Генерал Деникин: “Союз России с Арменией очень пугал грузин”…

1 ноября, 2018 - 13:41

«Очерки русской смуты» — фундаментальная книга о Гражданской войне в России, написанная генералом Антоном Деникиным (1872-1947 гг.). Впервые в советское время она в полном объеме вышла тридцать лет назад. В книге, охватывающей период с февраля 1917 года по апрель 1920 года, автор также рассказывает о Первой Республике Армения в 1918-1919 гг., 100-летие которой исполнилось в этом году. Недавно эта книга вновь переиздана.

Помимо прочего Деникин в своей книге пишет об отношениях Армении с Россией, о регионе и возникших проблемах. Кроме того, что эти страницы интересны с исторической точки зрения, они также позволяют провести поучительные геополитические аналогии, соотнести ситуацию столетней давности с сегодняшними реалиями (отрывки публикуются ниже). Деникин, получивший отличное образование, был одним из наиболее успешных генералов Русской армии в годы Первой мировой войны. После Октябрьского переворота он стал убежденным идеологом и организатором белого движения, командующим Добровольческой белой армии. После поражения Добровольческой армии Южной России генерал весной 1920 года эмигрировал. Он оставил всякую военную деятельность и ограничил политическую борьбу с Советской Россией, перенеся свое концептуальное неприятие Советов в непримиримую публицистику. Он имел многолетний опыт военной журналистики. «Очерки» — главный труд Деникина – считается достаточно серьезным источником информации из «первых рук». 4 первых тома «Очерков» называют «очень объективными», а вот в пятом томе объективность изменяет автору, как только он касается деятельности Врангеля…

Русофильство армян

…После дипломатического поражения, понесенного в войне с Грузией, положение Армении стало еще более тяжелым. Окруженная со всех сторон врагами, связанная с внешним миром единственной ветвью ж.д. (Эривань — Александрополь — Тифлис), продолжение которой находилось в руках грузин и которая к тому же в любой момент могла быть перерезана Борчалинскими татарами. Разоренная революцией и турецким нашествием; переполненная беженцами со всех областей Закавказья и из Турции, непропускаемыми в места своего поселения ни англичанами, ни турками, ни татарскими республиками, — страна буквально задыхалась. Из русского наследия, стоя в стороне от важнейших стратегических направлений и составляя по территории всего лишь 5% Закавказья, она получила очень немного. Организм ее изнурял недостаток, иногда полное отсутствие трех важнейших элементов борьбы за существование: хлеба, денег и оружия.

Такое катастрофическое положение страны обусловило деятельность парламента и правительства, сводившуюся к изысканию способов удовлетворения этих насущных нужд ее и к поискам той внешней силы, которая могла бы хоть временно обеспечить ее существование.

В период турецко-германского нашествия стремление к России армянских правящих кругов было единодушным. Оно сохранилось и в первое время английской оккупации, но вскоре поблекло под влиянием настойчивого и резкого воздействия англичан. Английские представители — Уоккер, Бич и другие ополчились против русофильства армян, прибегая к давлению и запугиванию и, с другой стороны, рисуя армянам заманчивые перспективы самостоятельного существования соединенных русской и турецкой частей Армении с выходом к Черному морю… Ген.Уоккер официально в резкой форме ставил в упрек армянскому правительству его тяготение к России, нахождение на службе Армении русских офицеров и, в частности, присутствие в Эривани Добровольческого представителя. Все это, по словам Пападжанова, “создало у многих армян опасение — не потому ли англичане лучше относятся к грузинам, что те определенно отвернулись от русских”.

Когда в конце декабря парламент обсуждал наказ делегации, посылаемой в Париж, прежнего единства мыслей не оказалось. Правящая партия дашнакцаканов разделила свои голоса: часть стояла за автономию или федерацию обеих Армении с Россией; другая требовала “Великой и независимой Армении” с Киликией и выходами к Черному и Средиземному морям. Это был американский проект, рожденный фантазией победителей, живших тогда еще иллюзиями своего могущества; он приводил бы к соотношению на новой территории мусульманского населения к армянскому, как четыре к одному. Армянская “народная партия” (либералы) высказалась за воссоединение с Россией; к ней присоединились соц.-рев., в то время как соц.-дем., связанные тесно с грузинскими, поддерживали отделение от России вне зависимости от того или другого решения судеб страны.

Наказа делегации я не знаю, но, по свидетельству одного из членов ее, настроение их было далеким от утопий: “Армянский народ достаточно истек кровью, он стремится к спокойствию и мирному развитию… Правительство и народ вполне сознают, что самостоятельно Армения существовать не может… Сознавая свою слабость, мы не думаем предъявлять никаких требований и помиримся со всем, что решит конференция”. Без сомнения, это решение находилось в полном соответствии с настроением армянского народа, который, сохраняя явное, даже усилившееся пережитыми несчастиями тяготение к России, готов был, однако, признать над собой чей угодно протекторат — “хоть черта”, как говорили в народе, — какую угодно власть, лишь бы она избавила от голода и физического истребления.

Официально никаких деклараций о разрыве с Россией правительство пока не объявляло. Вскоре обнаружилось, что надежды на англичан не оправдались. С декабря до конца марта политика англичан была явно недружелюбна Армении. Ни финансовой, ни экономической помощи от них Армения не получила; боевого снабжения — также, под предлогом “строгого нейтралитета Англии”; сотни тысяч беженцев по-прежнему задыхались на площади целых трех уездов. Армяно-грузинская распря была разрешена с явным пристрастием в пользу грузин. Росло разочарование и вместе с тем усиливались вновь два течения общественной мысли и народных симпатий, идущие одно — к России, другое — к великой заатлантической республике, о всесильном заступничестве которой появились и некоторые фактические данные, и еще больше легенд.

В конце апреля в связи с обострившимися англо-турецкими отношениями и возросшим панисламистским движением в Средней Азии англичане изменили свою тактику: при их вооруженном содействии пали две суверенных татарских республики — “Юго-Западная” и “Аракская”, занятые затем армянами, и присоединена армянская “республика Андроника” — народного героя, официально “отступника”, предвосхитившего роль д’Аннунцио и Желиховского и обосновавшего свою суверенную власть на официальной территории Азербайджана. Таким образом, в начале апреля Армения занимала всю Карсскую область, всю Эриванскую и юго-западную часть Елисаветпольской губернии.

Эти события вернули вновь симпатии армян к англичанам, но ненадолго: категорический отказ англичан в дальнейшем от реального заступничества за армянский народ во время кровавых событий в Карабахе и Зангезуре, когда англичане заявили, что вооруженной помощи не окажут, а “используют лишь свой моральный авторитет”, окончательно подорвал доверие и симпатии армян к англичанам. Председатель правительства Хатисов с горечью и недоумением говорил ген.Уоккеру: “Мы удивляемся, что в то время, как в Лондоне нас уверяют в любви к армянам, здесь мы видим отношение обратного свойства. Мы ждали союзников как избавителей, теперь приходится разочаровываться в этом”. А политические деятели Армении пришли понемногу к безнадежному заключению, что “англичане стараются создать буфер против России из Азербайджана и Грузии и уничтожить Армению — из тех соображений, что последняя будет служить проводником русского влияния, могущего привести к Средиземному морю”.

Ориентация на Америку

Между тем в Армению прибыла Американская благотворительная миссия, которая, вместе с идеей “Великой Грузии”, с ранней весны принесла с собой исстрадавшемуся от голода и эпидемий населению более реальные ценности — хлеб, рис, медикаменты и медицинскую помощь. Впечатление от этого филантропического шага было огромно, надежды неумеренны, и поэтому в парламенте и в правительстве смолкли всякие трения и колебания и установилось полное единство ориентации — “на Америку”. 15 мая глава правительства Хатисов, основываясь на постановлениях состоявшегося в конце марта в Эривани съезда турецких и русских армян, объявил торжественно стране, что, “согласно воле всего народа, правительство провозглашает Армению на вечные времена объединенной (турецкая и русская) и независимой”. “Правительство Армении в Закавказье, — говорилось в особом акте, — в настоящее время объявляет себя правительством объединенной Армении — с установлением в качестве формы правления демократической республики”. Парламент — бывший “Национальный совет”, образованный в свое время путем соглашения политических партий, был распущен, и новый, “всенародный”, предложено было созвать в июле.

Весьма интересны мотивы, приведенные на решительном заседании парламента, заставившие дашнакцаканов переменить “русскую ориентацию на американскую”: “Цель независимости — стремление собрать весь армянский народ, чтобы уберечь его от рассеяния по всему свету, подобно евреям. Для этого нужна площадь, освобожденная от мусульман, и нужен покровитель, который защитил бы и поднял экономически будущую Армению. Россия как страна людей… равно относящихся ко всем нациям, не позволит армянам выселить татар. Что же касается экономической помощи, то она может быть оказана Россией только через 15 лет”.

Армянские деятели, не искушенные в политической игре мировой дипломатии и плохо осведомленные, играли в руку пантурецкому движению, подогревая фанатизм турок. Они не понимали, что среди Согласия нет ни одной державы, которая пожелала бы проливать кровь за армян, что появившийся вслед за благотворительной миссией американский полк. Хаскель — “Верховный комиссар Антанты в Армении” — приехал с широкими полномочиями и… с заранее предрешенным постановлением “не посылать ни одного американского солдата в Армению”. “Моральный авторитет Америки” должен был остановить кровопролитие в воинственных странах Ближнего Востока, где только сила внушала к себе уважение, страх и покорность…

Увеличение территории Армении в апреле, устранив чрезмерную скученность населения, имело, однако, два неблагоприятных последствия — увеличение числа голодных ртов и введение в организм страны новых значительных контингентов враждебного ей мусульманского населения.

Американская помощь была спасительной, но далеко не достаточной. В финансовом отношении республика зависела от Грузии, получая закавказские боны из тифлисской экспедиции. Это обстоятельство становилось критическим в такие моменты, как, например, в дни армяно-грузинского конфликта, когда у военного министра Армении (к 30 дек.) оставалось в казне 220 тыс. рублей! Страна нищая, не имевшая экспорта, не могла решиться на выпуск своих денежных знаков, заранее обреченных на полное обесценение. Поэтому, когда в июле были израсходованы закавказские боны, правительство “независимой Армении” прибегло к средству, совсем незаконному, но весьма показательному: от имени Эриванского отделения Российского государственного банка было выпущено на несколько сот миллионов “чеков”. Эти чеки, имевшие подзаголовок “специальный текущий счет Республики Армения”, спасли страну от банкротства и имели обращение весь период ее самостоятельного существования.

Недостаток вооружения и, главным образом, боевых припасов был еще более чувствителен и препятствовал надлежащему развитию “армянской армии”. Она состояла из дивизии пехоты (к лету — из трех отдельных бриг.), бригады артиллерии, конного полка и небольших технических частей. Состав ее, определенный штатами для “мирного времени” в 22 тыс. человек и для “военного” — в 44 тыс., фактически терпел большие колебания, не превышая никогда 10-15 тысяч. Было одно время, непосредственно после армяно-грузинской войны, когда за отсутствием продовольствия и боевых припасов дивизию пришлось довести временно до 4 тыс.

Июльские события застали армянскую армию в беспомощном положении: полное отсутствие запаса винтовок и наличность всего лишь 300 тыс. трехлинейных патронов ограничили ее боеспособность и лишали всякого смысла мобилизацию.

Между тем весь юг и юго-восток страны были объяты восстанием мусульман. Оно подкатывалось с юга к Эривани, угрожало Карсу и Александрополю и в нейтральной зоне у Садахло нависло грозной опасностью перерыва единственной питательной артерии страны…

Легенда о союзе России с Арменией

Армян резали по всему Закавказью, по Анатолии и Киликии, а Верховный комиссариат отвечал на обращенные к нему недоуменные вопросы, что “вопрос о мандате на Армению еще не решен” и что в настоящее время делаются “глубокие изыскания”, от которых будет зависеть решение. Ген. Харборд с огромной американской миссией совершал в это время путешествие на Диарбекир — Эрзерум — Муш — Каре — Эривань — Тифлис для “изучения армянского вопроса с точек зрения: этнической, экономической, финансовой, военной и проч.”

Перед несчастным народом с особенной яркостью встанет вопрос об его существовании. Суровая действительность рассеет все иллюзии об иностранной помощи, и мы увидим вновь резкий поворот общественного мнения в сторону России.

Сообразно с переменами армянским правительством “ориентации”, менялись взаимоотношения его с Добровольческой армией.

Во время германо-турецкой оккупации из Армении приезжали негласно посланцы правительства, боявшегося “скомпрометировать” себя в глазах завоевателей. Они свидетельствовали о верности Армении русской государственности и просили помощи. В ноябре в Екатеринодар прибыл уже официально полк. Власьев, имевший титул “представителя Армянской армии при Добровольческой армии”. Он также описывал яркими красками русофильское настроение Армении, в частности, особенное расположение там к Добровольческой армии. Власьев просил о сформировании и отправке через Батум армянского отряда, о помощи хлебом и боевыми припасами, о помощи армянским беженцам и возвращавшимся с запада бывшим военнопленным.

На основании этих данных в конце ноября был послан ген.Драгомировым в Эривань полк. Лесли с полномочиями “войти в сношения с представителями Армянской республики по вопросам политическим” и с письмом ген. Драгомирова министру иностр. дел, в котором указано было на желательность “делегирования представителей Армянской республики в г.Екатеринодар с целью информации о своих местных нуждах”.

Лесли пришлось сильно разочароваться в екатеринодарских информациях. Прибыв в Эривань в самый разгар надежд на спасительницу Англию, он был встречен чрезвычайно холодно, и доморощенные армянские дипломаты вовсе недвусмысленно дали ему понять, что “лучше подождать, не открывая свои карты, так как неизвестно, кто сильнее, кто настоящая Россия — вы, Колчак или большевики”. От Власьева армянское правительство отреклось, заявив, что он был только “разведчиком военного министерства, а не представителем”.

Состоявший в то время начальником штаба армянской дивизии полк. Зинкевич передавал, что правительство не решается послать своего представителя в Добровольческую армию, “боясь скомпрометировать себя в глазах союзников, на случай, если вопрос о переходе Армении под протекторат другой державы является вопросом решенным или возможным”. Не последним аргументом был, вероятно, и страх “скомпрометировать” себя и в другом направлении: весною парламентом принято было постановление, без всякого видимого повода, о “невмешательстве армян в борьбу Добровольческой армии с советской Россией”.

Хотя увлечение английской ориентацией прошло и после небольшого периода сомнений и колебаний симпатии Армении всецело перешли к Америке, но в русском вопросе ничего не изменилось. “Хаскель потребовал от правительства Армении, — сообщал полк. Зинкевич, — чтобы оно не сносилось с главнокомандующим помимо него. Кроме того, в тех случаях, когда американцы видят проявление симпатий к России, они убеждают армян, что Россия никогда больше не будет великим государством и что поэтому на нее нельзя рассчитывать в смысле помощи”.

В результате с марта до августа между Арменией и главным командованием Юга никаких официальных сношений не было, хотя в Екатеринодаре находился посол Армении при Кубанском правительстве Сагателян. Негласно, однако, он бывал у меня и у ген.Драгомирова, просил не ставить в вину его правительству ту позицию, которую оно вынуждено было занять в отношении Вооруженных сил Юга, находясь в полнейшей зависимости от внешних сил и не желая раздражать Грузию, и без того “сдавившую армянам горло”. Я ответил, что сочувствую несчастному армянскому народу, понимаю щекотливое положение правительства и не придаю значения задевающим нас декларациям.

В мере наших ограниченных возможностей мы оказывали некоторую помощь Армении, главным образом заботами об ее беженцах и их реэвакуации. Отправка хлеба через Грузию была невозможна, и транспорт его, посланный в январе 1919 г., был захвачен или не пропущен грузинами. Впрочем, в июле, в самую тяжелую минуту, нам удалось переправить в Эривань с огромными трудностями, минуя Грузию, через Батум на Ардаган по сухопутью транспорт с несколькими миллионами патронов.

Осенью изменилась вновь “ориентация” и — в связи с этим — отношение к нам: в августе приехал в Екатеринодар “нач. ген. шт. Армении”, полк. Зинкевич, который вернулся в Эривань уже в качестве “Военного представителя Вооруженных сил Юга России”, встреченный там “подчеркнуто торжественно, по высшему ритуалу”.

Таким образом, наш “союз с Арменией”, который так пугал грузин и не нравился англичанам, принадлежал к одной из грузинских легенд. Но легенда сослужила нам, несомненно, большую службу, отвлекая силы и умеряя в значительной степени воинственный пыл Азербайджана и Грузии, считавших свой тыл при наступлении на север открытым для удара армянской армии.

Первое полугодие английской оккупации Закавказья показало наглядно, что ни одна из тех задач, которые провозгласили англичане или которые приписывались им общественным мнением Юга России и Закавказских новообразований, выполнена не была. Край пылал в огне восстаний и межплеменной вражды, не мог считаться ни “обеспеченным тылом Вооруженных сил Юга”, ни “прочным барьером, прикрывающим Персию”, ни — в силу общего разочарования английской политикой — “благоприятной ареной для английской колонизации”.

К весне 1919 г. русская политика англичан несколько изменилась: внутренние политические затруднения в Англии, осложнения с Турцией, трения в Верховном совете и, по-видимому, подозрительность и соревнование держав Согласия поставили на очередь вопрос об уходе англичан из Закавказья и замене их итальянцами. Появились уже итальянские квартирьеры и военные миссии, посетившие Баку, Батум и Тифлис и очаровавшие закавказских правителей своими взглядами и щедрыми обещаниями…

К этому времени отношения наши с англичанами начали несколько налаживаться. Военное снабжение шло в широких размерах; екатеринодарская миссия по-прежнему поддерживала нас в спорных вопросах; ген. Мильн, посетивший Екатеринодар 10 апреля, воспринял лично нашу точку зрения на взаимоотношения с закавказскими новообразованиями; адмирал Сеймур проявлял полное доброжелательство в вопросах помощи нам силами английского флота, принимавшего участие в обороне Акманайских позиций; наконец, высшее командование в Тифлисе и Батуме было сменено, и екатеринодарская миссия ставила это обстоятельство в связь с предстоящим изменением всей английской политики в Закавказье.

Новый генерал-губернатор Баку Шательворт — один из крайних русофобов до того времени, пригласив моего представителя, доверительно развивал ему свои мысли: “Ваше общественное мнение склонялось к тому, что англичане, оккупировав Закавказье, хотят его удержать за собой как путь в Индию и местонахождение нефти. Это неверно, так как здесь мы являемся отрезанными от всех наших баз и, если бы впоследствии Россия атаковала нас, мы не могли бы защищаться. Туркестан в совершенно другом положении: он представляет для нас большой интерес как преддверие Индии и плацдарм против Афганистана. Но мы там не хотим основаться, чтобы не увеличивать наших владений и так как предпочитаем жить в дружбе с восстановленной Россией. Доказательством этого вам может служить то обстоятельство, что мы вывели оттуда почти все наши войска и, несмотря на просьбу Закаспийского правительства помочь им людьми в борьбе с большевиками, отказали. Что же касается Закавказья, мы отлично понимаем, что вся культура здесь — исключительно русская, и что оно ни экономически, ни политически без России существовать не может. Если бы мы остались здесь дольше, возможно, что народы Закавказья не хотели бы вернуться к вам, а предпочли бы остаться под Британским владычеством, так как мы постоянно балуем подвластные нам народы, наводняя рынок деньгами и сравнительно дешевым, хорошим товаром, а также предоставляя им полное самоуправление, поддерживая вместе с тем порядок и справедливость. Этого не будет. Мы скоро уйдем отсюда, и нас заменят итальянцы. Картина переменится: их главная цель будет эксплуатировать страну, так как Италия — страна бедная и им нужно поправлять свои финансовые дела. Не знаю наверное, но, возможно, что она даже получит мандат на Закавказье. В таком случае, очевидно, содержание оккупационных войск будет отнесено на местные средства. Итальянцы будут усиленно вывозить нефть на льготных условиях. Вы сами понимаете, что это не привлечет ни правительств, ни население на их сторону; народ начнет естественно тяготеть к России, и все Закавказские республики сами вернутся к вам”.

Побуждения, по словам Шательворта, заставлявшие англичан покинуть Кавказ, глубоко мудрые и политически дальновидные, вызвали у нас решительные сомнения. Мы видели причины в других явлениях: на страже русских интересов стали неожиданно и независимо от своего отношения к России тред-юнионы и мировая конкуренция… Во второй части своей беседы Шательворт был, однако, несомненно, прав: итальянская оккупация сулила нам еще горшие беды. Мы не питали никакого доверия ни к доброжелательности к нам политики Италии, ни к ее материальной незаинтересованности, ни к политической устойчивости итальянской армии. В перспективе рисовалось еще большее поощрение центробежных сил, экономическая эксплуатация, хаос во внутренней жизни Закавказья, подготовляющий пришествие большевизма и наряду со всем этим — прекращение материальной помощи Вооруженным силам Юга.

И потому, когда английская миссия неофициально осведомила нас, что англичане могли бы задержать свой уход до осени, если бы поступило соответственное заявление от главного командования, я, выбирая из двух зол меньшее, послал ген. Бриггсу письмо, в котором, отметив со стороны английских представителей поддержку идеи русской государственности, просил уведомить его правительство, что замена английских войск будет встречена (у нас) с сожалением…

Не знаю, где и как использовано было это письмо и имело ли оно вообще какое-либо значение, но в конце июня мы получили телеграмму из Лондона: “Черчилль просит предупредить о неизбежности, вследствие настроения рабочих, постепенного отзыва войск со всех фронтов, начиная с зимней кампании. Помощь всяким снабжением обещал продолжать в прежнем размере”. 12 июля английское военное министерство сообщило, что эвакуация начнется 15 августа; одновременно начальник итальянской миссии в Закавказье уведомил, что отправка итальянских войск взамен британских не будет иметь места.

Мое письмо было только признанием заслуг местных английских представителей, но отнюдь не доброжелательства к русским интересам английского правительства. Летом и осенью 1919 г. мы увидим наряду с возрастающим русофильством английских военных кругов Екатеринодара и Константинополя, связанных с Черчиллем, в области высшей политики Лондона все то же хитросплетение помощи и противодействия, все то же лавирование между Россией, советской властью и “наследниками России”; все те же “две Англии”, “две руки”, из которых, по признанию Бьюкенена, одна оказывала помощь белому движению, в то время как другая отрывала западные лимитрофы и закавказские республики, отталкивали тем патриотические элементы России.

Разительным и символическим диссонансом прозвучат слова двух англичан, сказанные осенью на разных концах старого мира — в Тифлисе и Лондоне.

Покидая Закавказье, командующий английскими войсками ген. Кори дал интервью журналистам, в котором, протестуя против обвинения англичан “в разжигании самостийных стремлений”, заявил: “Единственной целью, преследуемой англичанами, было всеми силами удержать Грузию и Азербайджан от выступления против Добровольческой армии. Прикрываясь принципами самоопределения, англичане должны были охранять окраины до того момента, пока Россия, встав на ноги, могла бы шутя собрать все то, что от нее отпало”.

И словно в насмешку над иллюзиями, покрывая “звонкие дисканты” поборников такого “политического сентиментализма”, раздается из Лондона “фундаментальный бас” “реальной политики”: “Адмирал Колчак и ген.Деникин ведут борьбу не только за уничтожение большевиков и восстановление законности и порядка, но и за Единую Россию. Этот лозунг неприемлем для многих народностей… Не мне указывать — соответствует ли лозунг политике Великобритании… Один из наших великих государственных деятелей, лорд Биконсфильд, видел в огромной, великой и могучей России, катящейся подобно глетчеру по направлению к Персии, Афганистану и Индии, самую грозную опасность для Великобританской империи”.

Чрезвычайно трудно определить извилистую раздельную линию “двух Англий”, двух морально-политических идеологий английской общественности. Но опыт полуторагодового правления убедил меня в том, что, кроме ненависти Биконсфильда и беспринципности Ллойд Джорджа, в Англии есть течения, есть люди и народные слои, которым не чужды общечеловеческие основы морали даже в политике, которые не относятся к России только как к угрозе английскому владычеству в Азии или к объекту беспощадной колониальной эксплуатации. С этой Англией у новой России найдется еще общий язык.

Подготовила

Елена Шуваева-Петросян

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image