В минувшую субботу произошло знаменательное событие — в Ереване была открыта памятная доска, посвященная Герою Советского Союза Геворку Варданяну. На церемонии присутствовали вдова легендарного разведчика Гоар Пахлеванян-Варданян, первая леди Армении Рита Саргсян (на снимке справа), министр обороны Сейран Оганян, официальные лица, представители общественности. Памятная доска установлена на здании Государственного лингвистического университета им. В.Брюсова, где некогда учились супруги Варданян. Гоар Варданян была награждена золотой медалью ЕГЛУ, также состоялось открытие вузовского Центра военно-патриотического образования и воспитания. Предлагаем интервью Гоар Пахлеванян-Варданян — она рассказывает о своей работе, о жизни с любимым мужем, о многом...

— Гоар Левоновна, с тех пор, как о вас разрешено было говорить — с 2000 года, вышло множество статей, интервью, написаны книги, снят фильм. И все же начнем с самого начала, с Тегерана конца тридцатых годов. Ведь именно тогда туда переехала из Армении ваша семья?
— Да, мне было около шести лет, и Тегеран стал для меня родным городом, городом моего детства. Там я пошла в школу, сначала в армянскую, проучилась в ней три года, потом ее закрыли. Я хотела поступить во французскую школу, но она уже была переполнена, и меня отдали в иранскую. Я окончила 12 классов, получила очень хорошее образование.
— Вы учились на фарси? И иранскую культуру хорошо знаете изнутри?
— Конечно. Фарси стал моим родным языком. Что касается чего-то сугубо персидского... Тегеран был тогда вполне европейским городом, в чадрах не ходили. Наоборот, шах тогда срывал эти чадры. Не разрешали в них в автобус, в троллейбус садиться. А потом снова все их надели. У меня самые хорошие воспоминания и об Иране, и об иранцах, они очень уважительно относились к нам, армянам, вообще к людям любых других национальностей. Среди моих друзей было много иранцев, хороший народ.
— И там, в Тегеране, вы познакомились со своим будущим мужем...
— Как такового официального знакомства не было. Мы, можно сказать, росли вместе. Это были просто друзья моего старшего брата, мальчишки, и он среди них... Мне было 13, ему — 15.
— То есть и любви с первого взгляда не было?
— Нет, мы просто были хорошие друзья. Потом, когда мне исполнилось лет 15-16, появилась какая-то романтика. Дни рождения, Новый год, другие праздники, мы собирались всей нашей компанией дома, пели, танцевали. И постепенно стали развиваться наши отношения.
— Геворк Андреевич в свои шестнадцать уже начал работать в разведке, организовал группу из своих сверстников. Скажите, была ли в этом доля подростковой игры, романтики или это было серьезное дело, подкрепленное убеждениями?
— Это было очень серьезно. Мой брат был в этой группе, потом я туда вошла. Я понимала, что мы помогаем Родине. Это было такое время... Когда началась война и наши города сдавали один за другим, мы со слезами слушали эти сводки. У нас карта была огромная, и мы на ней передвигали флажки, и все время шли сводки: сдали, сдали, сдали... И мы словно сами были там, где это происходило. А потом, когда ход войны изменился, когда стали города освобождать — мы опять флажки переставляли. Мы жили этим.
— А как Геворк решился взять вас, девочку с косичками, в разведгруппу?
— Это произошло не сразу. Он присматривался ко мне, давал небольшие поручения. Потом уже более серьезные. Ребята очень много работали, намного больше, чем я. Ну, и там, в Иране, девушка не может долго оставаться на улице одна, особенно вечером. Они меня очень оберегали, я единственной девчонкой была среди них. Ребята у нас были очень хорошие, все из хороших семей, друг друга прекрасно знали и доверяли друг другу, а это очень важно. Все собранные были, подтянутые. Когда знаешь, что ты делаешь что-то важное, нужное, ты уже иначе себя ведешь.
— Вас называли “легкой кавалерией” — вы все были всадники на велосипедах...
— Да, это наш руководитель, разведчик Иван Агаянц, так нас прозвал в шутку. У нас ведь не было ни машин, ни мотоциклов, только велосипеды. И чаще всего мы именно так и вели наружное наблюдение. Но когда надо было, ходили и пешком.
— Тегеранская операция — это, наверное, было самое напряженное время в вашей работе?
— Очень напряженное. Ведь приехали же они все в советское посольство. А мы жили как раз рядом с посольством, в самом центре города. ...Я не занималась непосредственно слежением. Я делала установки...
— А что это такое — делать установки?
— Установки — это когда ты должен выяснить, где объект живет, что и когда делает, с кем общается. Устанавливаешь его распорядок дня, привычки... Делаешь это через соседей, знакомых. Знаете, в Тегеране тогда было как в Армении у нас сейчас — все друг друга знали. Это не Москва. Но не будем входить в подробности. Работа шла непрерывно. За два года наша группа выследила около четырехсот человек, связанных с германскими разведслужбами.
— И за это время Геворк Андреевич сумел внедриться в английскую разведшколу, попадал в тюрьму, вы носили ему передачи — об этом рассказывается, в частности, в фильме “Тегеран-43. Правдивая история”. История в этом фильме правдивая?
— Кино всегда немного кино. В начале фильма есть кадр — Георгий Андреевич бежит босиком по улице. Как такое могло быть?! У нас даже знакомых таких не было, чтобы босиком по улице бегали. Или моя мама дома в каком-то платке. Такого не было никогда. Но это детали. В целом фильм хороший, многое показано верно.
— После войны, в сорок шестом, вы с Геворком Андреевичем обвенчались, и вскоре уже, как известно из вашей биографии, отбыли в Ереван?
— Мы хотели уехать в Ереван в 46-м. Но нам сказали — оставайтесь еще пять лет. И мы остались. А как же? Ведь для нас, особенно для Жоры — это жизнь его была. Без этого он не представлял себя. А в 1951-м уехали в Ереван.
— И как вам показался советский Ереван после Тегерана? Легко привыкли к новым реалиям?
— Мы все знали. Мы получали журналы, газеты, были в курсе всего. Нам говорили: “Ой, знаете, там сейчас даже хлеб трудно достать!”. А мы отвечали: “Что наши там едят, то и мы будем есть”. Я не замечала плохого, я и моя семья — мы видели только хорошее. Только когда в гостиницу ереванскую приехали — мы сначала там остановились, — смотрим, в номере графин стоит пустой, без воды. Я позвала служащего, он пришел, взял графин и пошел в туалет. Я была в замешательстве — зачем он туда пошел? Помыть графин? А он в него воду налил, принес, поставил — вот вам вода. Я говорю: “Я не пью такую воду, из-под крана”. “А мы пьем из-под крана”. А ереванская вода ведь самая хорошая!
— И потом пять лет в Ереванском институте иностранных языков?
— Да, я поступила на французский, Георгий на английский, но потом я перешла на английский, потому что так мы мало встречались: он учился утром, а я во второй половине дня. А хотелось вместе быть. Мы прекрасно окончили институт, Жора был первым учеником, состоял в профкоме института, его очень уважали. И везде и всюду так было...
— Он такой человек, наверное, был — привлекал, притягивал людей?
— Он очень спокойный был. Но своими поступками, своим отношением, добротой своей, скромностью незаметно привлекал к себе... Но если бы он не был разведчиком, он был бы просто хорошим человеком. Он жил своей работой, говорил: “Если бы я родился еще раз, я бы повторил то, что делал”. Эти слова написаны теперь у него на могиле... Он очень любил свою Родину, любил Советский Союз, не то что он любил армян или Россию — для него это было единым. Он всю жизнь отдал делу, до последней минуты он работал. Ему было 88 лет, когда... в течение 20 дней он ушел. Два года, как его нет.
— А как вы пережили распад СССР? Предполагали, что это может произойти?
— Нет. Это был неожиданный удар. Мы как раз отдыхали в эти дни за городом. Георгий, получив это известие, сразу поехал на работу. Но давайте не будем о политике. Смотрите, что делается сейчас во всем мире, и в Америке, и в Европе. А что происходит на Украине...
— Вы окончили институт — и начался новый этап вашей жизни?
— Мы приехали в Москву, прошли короткое обучение — в общем, мы были уже готовые специалисты — и уехали на Запад. Надолго. Работали в разных странах, несколько раз меняли гражданство, участвовали в очень многих операциях, но время говорить об этом еще не пришло.
— И не раз вам приходилось менять имена, выдавать себя за других людей... Сложно вжиться в новый образ?
— Нет. Это очень легко. Чем более обычной жизнью ты живешь, тем лучше идет работа. Надо просто спокойно жить и иметь вокруг себя нормальных людей, друзей, иметь хорошее окружение. Когда у тебя окружение крепкое, тогда ты можешь уже и дальше идти, тебя уже примут и большие люди. И ты пройдешь туда, куда ты хочешь, вступишь в контакт с теми, с кем нужно. Есть люди, которые живут замкнуто — работа-дом-ужин — и день кончился. У нас такого не бывает, мы жили и живем открыто. Вот вы сейчас со мной познакомились, а потом я приглашу вас на чашку кофе — и вы придете.
...Открытые мы были люди, и в доме у нас тоже так было. Если дома звонок не раздавался, мама удивлялась: сегодня нам никто не позвонил! Что это такое? Когда мы переехали в наш дом, никто не дружил друг с другом. А сейчас мы — четверо-пятеро соседей — как родные дружим. Я соединила всех, я не могу жить по-другому... Жизнь — это помочь, сказать, что-то сделать.
— Внешне ваша жизнь была самой обычной, но... вы же передавали и принимали шифровки, были радисткой и, в конце концов, где-то был установлен ваш передатчик...
— Все было. Работа шла все время. Каждый день. Встал и ты знаешь: что сегодня, с кем встреча. Приезжали в отпуск в Москву, языки еще изучали — и немецкий, и арабский. Когда нужно — сделаешь все. Самое главное — знать, для чего. И если ты любишь свою страну, Родину, ты это делаешь. А как иначе? Когда народ живет у себя, он не так чувствует Родину. “Ой, это не так, это не сяк...” Пойдите посмотрите, там как. Там они тоже все жаловались. Когда у нас здесь было трудно, я думала — чего они жалуются? У них все есть. Даже злилась. Когда сюда приезжали, Георгий брал кошелку, шел в магазин, и будто и не были мы никогда там. А у нас очереди какие были... И все равно радостно было: наше. Наша жизнь. Мы хотели, конечно, чтобы лучше было, нам было неприятно, что у нас так. Сейчас все есть, но...
— Все есть, а чего-то нет?
— Да. Но надо надеяться, верить, что будет хорошо. Этим и держишься. Если бы не мои родные, друзья, коллектив Службы внешней разведки, которые поддерживали меня эти два года, я бы вообще не встала на ноги. Я думала, я тоже вместе с ним уже ушла, и все... Но они не оставили меня в беде. Это счастье, когда вокруг тебя есть такие люди, преданные. И в Москве, и в Ереване.
— В Ереване часто бываете?
— Довольно часто. Вот приехала на открытие мемориальной доски на нашем институте. Молодцы. Сначала хотели около дома, а потом решили — нет, лучше там. Пусть молодежь, студенты видят и помнят.
— Гоар Левоновна, вы ведь до сих пор в строю, встречаетесь с молодежью, делитесь опытом?
— Да, вот недавно была на встрече в Первом Московском кадетском корпусе при участии Московского содружества суворовцев, нахимовцев и кадетов. Какие это замечательные ребята! Я с ними побеседовала, они ловили каждое слово, потом столько вопросов задавали! Один мальчик спросил: “Какой ваш самый хороший день в жизни, который вы запомнили?” Я подумала и говорю: “Когда Георгий Андреевич сказал, что влюблен в меня”. Как все начали аплодировать! Так им это понравилось! А я не знаю, почему так сказала.
— Вы дружно жили с Геворком Андреевичем?
— Очень. Я — счастливая женщина, рядом со мной всю жизнь был такой хороший человек. Все время вместе. Это немало. 65 лет вместе жить и не ругаться. Потому что мы все обговаривали, все обсуждали. Мы любили и уважали друг друга с детства. Я всегда расстраиваюсь, когда возвращаюсь с кладбища. Там памятник стоит ему, он такой там... как будто смотрит на тебя. Когда приходишь, как будто приветствует. А когда уходишь, будто спрашивает: “Уходишь?” Мне очень трудно без него. И не только мне — на службе наши ребята обычно говорили: “Георгий Андреич прошел по коридору — у нас все сегодня хорошо”. А сейчас они Жору потеряли, им плохо. Но надо жить дальше, надо верить в лучшее, надо надеяться.

Елена Князева
(С сокращениями)