О чем умолчал Пиотровский

Для того, чтобы читателям и возможным оппонентам была ясна нить и логика наших рассуждений, мы считаем необходимым затронуть сферу взаимоотношений археологии и внешней политики, что хорошо просматривается на примере Закавказья. Проблема эта практически не изучена, но без ее обозначения невозможно понять мотивацию действий участников «академической игры», которая разворачивалась в дореволюционное время в этом регионе.

В 1949 году издательство Ленинградского государственного ордена Ленина университета им. А. А. Жданова издало курс лекций Бориса Пиотровского «Археология Закавказья с древнейших времен до I тысячелетия до н. э». Ученый фиксировал следующий факт: до 80-х годов 19-го века российская археология в Закавказье придерживалась концепции А. П. Берже, который делал упор только на «классические древности», в частности, на греческие и латинские памятники материальной культуры, надписи и т.д. Изучение таких древностей служило, среди всего прочего, и предлогом инкорпорации государства в древние очаги цивилизации. Пиотровский приводит пример того, как французский ученый Турнефор, посетивший в самом начале XVIII в. Закавказье, проезжая мимо средневековой столицы Армении Ани, отказался от посещения древнего города, полагая, что одни лишь древние греческие города, в которых можно обнаружить надписи, заслуживают внимания.

Но с 30-х годов в XIX века в археологии Закавказья укрепилось положение поисков христианских древностей, главным образом, в Грузии и в Армении. Эти очаги христианской цивилизации были овеяны библейским преданием, отрывочными сведениями греко-римских авторов. Связано это было с так называемым «восточным вопросом», возникновение которого относится к концу XVII века, но который стал претерпевать определенную эволюцию. «Самодержавие, православие, народность» — в этой триединой формуле, созданной министром просвещения Российской империи, президентом Академии наук С.С. Уваровым, воплотилось официальное представление о незыблемых «национальных началах». Историческая наука, в том числе и археология, были мобилизована с тем, чтобы обосновывать и утверждать справедливость этой формулы. Стали появляться археологические и другие «познавательные» проекты, которые выносились за пределы империи - в зону интересов Османской империи, Персии, включая Курдистан, Месопотамию, Египет и еще несколько зон стыка интересов тогдашних великих держав. В итоге на археологической карте Закавказья места раскопок были отмечены всего несколькими, оторванными друг от друга группами знаков. Одновременно в научных и политических кругах приобретали более устойчивые очертания овеянные преданиями древнейшие государственные образования, которые существовали в Закавказье или охватывали его: Урартское царство, «забытые цивилизации» Колхиды, Иберии, Армении, Кавказской Албании.

В таком глобальном охвате маленькими островками маячили несколько раскопанных в Закавказье могильников раннего железного века и отдельные археологические комплексы предшествующих эпох, которые первоначально не имели хронологической и даже географической привязки. Но и на этом направлении постепенно приходило осознание того, что выявленные археологические культуры в регионе имеют широкий диапазон распространения, и что когда-то единая в культурно-историческом отношении территория оказывается разделенной политическими границами. Так на археологической карте региона были обозначены только два полюса - глубочайшая древность и средневековье с перспективой выявления очагов христианства. Это хорошо просматривается в статьях, опубликованных на страницах серии «Материалов по археологии Кавказа», собранных экспедициями Московского археологического общества, которые стали издаваться с 1888 года. Дальнейшая работа Общества на Кавказе привела к тому, что в 1901 году в Тбилиси было учреждено Кавказское отделение общества, в задачу которого входила организация экспедиционных работ.

Отметим и еще одно важное обстоятельство. Как пишет Г.С. Лебедев в «Истории отечественной археологии. 1700-1917 гг. », к работам в Закавказье активно стали привлекать Петербургскую археологическую комиссию: в 1889 году по её поручению там начал археологические исследования языковед и археолог Николай Яковлевич Марр (1864-1934), в ту пору — доцент Петербургского университета. Первые работы Марра были сосредоточены на поисках и раскопках древней армянской столицы Двина, затем армянской столицы раннего средневековья — Ани. Причем к работе в экспедициях стали привлекаться и другие видные русские учёные. Как и в Европе, некоторые археологи, географы, этнографы, лингвисты сотрудничали с военным ведомством, которое часто выступало в роли главного финансиста проектов, позволяющих осуществлять сбор необходимой оперативной информации. При этом далеко не всегда интересы науки совпадали с интересами внешнеполитического или военного ведомств.

Тут много любопытного. Так Н.Я. Марр много внимания уделял археологическому изучению города Ани периода X-XIV веков. Когда он указывал, что «при методологически правильной постановке дела городище Ани, научно освещенное, должно было послужить необходимым введением в исследование памятников более древних эпох», сразу возникало немало вопросов. Копать можно до бесконечности, выявляя один культурный слой за слоем, но кому тогда это было нужно? Кстати, 8 февраля 1898 года он опубликовал любопытную статью «Ани — столица древней Армении». Приведем из нее небольшой фрагмент:

«Когда был основан Ани, неизвестно. Раза два он появляется в истории Армении V-го века, и каждый раз речь о крепости Ани. Как крепость, Ани и был оценен армянскими князьями — Багратидами. Когда Багратиды переместились в Ани, то город обратился в столицу царства. Багратидское царство фактически было княжеством: таких княжеств в Армении и в то время было несколько; некоторые княжества, как, например., Васпураканское, с князьями Арцруни во главе, успешно соперничали с Багратидским царством; другие, как, Лорийское, владетели которого также именовались царями и от своего имени чеканили монеты с армянскими надписями, пережили падение Анийских Багратидов; однако ни одно из этих княжеств не оказалось способным стать выше областных, точнее родовых, интересов. Идея единого всеармянскаго государства, за несколько веков до Р. Хр. зародившаяся на юге Армении и постепенно уходившая на север в силу политических давлений извне,— эта идея, стоившая стольких жертв древним армянам, замирала, когда Багратиды взялись оживить ее, став поборниками древнеармянских национальных традиций. Ани в глазах армянства сразу занял место столицы всей Армении, и хотя всей Армении не суждено было более объединиться даже под творческою рукой Багратидов, тем не менее, Ани по существу оказался преемником древних армянских столиц — неизвестного южного города, национальными историками отожествляемого с Низибином, Армавиром, Двином и др. С половины одиннадцатого по четырнадцатый век Ани не перестает цвести и развиваться, как армянский город».

Теперь самое время вернуться к нашему главному герою Иосифу Орбели. 16 мая 1907 года он получает свидетельство: «Предъявитель сего, студент историко-филологического факультета С -Петербургского университета Иосиф Орбели по ходатайству университета, с разрешения за министра народного просвещения, командирован с научной целью за границу на срок с 1 мая по 1 сентября, отправляющегося вместе с профессором Н.Я. Марром в качестве ближайшего сотрудника его для археологических исследований в пределах Азиатской Турции. Ректор университета И.И. Боргман». Спустя два года, 23 октября 1909 года Орбели пишет отчет:

«Проведя первую, большую часть лета на раскопках в Ани, вторую его часть я посвятил поездке в Хаченское княжество. За время моего пребывания там мне удалось лишь объехать отчасти предгорную часть Джеванширского уезда. Все памятники, которые посетил, относятся большей частью к 13-ому веку, отчасти к 12-ому и 14-ому. Мною описаны следующие монастыри и развалины: Кочик, монастырь Св. Иакова, церковь в Арачаздоре, Вачар, Гандзасар,Авоцптук, Дарбаснер, Птсберк, Хотра-ванк, и Хотаванк. Особенно подробно остановился на Ганзасаре и составил детальное описание этого крайне интересного памятника. К сожалению, мне не удалось вполне закончить работу в Хота-ванке, украшенном превосходной резьбой «фресками», тут, однако, я списал все надписи. Во всех указанных пунктах мною скопировано 220 надписей, причем некоторая часть до сих пор была неизвестна. Например, «Арцах» в описании обители Кочика приводится 4 надписи, мною списано около 30, считая надписи на очень интересных крестных камнях, с барельефными степами; в описании монастыря Св. Иакова приводится 9 надписей, а мною списано около 35. Попутно делал некоторые наблюдения как над архитектурными орнаментальными особенностями, так и над палеографическими и особенно углубленно лигатурными знаками».

Сразу бросается в глаза одна важная особенность. В период с 961 по 1045 год Ани был столицей одноимённого царства, границы которого захватывали значительную часть современной Армении и восток Турции. Что же касается ученика Марра Орбели, то после Ани он посещает Хаченское княжество. Судя по его отчету, эта поездка была санкционирована сверху. Но для чего?

Первая версия: Марр и Орбели искали возможности для перебрасывания исторического моста из Ани в Хаченское княжество, которое возникло в середине IX столетия, а в конце этого столетия две ветви Араншахской династии образовали два небольших царства - в Дизаке и в Хачене. В XIII веке Великий Князь Асан Джалал Вахтангян (1214 - 1261 гг.) объединил все мелкие государства Арцаха в единое Хаченское Княжество. В 1238 году здесь построен Гандзасарский монастырь. Хаченское княжество постепенно слабело, вследствие нашествия татаро-монгольской орды, войск Тамерлана эта территория считалась частью Персидской Империи.

 Вторая версия: выявить историческое обоснование возможности воссоздания, но в пределах территории Закавказья, армянского государства в пределах Хаченского княжества. Почему эта проблема встала тогда во весь рост перед российской внешней политикой, мы расскажем позже. Но в этом смысле не имеет перспективы ведущийся сейчас схоластический спор между армянскими и азербайджанскими историками, когда они уличают друг друга в присвоении албанского культурно-исторического наследия. Тем более что Орбели действительно отрабатывал албанскую проблематику, чему свидетельством являются его публикации на эту тему, которые, кстати, во многом вписываются не столько в чистую науку, сколько в конъюнктуру внешней политики России. Поэтому вызывает изумление, как сегодня азербайджанские историки размышляют о территории Кавказской Албании, локализации армянских епархий и т.д. Да, в своих трудах Орбели отмечал, что в Гандзасаре на надгробиях и надписях упоминаются имена албанских патриархов, князей и известных людей, но ведь не шейхов или мусульманских правителей. Азербайджанские исследователи часто цитируют члена-корреспондента АН Грузии Заза Алексидзе, который указал, что обнаружение на Синае полного Лекционария албанским письмом на албанском языке является прямым указанием на наличие в Албании развитой христианской письменности, к которой нынешние азербайджанцы не имеют никакого отношения. В данном случае речь идет о подмене понятий, тем более вырванных, как из средневекового, так и того геополитического контекста, который формировался в регионе накануне Первой мировой войны. Но в чем можно согласиться с азербайджанскими историками, так это в том, что Орбели имел свою позицию и не намеревался предоставлять своим оппонентам аргументацию, которая работала бы против него. Неслучайно, завсектором Администрации Президента Азербайджана Фуад Ахундов обратил внимание на то, что 1919 году в Петрограде Орбели забрал из издательства весь тираж готовящейся к выходу в свет книги, в которой были собраны 300 албанских надписей из Гандзасара. Тогда изменилась политическая ситуация и геополитические перспективы Армении в глазах Москвы выглядели иначе.

Мы вновь возвращаемся к Иосифу Орбели. Привлекает внимание документ, датируемый 27 сентября 1911 года. Это справка, подготовленная факультетом восточных языков Санкт-Петербургского университета, подписанная деканом факультета В. Жуковским: «Научные интересы (Орбели - С.Т.) сосредоточены главным образом на археологии. Сейчас он работает в Турецкой Армении как над местными наречиями, так и собиранием археологических материалов». Перед нами еще одно письмо от 27 февраля 1912 года ректору С- Петербургского университета о командировании Орбели в Западную Армению: «Вследствие ходатайства г. декана факультета восточных языков С.-Петербургского университета академика профессора Н.Я. Марра имею честь донести до сведения Вашего превосходительства, что окончивший курс С.-Петербургского университета и оставленный при университете для подготовления к ученому званию Иосиф Абгарович Орбели командирован был Императорской Академией Наук, в июне прошлого 1911 года, на шесть месяцев для лингвистических изысканий в Анийском вилайете и в других Турецкой Армении, причем на него возложено было, кроме того, поручение ознакомиться в Константинополе с собранием грузинских и армянских фрагментов, хранящимся в одном из константинопольских книгохранилищ». Наконец, еще один документ - отчет Орбели о работе, выполненной в 1911-1912-м годах: «Занимался армянскими наречиями, специально – говорами армян, населяющих Ванский вилайет Азиатской Турции. С этой целью читал и изучал, как имеющиеся в литературе издания текстов, так и посвященные исследования. Наиболее подробно изучались материалы, касающиеся мокского наречия… Была выработана транскрипция для записывания армянских диалектических текстов, исправленная и дополненная согласно с живой речью при записи новых текстов, а также словарных и грамматических материалов… При изучении армянских наречий сильно ощущалась необходимость в знании курдского языка, без которого многие черты говоров остаются непонятными и необъяснимыми. По окончании предварительных работ курдский язык изучался из живой речи, причем производилась запись новых материалов: курдский словарь, значительно восполняющий и отчасти исправляющий недочеты старых изданий; параллельно со словарем составлены парадигмы глаголов и других таблиц, могущих лечь в основу грамматического очерков».

Надо полагать, что для Орбели новые знания были необходимы не для чтения надписей в Гандзасарском монастыре. Такое сплетение научного и практического интересов к курдской проблематике накануне Первой мировой войны было вызвано определёнными внешнеполитическими причинами, в частности, заинтересованностью царского правительства в укреплении своих позиций на Востоке. Кстати, Орбели опубликовал свой отчет о пребывании в Азиатской Турции в 1911-1912 годах. Если сравнить его с аналогичными документами, подготовленными офицерами русского Генерального штаба и штаба Кавказского военного округа П. И. Аверьяновым, А. В. Карцевым, А. М. Колюбакиным и П. А. Томиловым, то станет ясно, где заканчивается археология и начинается разведка.

(Продолжение следует)