Всего 13 лет продлился блистательный творческий путь кумира нескольких поколений — Леонида Енгибарова. Из них цирку он отдал около 12 лет, а дальше начался иной, новый полет, которому, увы, не суждено было быть долгим. Уже вряд ли можно вспомнить, кто именно назвал его «клоуном с осенью в сердце», но у поклонников и поныне это первая ассоциация с именем Енгибарова. Хотя он не был клоуном в общепринятом смысле и масштаб его творческой личности выходил далеко за пределы манежного круга.

О последних годах его жизни — в собственном театральном коллективе — известно довольно мало. При том, что гастроли по просторам огромной страны длились два сезона, не сохранились пленки и записи выступлений. Возможно, где-то они есть, но, к сожалению, не в широком доступе. Даже фотографии моментально, при любом подвернувшемся случае, расхищались поклонницами. А о причине смерти Енгибарова до сих пор множатся слухи. Наш рассказ о том, как было на самом деле, и о последнем периоде жизни одного из трех, по словам Марселя Марсо, гениальных мимов наряду с Бастером Китоном и Чарли Чаплином и «единственного незаменимого актера», по определению Параджанова.

Актриса Татьяна Белова, профессор театрального отделения Университета искусств Северной Каролины, пожалуй, лучше всех из ныне живущих знала артиста, особенно в последние годы его жизни. Супруга бессменного режиссера, учителя и близкого друга Енгибарова, Юрия Белова, который, к сожалению, умер несколько лет назад, была сценической партнершей Леонида, и театр пантомимы — это их общее детище. Она поделилась, как всё начиналось и как на взлете оборвалось.

К цирку он относился очень серьезно как к месту работы, но он не жил цирковой жизнью, не растворялся в этой атмосфере, как это принято у цирковых, не считал его своим домом, а коллег — семьей и близкими по духу людьми. У него был другой менталитет. Еще с училища он сильно отличался от потомственных цирковых, молодых представителей именитых династий, и всегда подчеркивал: «А я сын повара». Леонид не сближался и почти не дружил с цирковыми, держась особняком, что было нетипичным для этой среды и многих откровенно раздражало. Его притягивали личности из мира драматического театра, ему было интересно с ними, и они отвечали тем же — в цирк на Енгибарова приходила вся творческая элита и ему аплодировали стоя. Близким другом, кроме Белова, у него был замечательный артист Олег Стриженов, еще он дружил с Роланом Быковым, Евгением Евстигнеевым. Да и с другой стороны, нет ничего удивительного в том, что столь разносторонне одаренный человек, большой артист, философ и ярчайшая индивидуальность не пожелал задерживаться на одном месте, в довольно ограниченном для него формате.

Обиды, безусловно, тоже были. Несмотря на многочисленные приглашения «лучшему клоуну мира» (это звание Енгибаров с триумфом получил в 1964 году на Международном конкурсе клоунов в Праге) от западных импресарио, его не выпускали на гастроли за рубеж, полагая, что в СССР он не вернется. К слову, иностранные зрители тоже приходили в восторг от Енгибарова и называли его «Джон Леннон».

«У нас с Юрой была своя версия, почему его не выпускали за границу, — рассказывает Татьяна Белова. — Дело в том, что он никогда никому не давал взятки, это было для него невозможно и противоречило его природе. Да и вообще появление в главке и общение с чиновниками от искусства вызывало у него неприятие и дрожь». Негласный статус невыездного сильно его задевал, в разговорах на эту тему он бывал резким, что, конечно же, некоторыми «доброжелателями» передавалось «наверх, куда следует». Но однажды, когда руководство Московского цирка сделало ему заманчивое предложение, касающееся только его, без Белова, он категорически отказался — Енгибаров не предавал и не продавал своих друзей.

В августе 1969 года Беловы приехали в Ялту, где в это время в цирке работал Енгибаров. Юрий сообщил, что после выпуска в будущем году группы студентов возглавляемого им эстрадного отделения ГУЦЭИ, где он вел курс, на котором училась Татьяна (к слову, художественный руководитель Ереванского цирка Сос Петросян тоже был студентом этой группы и учеником Белова), он вряд ли будет набирать новый курс, и Енгибаров сказал: «Надо делать свой театр». Юрий тоже хотел начинать нечто новое — так зашел разговор о театре.

Надо сказать, что Юрий Белов был прекрасным театральным режиссером, он ставил спектакли в Театре Моссовета, в Театре Станиславского, позже был худруком Московского мюзик-холла. Эмигрировав в 1980 году, очень быстро стал востребован в США, с большим успехом продолжая режиссерскую и педагогическую деятельность. К тому же Беловы многое сделали для популяризации в Америке имени Енгибарова. Если в Европе после Праги-64 его узнали, то за океаном о призере Кубка им. Басса в те годы почти ничего не слышали.

Летом 1970 года Юрий Павлович связался с Театром эстрады и, заручившись согласием на спектакль, они начинают репетировать. Отработав последние гастроли в Ереване и Баку, Енгибаров уходит из Союзгосцирка.

В начале 1971-го в Ереванском драмтеатре под руководством Рачья Капланяна (единокровного брата Леонида Енгибарова, фамилия Капланян — по отчиму), а затем на сцене московского Театра эстрады прошел спектакль «Звездный дождь». «Мы решили выпустить „пробный“ спектакль и посмотреть, как это сработает, как его примет публика», — вспоминает Татьяна. Спектакль прошел с огромным успехом при аншлаге. В знаменитом ресторане «Славянский базар», за столиком, где когда-то Станиславский и Немирович-Данченко создали МХАТ, Беловы и Енгибаров встречаются с представителями «Росконцерта». «Сидим на том же месте в том же ресторане и ведем переговоры о создании своего театра», — продолжает воспоминания Белова. Переговоры прошли успешно. В труппу вошли Татьяна со сценической ролью «женщины, без которой нельзя обойтись», прекрасный пантомимист Евгений Низовой, музыканты, костюмеры, осветители и Енгибаров со своим другом-режиссером. Весной-летом 1971 года в марьинорощинском доме культуры шли репетиции спектакля «Причуды клоуна», который в сентябре был показан и принят. Коллектив, названный «Эксцентрический ансамбль Леонида Енгибарова», едет на гастроли.

«Была выстроена тема — девушка, о которой мечтает Леня, история любви. Он выходил, снимал фонарь, влюбленные парень и девушка устремлялись друг к другу, но, как только он опускал фонарь, они теряли друг друга, и в результате он понял, что должен стать фонарным столбом. Сюжет другого номера таков: выходит девушка с магнитофоном, выезжает на велосипеде Леня. Нажимая на кнопки, девушка начинает им управлять: при обратной перемотке он едет назад, с ускорениями, замедлениями движения — номер был очень трогательным». Второе отделение состояло из сольных пантомим в сопровождении енгибаровских новелл, которые Татьяна читала за кулисами.

«Мы активно ездили со спектаклем по стране, иногда было по два спектакля в день, режим был насыщенным, но не изнурительным. Давно осевшая в прессе информация о том, что это был дикий „чёс“, неверна. Наш спектакль был слишком элитарным для этого. Леня днями писал, у нас было время на репетиции и на отдых».

Театр Леонида Енгибарова гастролировал с сентября 1971-го по май 1972-го. География была богатой: Юг России, Крым, Южная и Западная Украина, Норильск, Дудинка, Иркутск, Челябинск, Новосибирск…

«С июня мы ушли в отпуск и вернулись в Москву. Леня сказал, что хочет репетировать новый номер с проволокой. Он отправляет свою маму в пансионат. Теперь они должны жить вместе в новой благоустроенной, но однокомнатной квартире на Аргуновской улице, полученной несколько месяцев назад взамен старого марьинорощинского дома. Леня все это время паниковал: при всей любви к матери он не представлял себе жизни без собственного пространства — отдельной комнаты. Справедливости ради надо сказать: когда люди начинают возмущаться, что у звезды такой величины была жилищная проблема, они не правы. Государство однажды дало Лене квартиру в центре Москвы, но он оставил ее своей бывшей жене (в конце 60-х у него был короткий неудачный брак с ленинградской актрисой). До сдачи кооперативного дома, в который он вложил пай, было еще далеко. Все это заставляло его сильно нервничать».

То, что Енгибаров якобы пожелал вернуться в цирк, тоже неправда. Действительно, ему поступило предложение работать на манеже со спектаклем, но он не собирался возвращаться. «С цирком у него был конфликт, — утверждает Татьяна. — Леня отказывался выступать в перерывах на манеже, на котором находился чей-то реквизит. „Я не паузы между номерами заполняю, а на мне строится зрелище и публика идет на меня“, — говорил он».

За это время, кроме гастролей со своим театром, Енгибаров успел сняться в двух фильмах — у Тенгиза Абуладзе в «Ожерелье для моей любимой» и у Шукшина в «Печках-лавочках».

К осени 1972 года труппа собиралась обновить репертуар и август посвятить совместным репетициям. А в конце июля, как известно, в Москве была жара с гарью от горящих торфяников. Незадолго до этого, по словам друзей, у Леонида было что-то вроде сердечного приступа, но его «откачали». Утром 25 июля Антонина Андриановна, мать артиста, вернулась из пансионата. А днем зазвонил телефон у Юрия Белова: Енгибаров попросил его приехать, потому что ему стало плохо — сильно болел желудок.

И тут началась цепь трагических обстоятельств. Белов не сразу смог приехать — внезапно к нему нагрянула родственница, общение с которой заняло время. На подъезде к новому дому Енгибаровых его задержала дорога — клали трубы и проехать было невозможно. Наконец добравшись и увидев состояние Леонида, Юрий вызвал скорую, которая опять-таки ехала долго, врач оказалась молодой, неопытной и диагностировала язву. Внезапно у Леонида скрутило руку, которую в это время держал Белов. Врач попыталась сделать укол, но было уже поздно…

Спустя много лет, уже живя в Америке, Беловы искали няню для сына. К ним пришла русскоязычная женщина и, увидев фотографию Енгибарова, рассказала, что 25 июля 1972 года в Москве она дежурила как диспетчер на скорой помощи. Если бы ему поставили правильный диагноз и сделали операцию, то его бы спасли. В те годы врачи нередко путали язву с инфарктом. Это была абдоминальная форма инфаркта миокарда, когда боль отдает в область живота. Женщина говорила, что вскоре после его кончины у них на скорой был специальный разбор этого случая врачебной ошибки.

До сих пор в народе ходят слухи о совсем иных причинах смерти великого артиста (странно, что некоторые из них распространяли сами цирковые, хорошо знающие Леонида) — начиная от травмы, полученной на арене, и заворота кишок и заканчивая версией о том, что его убило КГБ. Вдобавок Марина Влади в своей книге о муже изложила не имеющую ничего общего с реальностью историю о том, как Енгибаров упал на улице Горького и «умер как собака прямо на тротуаре». Он умер дома, на руках у лучшего друга и матери.

Позже Юрий Павлович рассказывал, что именно в тот день в московской типографии печатался 9-й том Большой Советской Энциклопедии: «Родился в 1935 году, в Москве, окончил Государственное училище циркового искусства… удостоен звания народного артиста Армянской ССР»… Уходя из жизни, Леонид Енгибаров входил в историю.

Подорванное здоровье, цепь роковых случайностей, и жизнь его оборвалась. В 37 лет — он не раз шутил на эту тему: «Если я гений, то умру, как Пушкин, в 37», но кто мог подумать, что эта фраза окажется пророческой… Сам он точно не мог — начался новый виток творчества, впереди рисовались перспективы, ставились цели, рождались мечты: «Мы еще поедем и выступим в Лас-Вегасе, и в Париже тоже!»

Его смерть для всех стала шоком. Белову предложили сохранить театр и попробовать других артистов, но Енгибаров был незаменим.

Бытует мнение, что Высоцкий и Енгибаров были друзьями, но это не так. Возможно, это подкреплено пронзительным стихотворением, написанным поэтом на смерть клоуна, и фатальным совпадением — оба покинули этот мир в один тот же день с разницей в 8 лет. Они были знакомы и как творческие личности очень уважали друг друга. Прошли годы, и теперь Енгибарова нередко вспоминают в контексте Высоцкого как его друга. На самом деле это две параллельные вселенные, глубина уникального таланта Енгибарова безмерна, самодостаточна, и он не нуждается в «привязке» ни к выдающемуся и всеми любимому Владимиру Семеновичу, ни к кому бы то ни было еще.

За 47 лет после ухода Енгибарова выросло не одно поколение. К сожалению, а скорее к стыду старших, молодежь уже почти не знает, кто это. Даже студентам Ереванского театрального вуза преподающему там Сосу Петросяну приходится рассказывать о нем «с нуля». Забыть такое культурное явление, как Леонид Енгибаров, лишить себя мира его фантазий и пантомим, полных звуков и красок, непозволительно и абсурдно. Не погружаясь в его мир, люди обкрадывают сами себя.

До Енгибарова ничего подобного ни в цирке, ни на эстраде не было, он создал новый жанр. Он был больше чем клоун, больше чем мим, уникальный придумщик своих номеров, прекрасный актер, тонкий самобытный литератор, эрудит, спортсмен, цирковой артист широкого диапазона с серьезнейшей физической подготовкой и потрясающим чувством ритма, совершенно необыкновенная личность. Философ, много раз держащий на ладони земной шар, не дошел до местечка из своей новеллы — кабачка под названием «Старость». Хотя мало кто может представить его старым.

В Ереване помнят случай, когда однажды, в начале 70-х, он пришел в родной для него цирк по делам во время представления. Зрители заметили его и начали аплодировать. Это были долгие овации. Смущенный поначалу Енгибаров собрался и придумал пантомиму-экспромт: раскрыл руками грудную клетку, достал сердце, разрезал его на множество маленьких кусочков и бросил в зал.

Те, кто по кусочкам раздает людям свое сердце, проходят яркую, но короткую дорогу жизни.

Кабачок Старость

В конце длинной дороги Жизни есть маленький кабачок Старость. Там приятно попивать сухое вино, вытянув усталые ноги к каминной решетке.

Сюда часто забегают пропустить свой первый стаканчик и набраться мудрости те, у кого вся дорога впереди. И надо следить за собой и не хватить лишнего, чтобы не наболтать, им чего — про ветер и бури, а то они, чего доброго, не выйдут отсюда.

Как смешно они сейчас петушатся, не зная, что дорога до этого кабачка страшна, порой опасна.

А им сейчас все нипочем.

Так думали старики, что сидели в кабачке, согревая кости, ожидая, когда придет дремота и можно будет снова и снова хоть в мечтах — отправляться в дорогу.

Евгения Филатова,

блогер, редактор (Армения)

специально для Армянского музея Москвы