Степанакертский аэропорт: семь месяцев борьбы в одиночку

20 мая, 2020 - 20:12

В своих прошлых записках я рассказывал о том, как меня перевели на службу в Степанакертский ГОВД командиром взвода ППС. Этот перевод я не воспринял, как какую-то трагедию, хотя и было обидно. Ведь эта должность была на порядок ниже той, которую я занимал до этого.  Я сам хорошо знал о причине действий тогдашнего начальника УВД полковника В. В. Ковалёва.  Большинство моих коллег были удивлены этим решением руководства, и выражали своё недоумение, но я отнёсся ко всему этому внешне спокойно, нигде не выражал своего недовольства или обиды, а со всей ответственностью приступил к выполнению новых обязанностей.

Под моё командование поступило до 30-ти молодых ребят, большинство из них меня знали ещё по прошлым должностям, поэтому мне не трудно было адаптироваться в новой должности. Я тогда уже имел опыт работы с молодёжью, ведь в один период свей милицейской службы я был командиром роты ОВО при УВД НКАО, штат которой состоял более чем из 120 человек, в основном молодёжи. Это был тяжелейший период для Арцаха и нашего подразделения, о котором я написал в своих воспоминаниях «У истоков карабахского движения. (Записки очевидца)». Так что об авторитете среди личного состава взвода и всего Горотдела вопрос не стоял.

В последующем я со своим взводом участвовал в охране границ Арцаха и боях за его свободу. В этих боях мы потеряли нескольких, совсем ещё молодых ребят. Часть из моих ребят до сих пор в строю, занимают высокие должности и имеют высокие звания, есть даже один генерал.

Вернусь к тому времени, которое было очень непростое - в городе продолжалось военное положение и комендантский час, а кое-кто из криминального контингента посчитал, что наступила вседозволенность, и это прибавило работы всей милиции. Наш взвод нёс основную тяжесть борьбы с уличной преступностью, но мы справлялись.

И в этот период по просьбе, именно по просьбе, а не по приказу замначальника УВД А. Голева, я был направлен в Степанакертский аэропорт, где должен был представлять карабахскую милицию и осуществлять связь с пассажирами-армянами. Как вначале обещали, всего на две недели, потом меня заменят сотрудником из областного управления. К этому времени из аэропорта были выведены подразделения ВВ МВД СССР и сформировано отделение транспортной милиции состоявшее полностью из азербайджанцев, начальником которого был назначен бывший  участковый оперуполномоченный капитан милиции А. Гаджиев, до этого несколько лет отсидевший за получение взятки от своего односельчанина. 

Гаджиев, как и все остальные азербайджанцы, которые были осуждены в НКАО, даже за самые тяжкие преступления, были освобождены от дальнейшего несения наказания. Десятки расхитителей, взяточников, мошенников, воров, грабителей и даже убийц, которые были разоблачены и осуждены судами ещё до начала карабахских событий, в кратчайший срок обрели свободу и реабилитацию. Они получали статус «жертв армянских националистов», даже если были осуждены азербайджанскими судами. Причем верхом лицемерия было то, что новые «расследования» поручались следователям русской или армянской национальности. Ничего нового они расследовать или «раскопать» не могли, но это уже не имело значения, механизм фальсификации и вседозволенности был уже запущен.

Гаджиев также считал, что обвинение против него было сфабриковано армянами из областной прокуратуры и лично прокурором НКАО Исагуловым А. А., хотя показание на него дал его же односельчанин- азербайджанец по национальности.

Насколько я знал, никакой «заказухи» в этом деле не было. В прокуратуру пришел заявитель с жалобой на вымогателя. Учитывая то, что жалоба была в отношении сотрудника милиции, прокуратура сама провела все предусмотренные законом мероприятия по задержанию вымогателя.

Но раз уж пошел разговор об отношении Гаджиева к сотрудникам прокуратуры и лично к бывшему на то время прокурором области Исагулову А.А. то прервусь и «забегу» несколько вперед и расскажу о приезде Исагулова в Степанакерт после длительного отсутствия, на похороны одного из руководителей карабахского движения Депутата Верховного Совета СССР Григоряна В.С. Когда в аэропорту приземлился самолёт с телом покойного и сопровождающими его лицами я находился в зоне досмотра, и вдруг увидел, как Гаджиев схватил из дежурки автомат, нервно передернул затвор и со словами «Вот мы и встретились Исагулов» затаился у выхода с летного поля. Времени отговорить его уже не было, но необходимо было предотвратить самосуд, который хотел устроить Гаджиев. У кромки летного поля стояла одна из машин ГАИ, которая должна была сопровождать катафалк и автобус с приехавшими.    За рулём был наш сотрудник Арутюнян Алик, я вскочил в Жигули, крикнув: «Алик, гони к самолету!» Найдя среди прибывших Исагулова, я быстро ввёл его в курс происходящего, посадил на заднее сидение, и водитель погнал машину кружным путем за пределы аэропорта.

Так удалось предотвратить трагедию, так как я, уже изучив характер Гаджиева, был уверен, что, он в этот момент не думал и не боялся последствий.  Не знаю, помнит ли этот инцидент мой бывший начальник генерал Исагулов А. А., я же ему лично об этом никогда не напоминал, да и сейчас рассказываю в первый раз.

На сегодняшний день свидетелем этого происшествия в живых остались только нас двое. Нет Гаджиева, убитого при освобождении Ходжалу, нет и Арутюняна Алика, погибшего в Физулинской операции.

Из своей многолетней практики по борьбе со взяточничеством в бытность работы начальником ОБХСС я знал, что добровольно с жалобами на вымогателей приходят те граждане, которых «доставало» неоднократное   или слишком наглое вымогательство или они не имели возможности уплатить.                                               

В задержании Гаджиева ни один сотрудник милиции не участвовал, но по указанию прокурора я с их сотрудником должен был провести обыск по месту его жительства. Честно говоря, я вообще не любил эту процедуру, почти никогда в них не участвовал. Но здесь было прямое указание прокурора области, не выполнить которое я не мог.

Вот это моё участие в обыске и стало основой отношений   Гаджиева ко мне на всё время моей командировки, хотя я до этого его вообще не знал. Но уже с первого дня Гаджиев и все его отделение уважительно относились ко мне, соглашались с моими требованиями в вопросах работы с пассажирами. Такая непонятная «лояльность» злейшего врага армян Гаджиева ко мне вызывала у меня чувство тревоги и постоянного ожидания какого-то подвоха, к тому же я не представлял, как поведёт Гаджиев, если ещё узнает, что я с обыском был у него дома. И однажды я задал Гаджиеву прямой вопрос о причине его столь «уважительного» отношения ко мне и лояльности к моим действиям, которые часто шли в разрез с его принципами. И тут Гаджиев рассказал, когда он был ещё в заключении, ему передали, что дома был обыск, во время которого майор Григорян вел себя очень корректно с его женой, не допустил никаких грубостей и от остальных сотрудников. С его слов, он добро не забывает.

Кроме того, до назначения Гаджиева на эту должность, представителем в аэропорту был полковник Р. Усубов, долгое время работавший на различных должностях в карабахской милиции, в последние годы министром ВД Азербайджана. И когда он узнал, что представителем от УВД НКАО буду я, то предупредил всех, чтобы отношение ко мне было уважительным.

Кроме сотрудников отделения в аэропорту несли службу также до 25-30 так называемых ОМОНовцев из Баку. Через каждые 2-3 месяца происходила их ротация. Слишком громко было называть их ОМОНовцами, это был наспех собранный со всего Азербайджана сброд, на уме у которого было лишь желание грабить и наживаться. Все прикомандированные полностью подчинялись тому же Гаджиеву. Иногда случалось так, что у меня с некоторыми командирами этих подразделений оказывались общие знакомые из МВД республики, чем я старался воспользоваться в интересах той задачи, ради которой я и находился в Степанакертском аэропорту. Конечно, Гаджиев в ходе налаживания отношений со мной не стал «белым и пушистым», это был враг, причём идейный, жесткий и непримиримый, многие действия которого выражали ненависть и вражду ко всему армянскому, но иногда, умно и хитро это скрывал. А его отношение ко мне было нетипичным, основанным личностными мотивами.

Кроме того, направленный в область Республиканский Оргкомитет под руководством Поляничко в первое время пытался создать видимость компромисса с местным населением, по возможности не допускать открытых эксцессов и недовольства его действиями. Исходя из этого, и было принято решение, что наряду с азербайджанской милицией должен был быть и представитель УВД НКАО. Этот «жребий» с помощью Голева и пал на меня.  И мне за короткое время удалось до максимума использовать отношение и Гаджиева и других  сотрудников азербайджанской милиции  ко мне, вкупе со старыми связями в комсомольских, партийных органов и МВД республики, чтобы помогать нашим людям, а в последующих примерах вы убедитесь, что это часто было довольно небезопасно и тяжело. Видно, это дошло и до Голева., поэтому он каждый раз откладывал мою замену, мотивируя тем, что не может подобрать другого сотрудника, который справится с делом лучше меня. Так что обещанные две недели растянулись более чем на семь месяцев.

…Судьба Алифа Гаджиева оказалось не завидной. Он руководил обороной поселка Ходжалу в феврале 1992 года и был убит в ходе штурма. В последующем его похоронили на аллее шахидов в Баку и присвоили звание Героя.

Конечно, это был один из самых тяжелых периодов в моей жизни, и хоть уже прошло много лет, но эти дни не стираются в памяти.  В то же время я признаю их очень знаменательными. Для себя лично я считаю эти 7 месяцев прожитыми очень достойно и с большой пользой для своего народа.

Приходилось 6 дней в неделю встречать и провожать ереванские авиарейсы, являющимися единственной связью Арцаха с внешним миром. Одному, в окружении кучей вооруженных азербайджанских  ОМОНовцев и милиционеров, опьянённых своей властью и безнаказанностью, придирающихся буквально к каждому пассажиру, особенно к молодёжи, нагло забирая под маркой проведения досмотра из их багажа и карманов всё, что им нравилось - деньги, сигареты, еду, одежду и даже бытовые приборы. Надо было суметь как- то остановить этот беспредел, по возможности вернуть людям самые дорогие для них вещи, а главное пресекать попытки подбросить в багаж боеприпасы и наркотики, чтобы иметь право задержать этих людей. И всё это под косыми взглядами зарвавшихся бандитов в милицейской форме, демонстративно передергивающих затворы автоматов.

Каких только нервных и психологических усилий стоило мне не сорваться, вступая в спор и полемику с этим быдлом, улыбаться и выдумывать на ходу новых родственников и друзей среди незнакомых людей. Иногда получать косые взгляды и необоснованные претензии и от наших земляков, некоторые из которых требовали безоговорочно решить их проблемы.

Тогда же в Азербайджанской ССР был принят закон, запрещающий вывоз сельхозпродукции с территории республики, который пытались жёстко проводить и в аэропорту. Мне удалось договориться с Гаджиевым, чтобы эта не касалась студентов, и они могли провозить с собой продукты питания. Мой аргумент состоял в том, что мы и сами когда-то были студентами, и знаем, как тяжело прожить на стипендию. Но иногда среди наших пассажиров и их провожающих встречались и такие, которые пытались провести большое количество коньяка или водки и требовали от меня, чтобы я им в этом помог. Я, естественно, отказывался, тогда шел поток недовольства, а порой и оскорблений, и шантажа. Одна женщина докатилась до того, что попыталась пустить слух о том, что я «помогаю» азербайджанской милиции для того, чтобы потом забирать эти продукты к себе домой.

Представляете, получать такую «благодарность» от своих земляков за всё, что удаётся сделать! Но я, стиснув зубы, терпел и это, потому что у меня другая, более важная задача. Добавлю, что за эти месяцы я похудел на 18 килограммов, и начало пошаливать сердце.

Сдерживало эту серую омоновскую массу от каких-либо радикальных действий против меня также то, о чем я отметил и выше, мои знакомства по прежней службе в УВД и комсомольских и партийных органах со многими руководителями, порой и очень высокого ранга, которые часто приезжали в Оргкомитет через аэропорт.                             

Особенно подобострастное отношение ко мне увеличилось после того, как однажды в аэропорт прилетел тогдашний президент Азербайджана А. Муталибов. По случаю приезда в аэропорт, рейсы из Еревана были отменены. На пустом лётном поле выстроился весь личный состав во главе с Гаджиевым. Я также остался, так как не успел вызвать свою машину.                                                                                     

Так случилось, что референтом президента оказался мой бывший комсомольский коллега, с которым мы были ранее дружны, но в последние годы не виделись. Я сам даже не знал, что он так высоко поднялся по карьерной «лестнице». Увидев меня, он обрадовался нашей встрече, сам подошёл ко мне, тепло поздоровался и тут же представил меня Муталибову. На всех присутствующих произвело большое впечатление, что президент их страны за руку поздоровался со мной – армянином, и начал расспрашивать об обстановке. Тут же всё местное руководство, особенно Гаджиев, начали восхвалять мои заслуги, якобы благодаря которым в аэропорту нормальная обстановка, и с местным населением нет никаких эксцессов. Я, конечно, чувствовал их лицемерие, но этот случай очень помог мне в последующем вести свою линию защиты наших людей и противостоянию провокациям.

Находясь в аэропорту, я посчитал своей первоочередной задачей борьбу с посягательствами на жизнь и здоровье армянского населения. Ведь азербайджанские милиционеры на территории аэропорта, чувствуя свою полную безнаказанность, всячески пытались найти повод для задержания армянской молодёжи под маркой борьбы с «боевиками», для чего подкладывали им в багаж боеприпасы и наркотики, придираясь ко всяким мелочам, провоцировали скандалы, по итогам которых пытались этапировать в Баку или в Шушинскую тюрьму. И в итоге за всё то время, что я был в аэропорту, мне удалось препятствовать арестам и отправке в Баку или Шушу кого-либо из наших жителей.

Но однажды я заболел и два не мог приезжать в аэропорт. Когда же на третий день приехал, то узнал, что за эти дни омоновцы задержали и отправили в Шушинскую тюрьму троих молодых ребят из Степанакерта. Для их освобождения, вместе с родственниками и близкими этих ребят, пришлось задействовать всех «знакомых» из руководства азербайджанской прокуратуры и милиции, а также и Оргкомитета. Действовали всеми способами, вплоть до подкупа этих людей, в итоге удалось освободить всех троих, которых привезли в аэропорт и отпустили.

Но был один случай, который до сих пор мне очень неприятно вспоминать. Однажды при досмотре вылетающих пассажиров у двух молодых парней было обнаружены пакеты с коноплёй. Понятно, что об их освобождении речи не могло идти, так как преступление было налицо, но я предложил передать карабахской милиции, мотивируя тем, что необходимо отследить канал поступления наркотиков. Я успел довести свои доводы даже до Оргкомитета и получить согласие и от него.

Я тут же позвонил начальнику уголовного розыска УВД Семёну Арутюнову и попросил прислать наряд для их этапирования в Степанакерт, на что он ответил, что у них своих дел хватает и некому заниматься какими наркоманами и портить свою статистику.  Я пытался всё-таки убедить его взять этих ребят, объясняя, что в противном случае их отвезут в Баку и, понятно, что с ними там будет. Но Арутюнов так и не согласился с моими доводами и этих молодых людей на самолете в тот же день отправили в Баку. Я ни в коем случае не ставил своей целью защитить преступников, просто очень хорошо понимал, что их ждет в бакинской тюрьме.

Сущность Арутюнова и до этого была для меня понятна - карьерист, приспособленец, лишённый всяких принципов и никогда не воспринимавший цели и задачи карабахцев. Когда в НКАО установилась власть Оргкомитета, С. Арутюнов, до этого бывший в опале у предыдущего руководства, тут же был назначен на должность начальника уголовного розыска УВД и на этой должности очень хорошо прислуживал новой власти.

К характеристике личности Арутюнова могу добавить ещё один факт. При переподчинении органов милиции вновь созданному зимой 1989 года Комитету Особого Управления (КОУ), Арутюнов остался за штатом и в это тяжёлое для него время я взял его к себе в Информационный центр, где он только «просиживал» время, что вызывало недовольство других сотрудников и руководства. А вот когда я оказался в таком же положении, а он уже был «на коне», то категорически отказался мне помочь.

После бегства Оргкомитета из Арцаха (в августе 1991 года – прим. редактора), он вместе с некоторыми сотрудниками благополучно перебраться со своими личными делами в Россию, где продолжал свою службу до пенсии. На сегодняшний день этих людей никто не вспоминает, пусть бог и их совесть (если она у них есть) будут им судьями!

Хотя прошло уже много времени с тех дней, часть событий стёрлись в памяти, хронология их также была нарушена, но хочется рассказать о некоторых случаях моего вмешательства в действия азербайджанской милиции в аэропорту, которые достигли цели и ещё остались в моей памяти, а кое-какие случаи мне «напомнили» в последующем их участники.

Однажды, зайдя в кабинет начальника Уголовного розыска отделения (линейное отделение ВД в Степанакертском аэропорту было создано с прямым подчинением МВД АзССР, - прим. редактора), я увидел распотрошённый чемодан с вещами, а на столе целлофановый пакет, с какими-то сушёными растениями, скорее всего наркотическими. В углу стоял бледный молодой парень небольшого роста — хозяин чемодана. Из паспорта я узнал, что он из Степанакерта Погосян Артур Анушаванович. Я понял, что это сын бывшего первого секретаря обкома комсомола Анушавана Погосяна, с которым мы вместе работали, а в настоящее время он был директором одной из школ города. Так как начальник УР не имел никакого милицейского образования или опыта (он был бывшим учителем математики из Масисского района Армении, и свободно владел армянским языком), то, по его просьбе, начал диктовать ему протокол изъятия найденных запрещённых предметов.

Перед этим, несколько дней из-за непогоды аэропорт был закрыт, и рейсов из Еревана не было. В то время у нас ещё печаталась газета «Советский Карабах», часть тиража которого отправлялась в Ереван. Из-за отсутствия рейсов, в одном из помещений аэровокзала скопились кипы этих газет.

Я начал диктовать, а Керимов записывал: «В чемодане гражданина Погосяна А. А., прилетевшего рейсом из Еревана, обнаружен целлофановый пакет с веществом зелёного цвета растительного происхождения, завёрнутый в газету «Советский Карабах» от 22 февраля 1990 года. Пакет запечатан для отправки на экспертизу в МВД Азерб. ССР».

В это время в кабинет вошёл Гаджиев, и я обратился к нему: «Мы же договорились, что никаких провокаций в отношении пассажиров не будет».

«А где провокация?» - спросил он.

«Ваши сотрудники утверждают, что этот пакет обнаружен в чемодане пассажира, причём они ничего не добавляли, и представляют всё как было, в том числе и то, что пакет был завёрнут в эту газету. А теперь скажите, если три дня аэропорт был закрыт и другой дороги в Ереван нет, как газета за 22 февраля могла очутиться в Ереване, если сегодня только 23 февраля? Когда же он успел завернуть найденный пакет в эту газету, тем более у него билет на рейс из Ленинграда, который прилетел в Ереван сегодня утром?»

Последовавшая за этим немая сцена была достойна постановки пьесы Гоголя «Ревизор». Гаджиев молча порвал протокол и приказал сопроводить пассажира на выход с территории аэровокзала.

Интересно ещё и то, что Керимов, который по моей вине попал впросак, не держал на меня обиды.  И вообще он относился ко мне с уважением весь период моей командировки, да и после тоже. Добавлю, что я случайно узнал один «секрет» из его личной жизни, но до сих пор держу его при себе. Вот эту порядочность во мне видно он и уважал.

А вот отец молодого человека, которого я спас от отправки в Бакинскую тюрьму, на меня сильно обиделся, считая, что, диктуя протокол азербайджанскому милиционеру, я полностью был на их стороне, хотя весь дальнейший разговор с Гаджиевым происходил в присутствии самого Артура. Скорее всего, он был настолько напуган, что так не понял мою линию его защиты.  Но я, в общем-то, не в обиде на него — ведь совесть моя чиста, и это была ещё одна спасённая мною молодая жизнь.

Много было случаев, когда милиция, а особенно омоновцы, по любому надуманному поводу пытались задерживать пассажиров и особенно молодых людей, фабрикуя на ходу любую причину или провокацию для этого. И мне приходилось, используя свой авторитет, знания законов, порой банальную хитрость, чтобы освободить их. Таких случаев было очень много, хотя большинство из них сейчас я уже просто плохо помню.

Зная это, ко мне часто обращались наши земляки с просьбой встретить у трапа самолета их родных и близких, в основном молодёжь, в каждом из которых ОМОНовцы видели потенциальных «боевиков» и старались по любому поводу задержать. Могу сказать, что в последующем   многие    из этих молодых ребят воевали в Арцахском ополчении и часть из них сложили свои головы за свободу Родины.

Зная день, когда должен был прилететь кто-либо из них, я лично встречал у трапа этих ребят, большинство которых были демобилизованные из рядов Советской Армии, некоторые ещё в военной форме. Приходилось брать их чуть ли не за руку и сопровождать до таможенного поста, ждать проведения досмотра и у выхода «передавать» родным. Так несколько дней мне пришлось ждать сына сослуживицы моей жены, так как не знали, каким рейсом он должен прилететь, а самое главное, я даже не знал, как он выглядит. На третий день он появился в дверях самолета, его мать успела указать мне на него, и мне удалось появиться рядом с ним раньше наряда, и вывести с территории аэропорта без проблем.

Самое интересное в этом эпизоде то, что молодой человек - Сейран Айрапетян - в последующем стал моим зятем, и у них с моей дочерью растут две очаровательные умные дочери — мои внучки, моя гордость!                                                                                                  

Многие из этих людей не забыли сделанное мною добро и даже через много лет выражали мне свою благодарность и признательность. Расскажу о некоторых таких случаях.

Были дни, когда из Еревана прилетало по два десятка и более рейсов, и я не всегда успевал следить за обстановкой, особенно на летном поле. Однажды, когда я шёл к самолёту, сопровождая группу пассажиров на посадку, услышал, что меня кто-то зовёт: «Дядя Боря, помогите!»  Обернувшись на крик, смотрю двое дюжих ОМОНовцев, заломив руки щупленькому мальчишке, куда-то его ведут. Я, конечно, тут же подбежал к нм, чтобы выяснить причину задержания. Мальчишка тут же обратился ко мне: «Я Стёпа Хачатрян—однокурсник Вашей дочери Гаянэ, спасите меня!» (Тогда моя дочь действительно училась в Степанакертском пединституте). Я спросил ОМОНовцев в чем вина этого парня, один из них протянул мне фотографию, обнаруженную у него в паспорте, на которой этот парень с автоматом в руке стоит среди вооруженных бородатых людей.

Я рассмеялся и ответил, что какой мальчишка пройдёт мимо возможности покрасоваться с автоматом, и я хорошо знаю этого парня, он студент и не имеет никакого отношения к военным, а фотография — просто мальчишеская выходка и бахвальство.  Мне удалось убедить ОМОНовцев, для чего пришлось даже разорвать фотографию, что это недоразумение, забрать у них паспорт, и, держа Стёпу за руку, отвести в самолет, улетающий в Ереван. Он был настолько напуган, что даже не успел меня поблагодарить. Посадив парня в самолет, я дождался его взлета, и позже почти позабыл об этом случае.

Мне пришлось ещё раз встретиться с этим парнем уже при других, и не менее интересных, обстоятельствах. Когда азербайджанской армии удалось захватить большую часть Мардакертского района, вызвав очередную волну беженцев, часть которых расселили в Лачине, и которые остро нуждались во всём необходимом, и всё это необходимо было везти из Армении.

И вот в один вечер, числа 10-11 июля 1992 года мы с моим другом Эвриком Арутюняном на его КаМАЗе выехали в Ереван за продуктами, медикаментами и одеялами для беженцев.

Шел сильный ливень, когда на границе с Горисским районом нас остановили на КПП. Я сидел в кабине автомобиля, и тут открывается дверь и здоровый, под два метра, постовой пренебрежительно обращается ко мне:

«Инча дядя, пыкумес?» (Что дядя, драпаешь?)

Я не успел ничего ему ответить, как увидел, что он получил удар прикладом от стоящего за ним напарника и во весь рост растянулся в дорожной грязи. Ничего не понимая, услышал только крик:

«Ду гидум эс, ум хет ес хосум, ду гитум эс мартин ворин хима вираворецир?» (Ты знаешь с кем разговариваешь, ты знаешь этого человека, которого сейчас оскорбил?)

Потом он обратился ко мне:

«Парон Григорян, можете спокойно ехать дальше».

«Подожди, а откуда ты меня знаешь?» - спросил я его.

«Вы не узнали меня?  Я - Стёпа Хачатрян, помните случай в аэропорту?»

Я улыбнулся, пожал ему руку и под уважительные взгляды всех присутствующих, закрыл дверцу автомобиля, и мы поехали дальше.

Потом я как-то узнал, что Стёпик (так его все звали) - сын нашего коллеги, начальника Горисского ОВД М.  Хачатряна.

Рано утром мы были уже в Ереване, получили одеяла, консервы, другие продукты питания и отправились обратно в Арцах.

А передо мной часто всплывает картина - горный перевал, непрекращающийся дождь невысокий худой парнишка с автоматом, для которого это было уже не «мальчишество». Больше мы со Стёпой не встречались.

Добавлю ещё, что когда я готовил эти воспоминания к печати, пришла трагическая весть — умер мой друг Эврик, с которым в Арцахе нас связывало очень многое. Предположительно, от короновирусной инфекции, хотя точный диагноз так и не был поставлен.  Но всё-таки принять участие в похоронах мы не смогли.

Расскажу ещё об одной неожиданной встрече, уже в Москве. Я как-то ехал в автобусе, как вдруг меня обнял здоровый моложавый мужчина:

«Товарищ Григорян, как я рад Вас видеть!»

И повернувшись к похожему на него подростку, сказал:

«Поприветствуй этого человека, если бы не он, я не был бы сейчас жив, да и тебя тоже не было бы на свете».

Я с недоумением смотрел на этого мужчину, пытаясь вспомнить, кто он такой.         Поняв, что я его не узнал, он сказал:

«Не можете меня вспомнить, но ведь это Вы спасли меня в Степанакертском аэропорту, когда азербайджанские милиционеры схватили меня и пытались увести, а Вам удалось освободить меня и посадить в самолет».

«Прости, но я не помню, ведь таких случаев тогда было много, всех не запомнишь».

Наш разговор шел на армянском языке и по говору моего собеседника я понял, что из Мардакертского района. Через две остановки я сошёл с автобуса, так и не вспомнив имени этого человека.

Другая встреча произошла уже после того, как я, в основном, уже почти закончил свои воспоминания о событиях в аэропорту, и её описание пришлось добавлять в почти готовую рукопись. Я ещё выше отметил, что хронология в моих заметках нарушена, поэтому смело могу приводить новые факты, не нарушающие задуманный формат статьи.

Когда мы однажды в большой и дружной компании праздновали юбилей одного из моих старых друзей, арцахца Арустама Арустамяна, во время тоста за моё здоровье слово попросил близкий родственник юбиляра, наш земляк, ныне живущий в Питере Гайк Арустамович, который  обратился ко мне с вопросом, узнаю ли я его.  Я честно ответил, что видно память меня подводит, поэтому никак не вспомню.

И тут он начал рассказывать про свою «эпопею» в Степанакертском аэропорту.  Он возвращался из Москвы через Ереван, имея при себе очень важные документы, касающихся работы Степанакерского конденсаторного завода, имеющего прямое «московское» подчинение, зам. директора по экономическим вопросам которого он был  в то время.

Приведу по памяти то, что он сказал:

«Азербайджанские милиционеры перехватили меня на выходе из зоны досмотра, отвели в отделение милиции и начали копаться в имеющейся у меня служебной документации. Среди этих бумаг были документы, которые ни в коем случае не должны были попасть в их руки. Начальник отделения Гаджиев очень внимательно рассматривал все лежащие в дипломате бумаги и, вот уже, должен был дойти до тех, при обнаружении которых меня просто не выпусти ли бы с территории аэропорта. В этот момент в кабинет вошел присутствующий здесь Борис Андреевич и сразу же обращается к Гаджиеву, утверждая, что этот товарищ работает на важном предприятии, непосредственно подчиненного Союзному министерству и его задержание может иметь непредсказуемую реакцию из Москвы. Думаю, что никому это не надо!

Гаджиев тут же положил все документы в дипломат, вернул его мне и велел проводить за территорию аэропорта. Так благодаря майору Григоряну, я сумел провезти все эти документы, да и самому избежать непредсказуемых проблем, вплоть до ареста. Я никогда не забываю этот день и встретив сегодня здесь Бориса Андреевича, хочу ещё раз поблагодарить его за то, что он сделал и предложить тост за его здоровье!»

Представьте моё состояние, хотя я с трудом вспомнил эту очередную страницу из моей «аэропортовской» эпопеи. Приятно было видеть и то, как внимательно слушали эту речь присутствующая на торжестве молодежь.

Был ещё один подобный эпизод.   Моя семья устроила праздник в связи с моим 70-летием, пригласив на него наших родных и нескольких друзей. Тосты, как принято за арцахским столом произносили все по очереди, желали здоровья, счастья и  т.д. Один из гостей — сын и племянник моих старинных бакинских друзей Вадим Бадалов, принявший «эстафету дружбы» от своих родных, которых, к великому сожалению, нет в живых, произнося тост   также  вспомнил случай в аэропорту:

«Когда азербайджанские ОМОНовцы, заломив мне руки, уводили меня, я увидел у самолёта Бориса Андреевича, успел крикнуть отцу, чтобы он поскорее обратился к нему за помощью.  Я не помню, о чем Борис Андреевич говорил с этими ОМОНовцами, но меня тут же отпустили, и я благополучно сел в самолет и улетел в Ереван».

Добавлю, что в период боевых действий, Вадим воевал на одном из опасных участков отряда «Егникнер». В последующем мы близко общались, успели поработать вместе в одной фирме, но я не помнил про встречу в аэропорту, пока он мне не напомнил. И его рассказ в этот торжественный день произвёл большое впечатление на присутствующих, ведь не все знали подробности о том периоде моей жизни.

А с Вадимом мы продолжаем дружить, несмотря на разницу в возрасте. В прошлом году он пригласил меня на празднование Рождества Христова в армянской миссии в Израиле, где мне показали восстановленную на его пожертвование колокольню над армянским храмом в Вифлееме.  Да и в других вопросах была его немалая помощь мне.

Иногда получалось, что я не всегда успевал увидеть все противоправные действия азербайджанских милиционеров и ОМОНовцев, так как рейсов порой было очень много, и я просто не мог одновременно присутствовать на досмотрах, встречах и отправках самолётов. Но так как я старался большее время быть на виду, чтобы в необходимых случаях кто-то из родных и близких пассажиров успевал обратиться ко мне за помощью, как в случае с отцом Вадима.

Расскажу ещё о некоторых других запомнившихся мне подобных  случаях.

Для того, чтобы всегда быть в курсе происходящего и вне территории аэропорта, я, по возможности, выходил на привокзальную площадь. В один из таких выходов      ко мне подбежал один мой сосед по дому и сказал, что милиционеры увели со стойки регистрации его родственника и до сих пор не отпустили, хотя его рейс уже улетел.  Я хорошо знал всю семью этого парня, который, как я понял, попал в беду и немедленно пошёл в помещение отделения милиции. Там я застал молодого человека - Бадунца Славика, которого, как я понял, успели уже избить и довольно жестоко, на его одежде я заметил следы от подошвы ботинок.  Всем этим руководил лично Гаджиев.

Я потребовал проинформировать меня о вине этого парня, на что Гаджиев ответил, что к задержанному у него личные претензии — его родственник в своё время обманул отца Гаджиева на крупную сумму, поэтому он должен отомстить всей его семье. Я ответил, что хорошо знаю человека, о котором он говорит и этого парня. Они не родственники, а всего лишь однофамильцы и между ними нет никакой родственной связи, тем более отец этого парня мой сосед и я каждый день по несколько раз прохожу под его окнами. Как я смогу смотреть в лицо этому взрослому и уважаемому   человеку, когда он узнает, что я, будучи свидетелем незаконного задержания его сына, ничего не предпринял.  Гаджиев был неумолим и дал приказ отвести парня в самолет, который должен был вылететь в Баку. Славика увели в самолёт, тогда я вошёл за ним в салон самолета и сказал, что передайте Гаджиеву, что пусть в этом случае отправляет меня тоже в Баку.

Прошло некоторое время, я был напряжён до предела. В аэропорту никого уже не осталось, своего водителя я отпустил ещё раньше, и напряжение достигло предела. И в это время в салон заходит Гаджиев со словами:

«Забирай своего соседа, но пусть всю свою оставшуюся жизнь молится на Вас».

Мы со Славиком вышли с территории аэропорта, на прилегающей территории тоже уже никого не было, пришлось пешком идти до шоссе, где, так же в неведении ждали родственники Славика. Молча приехали в город, во дворе своего дома разошлись.  Через некоторое время мне позвонил отец Славика — Яков Осипович, бывший первый секретарь                     Мардакертского района позвонил мне и со слезами в голосе поблагодарил меня за спасения сына. Этот дрожащий отцовский голос уважаемого мной человека был для меня самой большой оценкой моих действий.

Бадунц Славик живет сейчас в Харькове и несколько лет назад, по моему звонку выполнил миссию, на которую я не успевал сам, — проводил в последний путь и возложил венок, почтив от моего очень уважаемого мной человека Туманянца Роберта Сергеевича—бывшего чекиста и начальника УВД НКАО.

В начале 90-х годов снабжение области проходило полностью за счёт поставок из Армении, которые вели  также кооператоры и единственный путь для движения, как товаров, так и оплаты за них, из-за отсутствия банковских операций, проходили через Степанакертский аэропорт.

В один из дней, когда я находился в зале аэровокзала, ко мне подошёл знакомый молодой человек, хозяин небольшого обувного магазина, расположенного рядом с моим домом и попросил помочь его родственнику, которого  ОМОНовцы увели из зоны регистрации на вылет. Я тут же прошёл в кабинет Гаджиева и увидел, как ОМОНовцы обыскивали бледного молодого человека, извлекая из его карманов и пояса на теле пачки денег.  Гажиев тут же дал свою версию:

«Задержали эмиссара боевиков, который летел в Армению для покупки оружия».

Я тут же начал объяснять, что знаю этого человека, он вместе со своим родственником содержит обувной магазин, поставляя товар из Еревана, а родственник продаёт. Изымаемые же деньги - выручка магазина и предназначена для закупа очередной партии обуви. Но «доблестная азербайджанская милиция» не хотела отказываться от придуманной ею версии о том, что эти деньги предназначены для «сепаратистов» и должны были пойти на покупку оружия. Пришлось долго спорить и убеждать об абсурдности их версии. За это время при подсчёте денег ОМОНовцы успели нагло похитить пару пачек. К этому времени уже была сфабрикована победная реляция в Оргкомитет о поимке армянского «эмиссара» откуда поступила команда привести его к ним для дальнейшего разбирательства и окончательного решения вопроса.

Я с задержанным, деньгами и с тремя ОМОНовцами сели в их автомашину, Гаджиев уехал раньше на своей.

Так как сумма была довольно большая, - даже после «подсчёта» ОМОНовцев составляла более 700 тысяч рублей, - я подозревал, что такой куш эти бандиты просто так не упустят. Все эти дни у меня во внутреннем нагрудном кармане бушлата лежала ручная граната, так как я никогда до конца не доверял большинству из этих бандитов и всегда мог столкнуться с их непредсказуемостью. И когда я сел в их машину, то сунул руку в карман, где лежала граната, решив для себя, что если у поста ГАИ на развилке автомашина свернёт в сторону Шуши, а не Степанакерта, то это значит, что от нас хотят избавиться, а деньги присвоить. Я же решил дорого продать свою жизнь и захватить на тот свет и своих «конвоиров».  И только после того, как мы въехали в Степанакерт, я успокоился.

Нас привезли к зданию обкома партии, где располагался Оргкомитет и повели в кабинет В. Поляничко. Там уже находились ещё несколько работников, в основном русских по национальности, некоторые знали меня ещё по работе в комсомольских и органах. Поляничко спросил меня, что я думаю о происшедшем факте задержания столь крупной суммы денег.  Я ответил, что знаю хозяина этих денег и их происхождение, так как рядом с моим  домом находится кооперативный обувной магазин и этот молодой человек снабжает его товаром и добавил:

«Ведь усилия Оргкомитета направлены и на то, что необходимо налаживать мирную жизнь, а торговля является одной из важнейших стимулов налаживания этой самой мирной жизни».

Присутствующие в кабинете поддержали меня, да и самому Поляничко видно понравились мои слова, и он запомнилось сказанное мной и меня. В последующем я в этом убедился. А парня с деньгами передали в Степанакертский город и через день этот парень был благополучно отправлен в Ереван, но на этот раз вертолетом. В последующем я ещё насколько раз встречался с ним Ереване, где он представлял меня своей семье и друзьям, как своего спасителя.

Были и курьезные случаи. Как-то ко мне на лётном поле подбежала кассир аэровокзала Белла, очень взволнованная и сказала, что экипаж прибывшего из Еревана рейса сообщил ей, что в салоне находится вооруженный молодой человек, утверждающий, что прилетел бороться за свободу Арцаха

Я тут же поднялся в самолет, там в салоне оставался высокий молодой человек с густой черной бородой и, действительно, крест-накрест обвязанный пулеметной лентой и производящий впечатление не очень здорового человека. До сих пор не могу понять, как его пропустили в самолет в Ереванском аэропорту «Эребуни»!   Через несколько минут в салон должен был заглянуть наряд милиции для проверки борта.  Решение надо было принимать молниеносно, иначе произошла бы трагедия, и ничего не могло бы спасти этого, как было ясно, не совсем здорового молодого парня.  Я тут же попросил Беллу снять пальто (была уже зима), снял с парня ленту и опоясал ею девушку. Так как пальто уже не сходилось на ней, то просто накинул его ей на плечи, а спереди прикрыл шалью.

Мы спустились по трапу на летное поле, ОМОНовцы, конечно, Беллу не обыскивали, а про пассажира я сказал, что он очень болен и поэтому экипаж вызвал меня, чтобы я отправил его в больницу, тем более ещё не известно, что у него за болезнь, может инфекция какая-нибудь. Эти слова возымели своё действие и к нам больше никто не подходил.

Мы подошли к моей служебной автомашине, Белла незаметно сняла ленту, завернув её в бушлат водителя и уложив на заднее сидение, а сверху - пассажира, и я отправил машину в город. Мой водитель уже знал, что делать в таких случаях. Так закончилась и эта история.  Меня до сих пор восхищает смелость и самообладание Беллы, ведь она прекрасно понимала, какому риску подвергалась, и что грозило бы ей при провале наших действий!

У меня очень уважительные и дружественные отношения с большим патриотом Арцаха, бывшим ректором Арцахского госуниверситета, ныне депутатом Национального Собрания республики Аванесяном Арпатом Санджановичем. Он многое сделал для организации системы высшего образования в Арцахе, стоял у истоков создания филиала Ереванского Политехнического Института в Степанакерте.

Когда было принято решение о создании этого филиала в Арцахе, то надо было привезти в Степанакерт учредительные документы, печати, бланки студенческих билетов и зачётных книжек. Конечно, этому очень противились власти Азербайджана и если бы эти документы  попали бы им в руки, то не только бы пропали, но очень пострадали бы и те, кто вёз их в Арцах.  Тогда ещё была телефонная связь с Ереваном и Аванесян, зная, что я несу службу в аэропорту, просил встретить его, хотя точной даты вылета он не знал. Поэтому я несколько дней встречал каждый приземляющийся борт прямо у трапа.

И вот, наконец, вижу, как по трапу самолёта сходит Арпат Санджанович с огромным чемоданом и с ним ещё один незнакомый мужчина, в глазах которого я уловил неприкрытое чувство неизвестности и страха.

Я быстро пошел к ним навстречу, мы горячо обнялись, и я представил его стоящему у трапа наряду прибывших, как моего двоюродного брата, который с товарищем прилетел ко мне в гости. Учитывая, что возраст «гостей» был не юным, то это не вызвало у наряда никаких подозрений. Один из милиционеров даже подхватил из моих рук тяжёлый чемодан и донёс его до моего служебного автомобиля, который, как всегда, был припаркован у кромки летного поля. Посадив прибывших в автомашину, поручил водителю отвезти их в город и вернуться.

Так прошла и эта «операция» по доставке столь важных для Арцаха документов.

А прилетевший с Аванесяном А. С. товарищ был проректор ЕрПИ Сулейманян, который через много лет описал эту историю в своих мемуарах, подчеркнув, что до последнего не надеялся на благополучный исход поездки, и только с помощью майора Григоряна сумел без проблем доехать до Степанакерта.  Эту книгу показал мне, буквально недавно, Арпат Санджанович, уже будучи председателем одной из депутатских комиссий парламента Арцаха. Добавлю, что мы до сих пор дружим семьями.

Когда на территории  Арцаха свирепствовали банды азербайджанской  и  НФА,  которые при поддержке Внутренних Войск  СССР убивали, грабили, подвергали насилиям местное население, особенно в отдаленных сёлах, депортировали жителей  Шаумяновского, Шушинского и Гадрутского районов, то для их защиты стали стихийно создаваться отряды самообороны из числа молодёжи. В них было много молодых ребят, особенно студентов из Армении. Большая часть из них располагалась в селах Бердадзорского подрайона Шушинского района, где сложилась наиболее тяжёлая оперативная обстановка, где они в течение нескольких месяцев смогли успешно охранять села.

Но после войсковой операции, проведенной внутренними войсками МВД СССР совместно с азербайджанскими МВД и ОМОНом, села были захвачены, многие жители арестованы, а женщины, старики и дети депортированы на территорию Армении. Вся эта операция под кодовым названием «Кольцо» проходила в «лучших традициях» турецкой армии образца 1915 года.

К счастью, большинству молодёжи, особенно из Армении, удалось избежать ареста, а некоторым из них даже добраться до Степанакерта. Но и здесь им оставаться было не безопасно, так как в городе бесчинствовала сафоновская (В. Сафонов – комендант района Чрезвычайного положения НКАО и прилегающих районов АзССР, находившийся на полном довольствии Баку – прим. редактора) комендатура, постоянно шли проверки документов, провокационные аресты с подбрасыванием пары патронов в автомашины, приводы в комендатуру. Все это часто с последующим вымогательством крупных сумм для освобождения. Суммы взяток для освобождения достигали порой десятки тысяч рублей.

И вот в один вечер, точную дату не помню, когда я после дежурства в аэропорту занимался текущей работой у себя в кабинете В ГОВД, ко мне зашел Ролес Агаджанян—один из активных участников карабахского движения, мой родственник и хороший друг.  (К величайшему сожалению нелепый трагический случай вырвал его из наших рядов уже много лет спустя после победы).  Он рассказал, что в городе прячется от комендатуры группа студентов из Армении, которых для их безопасности необходимо срочно отправить в Ереван. Задача очень сложная, так как их усиленно ищут и на досмотре могут не пропустить.  Я обещал, что приложу все усилия для спасения ребят, но всех отправить в один день не удастся. Предложил привозить их в аэропорт по 3-4 человека и обязательно бритыми и в сопровождении человека, которого я хорошо знал и мог доверять. Дело в том бороды молодых ребят были для ОМОНовцев, как красная тряпка для быка, в каждом бородаче они видели «боевиков».

На следующий день я встретил четверых молодых ребят, взял у двоих паспорта, прошёл в кассу и выписал им два билета на разные рейсы, для таких целей у меня с кассиром Беллой была договорённость на «бронь» почти на каждый рейс. Вернув ребятам паспорта с билетами, строго предупредил, чтобы без меня не шли на досмотр и посадку. С двумя другими ребятами я подошел к стоявшим у дальних ворот на лётное поле ОМОНовцам, протянул им 100 рублей (билет стоил, если мне не изменяет память 12,5 рублей) и сказал, что это мои родственники и попросил посадить их в самолёт.  Сам же провести без очереди не хочу, так как на посадке много знакомых и все будут просить, чтобы их тоже отправить без очереди, что невозможно. Один из ОМОНовцев предложил мне взять из этих денег мою «долю», на что я ответил, что с родственников денег не беру. Тогда он повёл ребят через лётное поле, минуя досмотр, прямо к трапу.  Я же по прямой дошёл до трапа раньше их, подав знак бортпроводницам не препятствовать посадке «зайцев». Девушки-бортпроводницы всегда понимали правильно мои сигналы и всегда содействовали мне при экстремальных ситуациях.  

Дело в том, что в этом и последующих случаях, я использовал неприкрытую жажду наживы азербайджанских омоновцев любым способом. А когда они стояли на посту вне зоны досмотра, где у пассажиров можно что-то «изъять», то считали этот день «потерянным». А так как на дальних постах постоянно дежурили разные ОМОНовцы, то я с успехом пользовался этим «каналом» отправки людей, которых не должны были видеть на досмотре. Главное, что они все знали, что таким путём иногда улетают пассажиры без досмотра, но жадность руководила круговой порукой. И эту психологию рвачества я успел изучить и умело ею пользовался.

Затем я вернулся на площадь и по одному отправил оставшихся двоих ребят.

Таким же образом, в течении нескольких дней удалось отправить ещё несколько групп, сколько всего человек не помню, да и не считал, важно было, что ребята благополучно уехали, а я выполнил поручение, которое получил от действующего штаба сопротивления.

И это был не единственный случай, когда необходимо было организовать безопасный вылет людей, которым в Арцахе грозила реальная опасность. Для этого мне приходилось искать время, в основном, между рейсами, чтобы выйти на привокзальную площадь и встречаться с «нужными» людьми и получать необходимую информацию, ведь тогда не было сотовых телефонов, а эфиры радиостанций полностью прослушивались.  Возникала также необходимость срочно предупредить об опасности появляться на досмотре, так как там иногда были списки, по которым их должны были задержать.

Пользуясь возможностью беспрепятственного захода в дежурку и другие кабинеты отделения, сотрудники которого к оперативной работе и правилам конспирации относились абсолютно безалаберно, а скорее, безграмотно, я почти всегда имел доступ к этой информации и мог заранее предупредить этих людей. Если же они были мне незнакомы, то я предупреждал билетного кассира, чтобы она не продавала им билеты и незаметно отправляла ко мне. Тогда уже я принимал меры, чтобы они незаметно покидали территорию аэропорта или улетали, минуя досмотр.

Как-то до меня дошла информация о том, что в отношении нашего сотрудника майора Грачика Шахбазяна готовиться провокация, вплоть до ареста. В конце дня, приехав в ГОВД я немедленно предупредил руководство и самого Шахбазяна о грозящей опасности и предложил немедленно покинуть город.  Шахбазян отказался, мотивируя тем, что когда он был участковым оперуполномоченным, то  на обслуживаемой им территории жило много азербайджанцев и у него с ними были нормальные отношения, и никто не упрекнёт его в противоправных действиях против азербайджанцев. Не настояло на его отъезде и руководство. Эта беспечность стоила ему жизни, и как потом выяснилось, провокационные   жалобы на него написали именно те люди, которым в своё время он очень помог.

Ночью здание ГОВД было окружено солдатами Внутренних Войск на БТРах и Шахбазян, который был на суточном дежурстве, - а в отделе кроме него и помощника никого не было, - арестовали и в наручниках увезли в Шушинскую тюрьму, где бесконтрольно хозяйничали азербайджанцы.  Через несколько дней он умер, не выдержав страшных пыток и побоев от персонала тюрьмы. За эту смерть никто так и не ответил, списали на «остановку сердца».

Был один случай, который до сих пор вызывает у меня неприятный осадок.

Как-то утром, когда я подъехал на привокзальную площадь и хотел пройти в помещение аэровокзала, ко мне подошел незнакомый мужчина средних лет, который начал горячо убеждать меня, что раньше, живя в Баку, дружил с азербайджанцами, является противником всего, что «творят» армяне,   ненавидит  этих карабахцев,  поэтому хочет поскорее уехать из Карабаха, а затем и вообще из Армении. Просит помочь ему попасть на рейс без очереди, предлагает деньги.  Когда он говорил, переходя с русского на азербайджанский языки и обратно, я молчал. Но когда ответил ему по-армянски, он тут же отреагировал по-своему:

«Вы армянин? Тогда вы обязаны помочь мне скорее уехать».

Я молча взял его паспорт, прошёл в кассу, оставив там его данные и предупредил кассиршу, чтобы она ни при каких условиях не выписывала на него билет. Потом вернулся к этому гражданину, вернул паспорт и сказал, что пока я буду в аэропорту, он отсюда не улетит, а если ему не нравиться моё решение, то пускай жалуется.

В конце я показал его многим милиционерам и попросил, чтобы ему не помогали улететь. Конечно, я не сказал им об истинной причине моей неприязни к этому человеку, поэтому на ходу придумал версию о том, что он должен мне денег и хочет уехать, чтобы не платить.

В последующие несколько дней я видел этого человека на привокзальной площади и в зале. Он подходил то к кассе, то к сотрудникам милиции, но было видно, что безрезультатно. Потом он исчез. Что с ним стало в последующем, я не знаю, но то, что он не улетел через наш аэропорт это точно. Возможно, попал на вертолет, который прилетал в Мардакертский район.

Может быть я не должен был принимать такое решение, и кто-то может меня осудит за это, но я не чувствую за собой никакой вины за этот поступок.

Ещё раз отойду от моих «аэропортовских» воспоминаний и вновь вернусь к взаимоотношениям с генералом Ковалёвым В. В.— начальником  УВД НКАО в период Республиканского Оргкомитета и бесчинств военной комендатуры под руководством генерала Сафонова.

Вдруг через 7 месяцев моей командировки в аэропорт, я был внезапно оттуда отозван. Ковалёв лично позвонил начальнику ГОВД Григоряну М. Е., который и передал мне его слова: «Чтобы ноги Григоряна больше не было в аэропорту!»

Я уже рассказывал о том, что у Ковалёва была личная неприязнь ко мне со времени моей работы начальником Информационного центра УВД области.  Но с того времени прошло больше года, и я думал, что он вообще меня забыл и, тем более, за всё это время мы с ним ни разу не встречались. Он даже в аэропорт ни разу не приезжал, поэтому мне непонятно было, что вдруг вызвало у него такую отрицательную реакцию.

Думаю, что до него доходила информация о том, что в аэропорту я пользовался авторитетом, как у местной милиции, так и у руководства Оргкомитета. Был даже случай, когда меня внезапно вызвали к Поляничко и он предложил мне, с учётом моего опыта  и успехов в работе в аэропорту, перейти на руководящую должность в УВД.  Я, конечно, категорически отказался, не скрывая того, что у меня с Ковалевым в своё время не сложились отношения и моё назначение, минуя его, ни к чему хорошему не приведёт, и тут же привёл ещё один довод о том, что моё присутствие в аэропорту намного важнее.

И вдруг, присутствующий в кабинете Гаджиев тоже вступил в наш разговор:

«Я же говорил, что он откажется».

Поляничко видно понял меня, попрощался со мной, и я ушел. Больше подобных предложений мне не поступало. Дошла ли информация об этой встрече до Ковалева? Не думаю.

Хочется добавить один интересный факт - в своей автобиографической книге Роберт Кочарян очень лестно отзывается о Ковалеве В. В. , как о честном боевом офицере, который никаких репрессий против армян по своей инициативе не проводил и даже помогал вызволять наших бойцов, попавших в руки спецназа.

Хорошо, тогда в чём была причина моего «отзыва» из аэропорта?  Ведь сам Ковалёв за весь период моего нахождения в аэропорту, ни разу там не появлялся, ведь до него не могла не доходить информация о том беспределе, что творился там. Даже если отделение транспортной милиции не входило в штаты УВД, но ведь оно было в его оперативном подчинении.

Непонятно также откровение Ковалёва о том, что «Поляничко его особо не жалует» за принципиальность и твёрдость характера.  Просто добавлю, что при той абсолютной власти, которой был наделён Поляничко в Карабахе, он не потерпел бы на должности начальника УВД человека, который был бы в чём-то с ним не согласен.

И если кому-то покажется, что в оценке личности Ковалёва у меня преобладают какие-то личные мотивы, то он очень глубоко ошибается, я в своих записках всегда беспристрастен и справедлив, даже к врагам. Просто я знал о нём кое-что и, с другой стороны, больше, чем даже Р. Кочарян.

После указания Ковалёва я вернулся к своим прямым обязанностям в Степанакертском ГОВД. Там же произошел случай, ещё раз характеризующий отношение азербайджанских властей к любым документам на армянском языке, если они имели отношение к Карабаху.

Однажды в мой кабинет с плачем вбегает незнакомая женщина, падает на колени и просит помочь ей.  Из её рыданий и бессвязных слов я ничего не понял, но тут за ней зашел наш сотрудник Гарик Атаян, который объяснил мне, что это его соседка, пришла просить помочь в освобождении её сына, которого в аэропорту задержала азербайджанская милиция.

Как мне объяснили, её сын должен был лететь в Ереван и у него были с собой уставные документы и печать вновь организованного кооператива. Соответственно, документы были на русском и армянском языках, а азербайджанского текста там не было, что всегда вызывало очень резкую и агрессивную реакцию у азербайджанских милиционеров. Парня сняли с рейса, отвели в отделение милиции и заперли в камере.  Сколько мать и другие родственники не просили освободить его, даже предлагали деньги, - всё было бесполезно.  И тут один из сотрудников милиции, видно не совсем лишённый человеческих качеств, сжалился над плачущей женщиной и шепнул ей:

«Только один человек может освободить твоего сына—это майор Григорян Борис».

Женщина тут же примчалась в ГОВД, где работает её сосед, чтобы через него найти меня.

Я, конечно, тут же выехал в аэропорт, проигнорировав приказ Ковалева. Был конец дня, рейсы все закончились, и я на машине подъехал прямо к отделению милиции. Меня никто не остановил, и я зашёл вовнутрь. Смотрю все сидят за накрытым столом (Гаджиева с ними не было) и, увидев меня, рассмеялись, сказав, что были уверены, что я обязательно приеду, и пригласили за стол

Я ответил, что раз ждали, то должны знать, что без задержанного я не уеду.  Приведите его, и тогда я сяду за стол. Один из милиционеров привёл парня, я отвел его в свою машину и поручил водителю, сам вернулся в отделение. (Хорошо запомнил имя этого молодого человека - Андраник, так же звали и моего отца.)  Посидев там ещё несколько минут и сославшись на неотложные дела, уехал.

А когда я подъехал к зданию ГОВД, то увидел, что вся улица запружена народом и люди вслух возмущались беспределом, который творила азербайджанская милиция.

Когда же из автомашины вслед за мной вышел Андраник, то к нему с плачем бросились мать и сестра, а потом начали обнимать и целовать и меня. Народ кругом так же выражал своё одобрение моим действиям.

И это был один из тех моментов моей жизни, когда я ещё раз почувствовал значимость своих действий. Получить такую оценку на глазах большого скопления своих земляков дорогого стоит!

Ведь если бы этот парень остался бы в аэропорту, а утром попал бы в руки уже ОМОНовцев или же был этапирован в Баку, то было понятно, чем вся эта история закончилась бы.

Больше я эту семью не встречал, но это уже не важно!

Вспоминается ещё один случай, связанный с освобождением попавшего к азербайджанским ОМОНовцам нашего земляка, правда, его имя и фамилия стёрлись из памяти, но остальное запомнилось хорошо. Ко мне обратился кто-то из знакомых, рассказав, что при подъезде к аэропорту ОМОНовцы задержали и увезли в Ходжалу молодого парня и просил помочь его освободить, тем более за ним не было никакой вины.

В это время к аэропорту был прикомандирован майор КГБ Виктор Иванович (фамилию не помню) из города Энгельс Саратовской области, очень порядочный и справедливый офицер, мы успели с ним сдружиться. Я попросил его помочь мне, на что он сразу же согласился. Мы сели в прикрепленную к нему автомашину и поехали в аэропорт.

Был понедельник, в этот день аэропорт не работал, и все ОМОНовцы находились на своей базе в Ходжалу.

Из аэропорта я связался по рации командиром ОМОНа, сказав, что хочу срочно переговорить с ним по неотложному делу. Он предложил мне приехать в Ходжалу. У этого командира ОМОНа это была уже не первая командировка в аэропорт и, так получилось, что он был свидетелем моей встречи с помощником президента Муталибова и его уважительного отношения ко мне, о чём я рассказывал выше. Конечно, это произвело впечатление на него, и в дальнейшем он старался поддерживать со мной «добрые» отношения.  Так же оказалось, что у нас есть общие знакомые в МВД республики, среди которых был даже один его родственник — сотрудник УБХСС МВД АзССР.

С учётом всего этого я решил откровенно поговорить с ним по вопросу задержанного человека.

После разговора с ним, мы с Виктором Ивановичем поехали в Ходжалу.  Честно говоря, какие-то сомнения в душе были, но вот страха никакого.  Во-первых, я был уверен, что присутствие сотрудника КГБ окажет на них своё действие. Во-вторых, у меня была надежда, что такие понятия, как офицерские честь и слово не являются пустым звуком для этого командира.

Мы с Виктором Ивановичем поехали в Ходжалу. Я знал, что ОМОНовцы своё свободное время проводят в шашлычной в центре посёлка, поэтому мы подъехали к ней и зашли внутрь. Там был уже был накрыт стол, к которому нас пригласили и подали чай.

Хозяин шашлычной, работавший там ещё мою бытность начальником ОБХСС, узнал меня. Он побледнел, быстро подошёл ко мне, предупредив, что в посёлке много посторонних людей, и они очень быстро прознают о том, что приехал армянский милиционер и это может плохо закончиться. Командир ОМОНа, услышав это, приказал очистить помещение кафе и выставил по периметру посты. Я сказал ему, что мы приехали просить освободить моего родственника, которого задержали его люди. Услышав мою просьбу, он тут же приказал привести задержанного и передал мне его паспорт.  Не знаю, поверил ли он, что это мой родственник, скорее нет, но не подал виду.

«А теперь можем спокойно пообедать», - и он велел подать шашлык. Так как Виктор Иванович спокойно сел за стол и принялся за шашлык, то и я вынужден был согласиться на это застолье.

Через некоторое время вокруг шашлычной начала собираться толпа возбуждённых людей, особенно много было среди них, я бы сказал, беснующихся женщин. Но командир успокоил нас, похваставшись тем, что у него в отряде 30 вооружённых бойцов и никто в посёлке не посмеет противиться его приказам и действиям.

Посидев некоторое время за столом, мы с Виктором Ивановичем вышли из шашлычной и вместе с освобождённым молодым человеком прошли к нашей машине.  Увидев нас, толпа глухо зароптала, но стоило на пороге появиться омоновскому командиру и повести автоматом, как всё стихло и люди начали быстро расходиться.  Командир на своей машине с несколькими своими бойцами сопроводил нас до поста внутренних войск СССР на трассе, где мы попрощались и разъехались.

До сих пор не могу вспомнить имя и фамилию этого молодого человека, тогда не спросил, а потом я его больше не видел.

Добавлю, что из проезжающих по шоссе машин кто-то увидел меня, прощающегося с ОМОНовцами, пустил об этом слух, что я подозрительно «близко» общаюсь с ними, но эта клевета быстро утихла, видно многие тогда уже поняли мою роль в аэропорту.

Через некоторое время у Виктора Ивановича закончилась командировка, и он уехал. И вдруг, где-то в начале 2000-х, он откуда-то узнал мой номер телефона и позвонил, и очень удивился, что я сразу же узнал его голос. Мы недолго поговорили, и я предложил найти возможность встретиться. К сожалению, я сейчас не имею о нём никакой информации, а в город Энгельс я никак не попадал, чтобы навести о нем справки и встретиться.

В те годы среди прикомандированных офицеров было мало, я бы сказал, не то, что порядочных, но правильно понимавших ситуацию и чаяния народа Нагорного Карабаха. В основном это были недалёкие служаки, с рвением выполнявшие полученные приказы.

И ещё одна память, оставшаяся от Виктора Ивановича - он научил меня готовить вкусный салат из печени трески, откуда в то время он её достал, я не знаю.

Очень помогал мне в аэропорту также сержант-срочник, насколько помню Андрей, русский парень, прикомандированный из военной комендатуры, который с металлоискателем должен был проверять багаж и самих пассажиров. Мне удалось наладить с этим солдатом дружеские отношения, постоянно «подогревая» его сигаретами и сладостями. По условленному нами сигналу он мастерски отключал свой аппарат, и нам неоднократно удавалось беспрепятственно провести в багаже и у пассажиров предметы, которые   вызвали бы на досмотре ненужное внимание. Конечно, действия этого сержанта были связаны с риском для него, но видно беспредел, который он видел в аэропорту, «достал» и его.

В последний раз - до штурма Ходжалу - я ещё раз попал в аэропорт, когда рейсов в Ереван уже не было.

В дежурную часть ГОВД позвонил сотрудник ОВД аэропорта Керимов и сказал, что у них находится человек, который очень хочет меня видеть. На мой вопрос, кто это, он ответил: «Приедешь, узнаешь».

Я предположил, что это может быть кто-либо из прежних знакомых, которые ищут возможность для обмена заложниками или пленными. Тогда этим занимались самостоятельно родственники и близкие пропавших без вести с обеих сторон конфликта. Нельзя было упустить любую возможность помочь вызволить любого нашего соотечественника, хотя бы при помощи такого обмена. Я тут же отправился в аэропорт, перед этим на всякий случай предупредив дежурного по отделу и ребят из своего взвода.

Когда я подъехал к зданию аэровокзала, мне навстречу вышел молодой человек, в котором я сразу узнал одного из членов следственной группы прокуратуры Азербайджана, которая «расследовала» уголовное дело, сфабрикованное в отношении меня республиканской прокуратурой по довольно тяжёлой «расстрельной» статье УК. В период следствия этот сотрудник отличался от остальных членов следственной группы, всегда относился ко мне корректно, никогда не угрожал и не шантажировал, как другие. Даже как-то намекнул мне, что с доказательной базой против меня всё очень натянуто.

…О работе этой следственной группы приведу один курьезный пример: внезапно нагрянув ко мне домой с обыском, и как я потом узнал, надеясь найти у меня «горы» золота и денег, и не найдя, они пытались прикрыть свою неудачу тем, что якобы я знал об обыске и спрятал все ценные вещи:

«Вот я простой следователь и то у меня дома пять ковров, а вы столько лет работали начальником ОБХСС, и мы не нашли у вас ни одного ковра, значит вы всё заранее спрятали»

На что я ему ответил:

«Если, по-вашему, у меня были ковры, которые я успел спрятать, а куда тогда делись следы от гвоздей, на которых должны были висеть эти ковры?»

В итоге, ничего не найдя, ушли на столько разочарованными, что забыли свою папку с протоколом обыска и материалами уголовного дела. Пришлось догонять их на улице, чтобы вернуть документы…

Мы походили с этим следователем по территории аэропорта, и он рассказал мне, что приехал в командировку и когда должен был улететь в Баку, спросил у сотрудников милиции слышали ли они что-либо о майоре Григоряне. Ему ответили, что хорошо меня знают, так как я долгое время нёс службу вместе с ними, когда ещё были рейсы из Еревана. Со слов этого следователя, местные милиционеры охарактеризовали меня, как принципиального и честного офицера, и он захотел вновь со мной встретиться.

Разговор зашёл и о моём уголовном деле. Мой собеседник сразу же признался, что дело было заказное, руководство прокуратуры зная, что я долгие годы был начальником ОБХСС области и, по их понятиям, должен был быть «очень богатым» подследственным, которого можно было бы хорошенько «пощипать» (Лично курировал тогда моё дело тогдашний 1-й зам прокурора Азербайджанской ССР).

Конечно, я тогда пытался доказать свою невиновность, и то, что стал жертвой оговора и провокации, но это большого чина прокуратуры тогда не интересовало, и через следователя он объявил «цену вопроса» в 150 тысяч рублей, огромные деньги по тем временам. И если бы тогда в это дело не вмешался бы мой очень уважаемый друг —заместитель начальника КГБ области, в последующем начальник УВД НКАО Туманянц Роберт Сергеевич (к великому сожалению, ныне покойный), - неизвестно, чем закончился бы этот беспредел, тем более к тому времени уже начались карабахские события, случились погромы в Сумгаите, и для властей Азербайджана каждый армянин был врагом.

И когда 1-му заместителю Генерального прокурора позвонили из КГБ республики и дали команду оставить меня в покое, он был так ошарашен, что не смог даже скрыть от меня своё удивление и растерянность. «Добили» этого провокатора мои слова, что звонивший из КГБ высокий чин мой друг, так что, как говорят —, «облом» был полный!

После этого прокуратура меня больше не беспокоила, хотя уголовное дело ещё долго незаконно продлевалось, и было прекращено судом «за отсутствием события преступления».  На суде также всплыли факты провокационных действий некоторых сотрудников прокуратуры во главе с тем самым 1-м заместителем генерального прокурора АзССР.

Вернусь к нашей встрече.  Как я понял, что мы оба были удовлетворены этой встречей, а я еще раз убедился, насколько была прогнившей вся правоохранительная система Азербайджана. Мы разошлись, пожав друг другу руки и я уверен, что мой собеседник не смог ужиться с современной азербайджанской реальностью. На всякий случай не называю его имени, хотя помню.

Это была моя последняя поездка в аэропорт. Если Вы заметили, я нигде не применял термин «Ходжалинский аэропорт», для меня он всегда был и остался Степанакертским аэропортом, надеюсь, что придёт время и он опять заработает.

В следующий раз я попал на территорию аэропорта после штурма Ходжалу, но это уже другая история.

Р.S.  Я понимаю, что после прочтения моих воспоминаний, найдутся скептики, которые попытаются меня упрекнуть в том, что я якобы выставил себя чуть ли не в роли этакого Рэмбо — всесильного борца со злом, которому всегда всё удавалось.

Хочу отметить, что действительно, в те дни в Степанакертском аэропорту было немало случаев избиения и издевательства над пассажирами, факты грабежа и издевательства. Ведь я не мог физически присутствовать одновременно на досмотре, встречах и проводах многочисленных рейсов. Но я вновь повторяю, что основной своей задачей я считал то, чтобы ни один из наших земляков не был задержан и этапирован в Шуши или Баку.

Я, конечно, пользовался своим авторитетом, знакомствами среди высокопоставленных азербайджанских руководителей, а также непрофессионализмом местной азербайджанской милиции и ОМОНа, так это были наспех собранные люди, изъявившие желание служить в органах, целью которых было незаконное обогащение и возможность измываться над простым народом.

Однажды один ОМОНовец сказал мне:

«В Шаумяновском районе армяне убили двоих наших ребят, и я должен за них отомстить всем армянам». Вот кредо этого недоумка!

А я могу смело ответить любому скептику: «Я сделал всё, что мог, а иногда и больше!»

Повторяю, совесть моя чиста, и эти семь месяцев борьбы в одиночку, я считаю самыми знаменательными в своей жизни в деле служения своему народу, и здесь нет пафоса и громких слов.

БОРИС ГРИГОРЯН,

Ветеран боевых действий по защите Арцаха

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image