К 115-летию со дня рождения Художника

Личность и творчество Ерванда Кочара на протяжении всей его жизни вызывали дискуссию и яростные споры. Его нарекали гением и мистификатором. Но что было делать советским идеологам, если он ни одной гранью своего творчества не вписывался в "соцреализм", как мы его понимали. Его творчество с первых же работ стало загадкой. Кочара называли формалистом, не прощая ему его свободы, его права жить в соответствии с законами собственного творчества.

Он был популярен как личность, знаменит как художник. Творения свободного художественного языка - черта, присущая минувшему веку, и Кочар в этом отношении маэстро XX века. С этой чертой он родился. Биографы рассказывают, что Кочар был вундеркиндом: рисовать и держать в руках резец он научился раньше, чем ходить и говорить.

ОН С САМОГО НАЧАЛА ПОРАЗИЛ РАЗМАХОМ, ЯРКОСТЬЮ И СВЕЖЕСТЬЮ НОВИЗНЫ. Ему предназначено было открыть в армянском искусстве новую эпоху, создать мир новых художественных образов. Он был одним из самых ярких и значительных представителей армянской культуры, воплощением пытливой мысли, свободного духа, светлых устремлений. Его жизни сопутствовала ранняя слава художника "магеллановой крови", открывателя новых земель.

Где, когда, у кого он учился и кто мог научить его той несравненной одухотворенности линии, которая творит музыку иллюстрации к произведениям классиков армянской литературы? Большую роль в формировании художника сыграла атмосфера начала нового века - периода стремительного взлета музыки, театра, живописи, поэзии, времени активных дерзких экспериментов. В те далекие годы в искусстве закладывались основы многих последующих открытий и новаторства. Это была эпоха людей активных, деятельных, воображением и руками которых творилась художественная жизнь страны. А.Таманян, М.Сарьян, А.Исаакян, А.Коджоян, А.Хачатурян - ими обозначены новые вехи в искусстве Армении.

Родился Ерванд Кочар в Тбилиси. Ереван он увидел только в 1936 году. С будущим архитектором К.Алабяном поехал в Москву, где учился у П.Кончаловского. В 20 лет он открыл свою выставку. Спустя два года он уехал за границу. 15 лет, проведенные в Италии и Франции, не прошли даром. Эти годы сделали его видение острее, упорядоченнее. Изо дня в день он упорно работал. Огромный труд, изучение классиков и наблюдения дали возможность пробить путь к вершине - путь к себе.

Обрести собственное лицо в такой стране, как Франция, было нелегко. Кто сегодня не знает миф о Париже начала XX века. Само это явление коллективной гениальности было интернационально, индивидуалистично и ярко так, что до сих пор в мире светло, когда произносятся те имена. Какие имена!! Какие звуки! Гийом Аполлинер, Анри Матисс, Макс Жакоб...

Не написана еще история великой самоотверженности, труда и артистичности пестрой карнавальной Богемы тех лет. Было холодно, голодно, безденежно. Но было и самое главное: были внутренние связи, называемые "системными", т.е. связи духовно творческих, а не профессионально-деловых интересов. Было бескорыстное отношение к творчеству, которое никак невозможно создать ни лозунгами, ни призывами, ни примерами из истории. Тогда именно там была точка свершений. Богатые художественные традиции французской живописи, скульптуры и вдохновляли, и подавляли молодых художников. Что мог противопоставить тогда еще неизвестный Кочар таким авторитетам мировой живописи, как Матисс, Пикассо, Леже? Оказывается, мог. Он стал основоположником нового жанра в искусстве - пространственной живописи.

"ПРОСТРАНСТВЕННАЯ ЖИВОПИСЬ КОЧАРА - НАИВЫСШЕЕ ДОСТИЖЕНИЕ XX ВЕКА, - отмечал известный французский критик Вольдемар Жорж. - Она открывает перед художниками и скульпторами новые пути. Это стоит на высоте века фантасмагории. Настало время заплатить Кочару ту дань, на которую он имеет право".

Кочар выставлялся с Пикассо, Матиссом, Кирико. Его имя упоминается рядом с именами Брака, Леже, Люрса, Делоне. Его произведения украшают стены галерей многих стран, в том числе Лувра, музеев Манчестера, Лондона. Но настал час, когда путник, странствующий за своей мечтой, осознал страстное желание вернуться домой... Решающим толчком послужили слова Чаренца: "Ты должен выситься в Армении, как высится Эйфелева башня в Париже".

В Армении в творчестве Кочара начался новый расцвет. Темп его творческой активности до предела напряжен. Его неуемная кипучая фантазия не мирилась с тем, что было уже сделано, его захватывали новые замыслы. Он создает ряд блистательных работ, в которых каждый раз ставит новые задачи. В них он сохраняет свою парадоксальность, ищет созвучные времени формы выражения. Бесконечно живой в каждой своей картине, в новой скульптуре, Кочар искал метафорический язык, адекватный бурному XX веку. Не случайно он любил повторять слова Делакруа о том, что надо работать средствами, присущими эпохе, в которой вы живете, иначе вас не поймут.

"Давид Сасунский" Ерванда Кочара - символ Еревана, памятник на все времена, символ бессмертия народа. Этим памятником он сразу и навсегда завоевал всемирное признание. Одного этого было достаточно, чтобы имя создателя вошло в число крупнейших художественных дарований эпохи.

- В искусстве без препятствий не бывает, - говорил Кочар. - И чем они были сильнее, тем скорее мне хотелось их преодолеть. Немало трудностей было и с Давидом. Я долго вынашивал его образ и ждал, когда смогу создать его. И вот мне как-то позвонили и предложили ваять его скульптуру. Было это в 1939 г., когда решили отметить 1000-летие народного эпоса о Давиде Сасунском. Десять веков было в запасе, а мне предложили, когда до юбилея оставалось полтора месяца...

Исполинской силой веет от его Давида. Напряжение свело тело богатыря в гигантские узлы мускулов. Это грозная сила народа воплотилась во всаднике. Поистине "он прекрасен, он весь как божия гроза". Эпический образ воплощен с такой оригинальной мощью, так поэтично, что, раз увидев его, невозможно забыть.

В превосходной пластике воссоздан и Вардан Мамиконян. Издали памятник напоминает летящую птицу, это летит конь Вардана, едва касаясь клубящейся пыли. Все четыре копыта его в воздухе.

В МУЗЕЕ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА В ЕРЕВАНЕ ОДНО ИЗ ЛУЧШИХ живописных полотен Кочара - "Ужасы войны". Огромное панно написано невероятно быстро. Образ картины был подобен пророческому откровению. В изображении ужасов войны проявилось "новое" качество войны. Не война, но бессмысленная жестокость, насилие, вседозволенность, развязывающая руки силам зла, возведенная в принцип: "Я силен, значит, все в моей власти", - тотальная безнравственность, ставшая традицией нашего мира. Изобразительный язык картины - язык деформации, сверхэкспрессии. Разорвать спокойствие зрителя, заставить напряженно мыслить. "Ужасы войны" - картина-предупреждение, символ апокалипсиса цивилизации, протест против уничтожения культуры и человечества.

Сейчас смотреть в "зеркало" этого панно страшно. Великий художник - всегда пророк. Художник XX века - пророк вдвойне. Он кричит и предупреждает, но его не слышат, не понимают, не хотят знать. Великий трагический пророк и ясновидец нашего времени был одновременно наивным юношей, влюбленным в жизнь, и самоироничным наблюдателем.

Свое неповторимое слово сказал Кочар и в области книжного оформления, и в сценографии. Он любил театр, ему нравилось работать в его напряженной изменчивой атмосфере, участвовать в создании новых образов в пространственном решении спектакля, присутствовать при возникновении особого, непредвиденного мира. Кочар удивлялся могуществу театра, его великой чудотворной магии и преклонялся перед такими мастерами, как В.Аджемян, В.Папазян, Г.Нерсесян...

Он был замечательным собеседником и на редкость точным в своей необузданной образности. Маэстро (так любовно называли его) никогда не говорил менторским тоном. К нему применимы слова Горького: "...в искусстве надо очень много знать, чтобы иметь право осторожно советовать".

Кочар не пропускал ни одного вернисажа. Особенно внимателен был к молодым скульпторам. Сосредоточенно, молчаливо рассматривал их работы. Он заходил сзади, обходил вокруг, смотрел сбоку, приседал и даже заглядывал снизу. Так мог смотреть только мастер, сам владеющий высоким ремеслом, на работу другого мастера. Такое внимание дается высокой культурой, напряжением ума и сердца.

ЕЩЕ ПРИ ЖИЗНИ ВОКРУГ КОЧАРА СТАЛА СКЛАДЫВАТЬСЯ АТМОСФЕРА ЛЕГЕНДАРНОСТИ. Его стремление окружать себя людьми, в особенности молодежью, восхищало всех. Вокруг него толпились люди всех чинов и званий. И без чинов и без званий. Он словно формировал вокруг себя климат. И все, как к магниту, устремлялись к нему, становясь постоянной орбитой, потому что вокруг него был светлый уют мудрости, нежной иронии, щедрости души. И было ощущение, что эти люди становились талантливее от соприкосновения с ним. Каждый открывал в себе какие-то удивительные новые качества, о которых даже не подозревал до общения с этим неповторимым человеком. Изречения Кочара передавались из уст в уста. Так действовал его талант, и в лучшие свои минуты Кочар было полон истинного величия.

На первый взгляд наиболее сосредоточенный и скрытый в себе, он внезапно озарял собеседников поразительными по смелости парадоксальными замечаниями и так же внезапно замолкал. Он говорил редко, но с убийственной точностью и восхитительной образностью. Очевидно, именно это качество маэстро имел в виду замечательный прозаик Рафаэль Арамян, заметивший однажды Кочару: "Если бы Вы, маэстро, не были выдающимся скульптором и живописцем, из вас вышел бы отличный писатель..." Но нам достаточно и того, что Ерванд Кочар действительно был подлинным художником-новатором, которые рождаются, может быть, раз в столетие.

Кочар был одним из тех немногих людей, в присутствии которых жалеешь, что рядом нет магнитофона. Почти каждое его слово таило в себе нечто яркое и полное смысла. Какое-то время мне удавалось заносить в свой блокнотик некоторые мысли маэстро. Но длилось это до тех пор, пока он это не заметил. Он рассвирепел не на шутку и пригрозил, что, если подобное повторится еще раз, он пустит в ход свою трость. А то, что это так и будет, у меня не оставалось сомнений. Бесконечно жаль, что его устные рассказы, реплики, экспромтом возникавшие в беседе, остались лишь в памяти слушавших. Какая это была бы умная книга!

Деликатный, уступчивый маэстро был решительно неумолим с теми, кто вызывал в нем раздражение. Однажды на выставке в Музее современного искусства я задержалась у натюрморта известного художника и вдруг затылком ощутила его сверлящий стальной взгляд.

- Тебе нравится этот натюрморт? Посмотри, что за овощи! Они ведь ядовитые? Коварство искусства в том, что в нем невозможно скрыть свою сущность! Все "плавает" на поверхности...

Я так растерялась от его натиска, что уже не понимаю, где у меня сердце, похоже, где-то возле ушей, потому что там что-то колотится и гудит. Кочар слегка наклонился и потому глядит на меня снизу, но глаз у него зоркий. Внимательный. Он всматривается с любопытством - жадным, серьезным. Его суровый голос скрывает иронию.

- Вероятнее всего, тебе и этот образ нравится? - продолжает маэстро, и слова скатываются с языка, отточенные и веские, как камешки с морского побережья. - Что же тебе нравится в этом образе? Желтый - цвет осени? Зеленый - цвет весны или вот этот ослик - символ вечности? - наступает он, подвергая меня гипнотизирующему воздействию своих неумолимо суровых глаз, - разве ты не чувствуешь, что образ ложный, что в нем есть слащавая красивость, что он жеманный и в общем пошловатый?

Сегодня я понимаю, что маэстро пытался мне внушить, что сила картины не только в ее образной наглядности, но и главным образом в значительности мысли и глубине переживания. Но тогда я искренне не понимала, чем вызвала его гнев: ведь я молча рассматривала работы, не выражая ни восторга, ни особого интереса.

Сегодня, вспоминая уроки Кочара, я выражаю благодарность своему кумиру, обогатившему мое представление о неисчерпаемом и неистребимом мире под названием искусство.

КОЧАР УМЕР В ЯНВАРЕ 1979 ГОДА. О НЕМ НАПИСАНО МНОЖЕСТВО исследований, статей, воспоминаний. Но вот в чем парадокс. Когда Томас Манн, например, пишет о Ницше, он не только владеет предметом, он пишет с равного уровня сознания, т.е. с того же духовного и интеллектуального уровня. Сквозь Кочара прошли все эпохи, все "измы", все поля нашего столетия, и осмысливать его творчество следует из той же точки, в которой он находился сам. А это очень трудно. Так, например, художественному сознанию Кочара свойственна как мифологическая, так и остро историческая образность. Актуальнейшая идея оживает подчас через архаическую мифологию, культурную историю. Сама пульсация "распада" и "возрождения", память всего, что было, и готовность все начать с начала ставит в тупик многопространственным мышлением.

Художественный опыт XX века сложен и настойчиво требует от зрителей и читателей усилия для знания. "Я не ищу - я нахожу", - говорил Кочар. Эти черты остались до конца одной из характеристик психологии его творчества. Гений от рождения, великий труженик в жизни. Человек перед лицом Совести. Таков Ерванд Кочар.

Наталия ГОМЦЯН