Валерия Олюнина: «Нежность к Арарату». Стихи об Армении

27 апреля, 2020 - 21:23

Аисты Суренавана

Нет, аисты Суренавана мне не снятся …

Но в том июне сердце выстлалось травой,

соломой, перьями из гнезд армянского села…

Где каждый хмурый и безликий дом

Был словно под покровом пары аистиной…

Наверное, клювами устраивали душ,

разбрызгивая воду,

Окропляя…. иль может освящая

Своих новорожденных аистят…

Суренаванский аист…. будто с петушками

Тех, что Есенин видел на коньках,

Ведете вы веками перекличку…

Вы раньше, чем собаки, охраняли

И человеческую явь, и сны, и смерть…

на тысячелетье раньше созданные Богом

и для счастливых…и для тех,

кто мог бы ими стать с седьмой попытки..

Армянский Аист…Аист Беларуси… и шведа,

по чьей легенде аист утешал Христа…

Пусть никогда не станет жертвою туземца,

Что голову для колдовства отрежет у него…

                                  ….

Мы въехали в Суренаван другим, сентябрьским днем.

И шумно покупали виноград и дыни…..

И чей-то смех меня уже пугал,

Лишь потому что гнезда пустовали…

 

Капсула моего времени

Какого бы я припомнила экспоната после…

Бросаю в коробку несколько зерен параджановского граната,

Расплавленную капающую плоть модерато Марцелло.

И крестик, так и не увиденный на груди зарубленного армянского офицера.

Медный, гербом увенчанный грош Иосифа.

Из тела поэта Ивика до сих пор не вытащенный нож.

Упрямую, не умираемую вещицу - ухо Ван Гога,

Последнюю обрывистую после помилования Вийона дорогу…

И игрушечного медведя, что в свой пятый день рождения распотрошила.

И тот кусок мыла, на который выменяла шило, которым тебя убила.

***

Армену Гаспаряну

Вдруг захотелось однажды

на рассвете приехать в твой город.

Не как Сароян приехал в Битлис,

который он знал по камню,

по колодцу, по фруктовому саду,

прежде чем увидел его впервые,

армянский город, где ничего армянского нет,

где был армянином был только он один.

А так, чтобы идти по брусчатке,

заглядывать в каждое окно,

стучаться, будить разозленных гюмрийцев,

спрашивать о тебе,

возможно, кто-то с нежностью и скажет.

Потому что в этом городе

ты много лет назад

однажды взял окровавленного истерзанного буйвола,

принятую гекатомбу и все же возвращенную Господом,

чтобы ты один нес ее на своих плечах.

Вздор! Не беда! Не обращайте внимания!

Мы потеряли родину!

А потом еще белый город,

соскользнувший в бездну для тех,

кто наконец-то должен перестать

ходить по Дейр-Зору сотню лет,

чтобы поселиться в его мучнистой старческой коже.

Две гремучих змеи на один акр - это не так уже много.

Семь ран для твоего города - бог рассчитал по силам.

Гоните взашей отсюда Февронию,

лечащую шесть ран из семи,

Пусть никто из чужеземцев не коснется ни одной из них,

в городе,

где выветрен свежий лаваш,

разломан и съеден самый древний камень.

Игла Бехзада. Профессору Гарнику Асатряну

Бехзад, уже лишив себя зрения

Иглой, что наносил тончайший узор на оперение птиц,

На ощупь пошел на гератский рынок,

Пошатываясь от окружавшей его темноты,

Вытеснявшей уже из мироздания

даже запахи и звуки.

Подумал: был бы создателем маслянистых аттаров,

Выколол бы себе ноздри,

Чтобы увидеть в своем умозрении

Самые совершенные ароматы.

Был бы поэтом,

Выколол бы этой иглой

Себе язык. Искалечил бы губы,

Чтобы во всю жизнь искомом молчании

Найти строки самой прекрасной газелы.

Но вдруг уловил резкий запах  мускуса.  

На руках сидевшей у рано постаревшей женщины.

Она пахла и кошкой, и собой.

Потом протянул руку к овечьему сыру,

И почувствовал, как рядом стоит другая,

молодая женщина,

Уже пахнувшая молоком для своего ребенка,

Который вот-вот родится.

Мироздание продолжало двоиться и мерцать,

И все еще желало обманывать его.

Он вышел за женщиной, стараясь  быть незамеченным.

Или так ему казалось, что его прячет им же созданная темнота?

Мать села в изнеможении у прохладной глинобитной стены.

И он тоже присел поодаль.

И увидел, как внутри ее чрева

Окутанный темнотой зашевелился 

ее завтра рожденный сын.

Кемаль-ад-Дин Бехзад сидел в своей темноте,

А мальчик сидел в своей.

Через какое-то время их ночь стала одной.

Но пришла пора расстаться.

И ребенок пошел по направлению к свету.

А Бехзад – по направлению к другой,

Более темной темноте,

К тем, кто уже поджидал его.

Перед смертью Бехзад обернулся в ту сторону,

Куда ушел тот славный случайный мальчик,

Ставший его последним собеседником

По эту сторону бытия.

Улыбнулся ему

и тут что-то заставило его обернуться в другую.

Не в ту, где горела рубиновая улыбка его умершего виночерпия,

И где Шейбани хан уже принимал героическую позу,

Чтобы вновь позировать ему.

Он посмотрел в третью сторону,

И застыл от ужаса,

Ибо там

Кричали закрытыми ртами,

Взирали на него взглядами, страшнее чем самая страшная смерть,

И оставались неисчисляемыми толпы всех тех,

Кому Создатель не позволил быть  даже в зачатии.

Даже в помыслах живущих мужчин и женщин.

И игла Бехзада никогда не коснется

Ни их зрения,

Ни слуха,

Ни языка,

Ни сердца,

Если бы они вздумали слишком много любить

в своей так и не случившейся жизни.

И все они просили его проколоть иглой Бехзада

Их незримую нашим миром темноту

и неслышимую нами их грохочущую, сводящую с ума

тишину.

***

И если кто-нибудь в эти минуты

попытается снова протиснуться между нами

будет раздавлен, как та ящерица,

что перепутала наши тела

с двумя раскаленными каменными плитами.

И остался от нее только хвост без права регенерации,

чтобы не смогла она ожить и предать нашу тайну.

Нас создал один и тот же каменщик.

Сквозь наш телесный туф или базальт

прорастают деревья,

дует синей Нетании ветер,

кровоточат гранаты Мегри.

Любовь - это раны, которые пытаются цвести и плодоносить.

 

Азербайджанский Солярис

Черный коридор Сумгаита:

в одну сторону выход в пористый серый бетон,

другим расширяется, как Вечность,

вливается устьем в чавкающее месиво Каспия.

Узникам памяти Сумгаита

Часто во сне является запах любимого хлеба,

По утру разломив его ждущие, голодные руки

Находят лишь заточку, выполненную ювелирами

алюминиево-прокатного завода,

который то-то заботливый положил им в лепешку,

Чтобы сбежал он из Сумгаита

Во второй, и в тысячный раз.

 

Нежность к Арарату

Нежность к тебе нельзя отдать другому мужчине.

Отдам ее Арарату.

Пусть смотришь ты на него из Арташата при свете абрикосовых свечей, зажженных солнцем, я - из подмосковной ртутной блестящей тьмы.

Возможно, когда-то были Арараты Большой и Малый

единым целым, потом попробовали размять свои спины, потом расходиться, как знаменитые скалы, да так и застыли, боясь раздавать голубя с зеленой веткой, вылетевшего на встречу к Ною.

Никто не обязан быть вечно живым, сильным, здоровым, и Арарат, никто не посмеет упрекнуть тебя в том, если вдруг ослабеешь. Тогда ты сможешь на время отдать всю свою силу, память, кровь миллионов убитых вечному твоему дублеру - Арарату Малому.

Так цапля меняет в усталости ноги, Католик берет при рождении второе имя, Армянин берет второе имя врага, если умер его старший брат.

Обмануть можно многое - болезнь, смерть, время, только не народ, который принадлежит тебе.

Когда я смотрела на два Арарата, сидя в Звартноце вместе с братом убитого на Арцахской войне близнеца, его, их матерью, думала, что похожи эти горы на груди и моей матери, кормивших меня молоком при рождении несколько дней. Пока не началось заражение крови, и не удалили ей часть правой груди, тогда она в бреду продолжала меня кормить одной.

Так и ты один Арарат кормишь армянский народ до сих пор.

Я слышала историю о другом Арарате. Который встретился с молодой немкой в изоляторе, оба при переходе границы СССР и всего остального мира, позже они зачали ребенка.

И Арарат, казалось, был очень счастлив. Выбрал второе имя для будущей дочери, и было оно по латыни Прекраснейшая. Купил пеленки и розовых одеял, коляску. Но в роддом уже не пришел.

В это же время ушел к другой женщине, тоже немке, и ее детям, жившим через дорогу.

Поначалу малышку навещал ее дядя, приносил подарки, замаливал грех отца, но до тех пор, пока не надавил на него Арарат силой авторитета старшего брата.

Давно случилась эта история, и кажется, таким как этот Арарат довольно и фотографии Арарата, заключенной в дорогую рамку в каком-нибудь бюро или квартире. Где иногда выпивается за Арарат одноименный коньяк и говорят на языке его вчерашнего народа.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image