армянской школе изобразительного искусства, включив в понятие эстетического поиска новые грани. Яркое, цветное, пылающее жаром подлинных чувств уже не казалось единственным синонимом национального. Выставки О.Зардаряна, Лавинии Бажбеук-Меликян и некоторых других художников раскрыли правомерность и достоинство иных путей. Это сдержанность в цвете, интеллектуальность образных поисков, попытка увидеть мир в его драматических и даже трагедийных аспектах, попытка углубить понимание всего существа, заставить зрителя втянуться в эмоциональный строй холста силой простой мысли. У Зардаряна эмоции открыты, колорит повышенно цветен, чувства заразительны.

СВИДЕТЕЛЬСТВОМ ТОМУ ЕГО РАБОТЫ, как, например, картина "Вишня в цвету", которую мне посчастливилось увидеть где-то в середине 70-х на выставке одной работы. Прошло много лет, но до сих пор помню место, где она висела, захватывая внимание зрителей. Именно тогда впервые осознала, что в живописи самый яркий цвет - белый. Картина была написана добротно, уверенно и органично, крепко скомпонована. Замечательно передано состояние торжества цветения. Но особенно восхитило то, что, кроме всего этого, самой живописью был передан аромат цветущей вишни.

           Зардарян действительно обладал счастливым даром передавать состояние природы. Написанная им цветущая вишня благоухает, луга и букеты в натюрмортах полны аромата, а в зимних пейзажах чувствуется свежесть морозного воздуха. У художника свой красочный строй, который он выработал годами неустанной работы. Мастер познает тонкость утренних и вечерних зорь, нежную красоту первой зелени и необыкновенность богатства армянской осени. Когда зацветала ива или вишня, он был во всеоружии - это ведь так быстро проходит, а надо успеть написать такую прелесть!

          Особенно Зардарян любил природу Бюракана, где у него был дом, в котором мне посчастливилось побывать с одним из своих друзей - физиком Мурадом Мурадяном. А физиков и вообще ученых художник любил, со многими у него сложились крепкие дружеские отношения. Частыми гостями его мастерской были в свое время Виктор Амбарцумян, чей великолепный портрет, написанный художником, может войти в золотой фонд армянской портретной живописи, и все созвездие астрофизиков.

          Грандиозные пространства научно-технического мира современности почти не освоены художниками. Очевидно, очень сложно одолеть холод и отчужденность этого мира, как-то очеловечить его. Похоже, авторов некоторых работ о жизни ученых гипнотизирует ледяное сияние, исходящее от "терра инкогнита" науки. И художники фатально сбиваются на внешнюю декоративность, схематизм. Их произведениям решительно недостает духовного богатства. Это духовное богатство есть в цикле портретов ученых, созданных кистью Зардаряна. Портреты одушевлены, в них чувствуется прикосновение творческой энергии человека. У каждого из портретируемых свой характер, своя индивидуальность, в некоторых случаях даже своя лирическая тема.

         Именно в этом редком и драгоценном даре - видеть душу живую в любом объекте, в каждой мимолетности - и кроется тайна способности художника к убедительным и многозначным обобщениям. А все детали весомы и пластичны, они властно подчиняют пространство, наполняют его отблеском живой, ищущей мысли.

         И что самое главное, почти все картины, написанные в разных жанрах, кроме завораживающей виртуозности исполнения особенно привлекают своей глубокой эмоциональной сопричастностью времени не только во внешних приметах повседневности, но и в пластике жизни, в ее дыхании, ритме, свете - самое сокровенное и дорогое в Зардаряне.

ЗАРДАРЯН БЫЛ ХУДОЖНИКОМ ТАКОЙ ГЛУБИНЫ, о которой мы мечтаем сегодня. В высшей степени современно чувствовал он поэзию искусства, интересно осмысливая традиции национального искусства, пролагая дорогу новаторскому пониманию живописной образности. На страницах нашей газеты - бывшего "Коммуниста" - он не раз делился своими размышлениями о природе творчества, о каких-то спорных моментах современного искусства. Как интересно мы поговорили с ним в Бюракане, жаль, что в те годы ни у кого из нас не было диктофона и многие его мысли не были записаны. Крепкого сложения, с седыми волосами, он встретил нас на пороге своего двухэтажного дома. А где-то поблизости была Бюраканская обсерватория.

         "Давайте, я покажу вам Бюракан, побродим, поговорим. Потом к нам присоединится Мария, она сейчас занята", - сказал он. Я поинтересовалась у мастера, видел ли он последнюю республиканскую выставку. После недолгого молчания он ответил: "Видел. Хорошие работы есть, но меня смущает похожесть многих. Меня привлекают лишь те работы, где ощущается искренний взгляд на жизнь, природу, цвет, Арарат, Армению, выраженный каждым по-своему самобытно. Если ты не имеешь своего лица или не считаешь удобным показывать его другим, правильнее вообще не демонстрировать свои картины. Многословие художника, не имеющего ни приличного языка, ни мысли, меня не волнует. Ведь искренность и благородство - единственные свидетели, и им принадлежит решающее слово в момент великого противостояния: художник - время".

        "А как понять, искренен художник или нет, - вступил в разговор один из физиков. - Это личное прирожденное качество или что-то иное?" - "Я думаю, особого секрета здесь нет, - ответил Зардарян. - Как может быть искренен в искусстве тот, кто не слышал, скажем, этот шум речки, не знает аромата скошенной травы, не знает, кто и как добывает хлеб насущный, тот, кто потерял человеческое ощущение того, что он сын Великой Природы? Искренность в искусстве - сила души, соки, обильно взятые у земли. Для меня вот эти горы - огромный тайник, источник бесконечных и неисчерпаемых мыслей, цвета, мудрости. Я верю этому тайнику, постоянно у него учусь, хочу слиться с ним..."

         Очень существенно, что художник умел передать своей палитре всю остроту и сложность современной духовной жизни. Чем больше вглядываешься в полотна Зардаряна, тем сильнее захватывает их огромное поэтическое обаяние. Диапазон оттенков спокойной, задушевной лирики колоссален. Но эта ее основная интонация не меняется, что бы художник ни показывал, - цветение весеннего дня, девочку с козленком, дерзко врывающуюся в горный пейзаж, багряную осень. Такое почти незабываемое постоянство настроения вовсе не означает, что художнику был безразличен объект изображения - лишь бы найти очередной повод для любования изысканными сочетаниями форм и красок.

В САМОЙ ОСТРОТЕ ЕГО УТВЕРЖДАЮЩИХ ИНТОНАЦИЙ, во всплесках яркого чувства, которые неизменно присутствуют во всех его образах, мы угадываем огромный сложный мир, стоящий за спиной художника, окружающий его со всех сторон, живущий в нем самом. И этому миру несет он гармонию и красоту в противовес грубости и бесчеловечности.

          Зардарян всегда был в непрестанном движении, шел путем обогащения, кристаллизации того, что хотел высказать. Чтобы понять его, надо было шагать с ним в ногу и быть очевидцем того, как наполнялось значительностью и мудрым смыслом его искусство, которое вместе с ним брало начало у истоков его творческой биографии. Как живописец, он прежде всего мастер сложных колористических градаций. Когда рассматриваешь его осенние пейзажи, то изумляет поистине безграничное множество отдельных пятен и оттенков цвета. Но при этом ни одна картина не вызывает ощущения пестроты. Это не только от органичности сочетаний близлежащих цветов и всей материи колорита в целом, но и от внутренней цельности ощущений, переживаний запечатленной картины бюраканской осени.

         Великолепному мастеру в этом году исполнилось бы сто лет. Давно не видела его работ. Но однажды в одном из залов Национальной галереи наткнулась на его картины. Стояла смотрела, и вдруг почудилось, что слышу шелест сухих листьев и грустный напев, который, как память, зовет откуда-то издалека. Слышу мелодию, приглушенную, серебристо звучащую, чей огонь затаен в глубине и разливается в беспредельном пространстве красок...

Наталия ГОМЦЯН