Трудная задача — рассказать о талантливом, но непризнанном человеке, с которым не был знаком, и не впасть при этом в пристрастность. Тем более, когда речь идет о такой неоднозначной личности, как режиссер Баграт Оганесян. К счастью, на помощь пришла его дочь Нуне, которая работала с отцом на съемочной площадке, — помощником режиссера. Удивительно, но она ни разу не сбилась: рассказывая о том, каким он был вне работы, Нуне называла его «папой», а переходя к сугубо профессиональной деятельности, — Багратом.

Почему «Терпкий виноград» назвали трудным кино? Нипочему. Вернее, потому, что с фильмом, как и с любым произведением, легче всего разделаться, навесив на него какой-то ярлык, присвоив разряд, определив ему место. Ведь сегодня скажут: «Это арт-муви!» — и все. И никто его смотреть не будет. Вот, навскидку, пара таких определений из прессы: «бунюэлевская жвачка», «ипохондрик Годар». Ну, может, двое-трое киноинтеллектуалов, насилуя себя, посмотрят. Сейчас, конечно, хуже, но и в советские годы немного находилось людей, которые могли бы аргументированно и профессионально разъяснить, в чем отличие Тарковского от Параджанова. А «Терпкий виноград» Баграта — это один из лучших армянских фильмов, дебютная картина человека, который не был профессионалом и не учился ремеслу режиссера, а пришел в кино из филологии, когда ему было уже за 30. За плечами у него был только опыт работы на «Андрее Рублеве» — стажером, режиссером-практикантом (так написано в титрах). «Виноград» сделан очень продуманно — и в плане сюжета, и в плане изображения, графической стилистики. Возможно, он «хромает» по литературной части, фильм перегружен диалогами, но это было присуще Баграту, он, вообще, вносил в кинематограф много литературы. Оттого, наверное, что был филологом и не отказывался от слова в пользу изображения, скорее, наоборот. Но «Терпкий виноград» прошел мимо зрителя — в те годы советская пропаганда была похлеще нынешнего пиара. И душили, и давили, и попросту замалчивали… замалчивание, пожалуй, самое эффективное оружие. Руководство «Арменфильма» сочло картину не очень удавшейся. Впрочем, то же самое было и с «Осенним солнцем», и с «Хозяином».

Еще Баграта называли «армянским Тарковским». Тоже — ничего подобного. Тарковского он очень любил, и встреча с ним была, полагаю, самой главной в его жизни. Но к творчеству Тарковского кино Баграта Оганесяна не имеет никакого отношения, у них совершенно разные взгляды. Баграт был вполне самодостаточной личностью и, как и любой человек, живущий интенсивной жизнью, не мог повторить ни чужого пути, ни чужой жизни. К тому же, всегда найдутся люди, которые скажут: «Вот этот — Параджанов, тот — еще кто-то...» Так проще. Звание «армянского Тарковского» ему присвоили потому, что, когда обыватель видит «заумное» и «занудное» кино, которое нельзя по привычке «схавать», потому что начинается несварение, то все стрижется под одну гребенку, и Баграт становится Андреем.

К Тарковскому папа попал случайно. Хотел поступить на Высшие режиссерские курсы и послал на творческий конкурс то ли рассказ, то ли сценарий. Его работа очень понравилась и папу пригласили во ВГИК, но по целевому направлению «Арменфильм» послал Нерсеса Оганесяна. То ли перепутали, то ли еще что... И, когда в Москве выяснилось, что это не тот Оганесян, решили для Баграта устроить опцию — режиссер-стажер. Был огромный список режиссеров, к кому можно было пойти стажироваться. А в самом его конце значился никому тогда не известный Тарковский (шел 1966 год). Баграт попросился к нему, его отговаривали, говорили, зачем тебе этот мальчишка, он же младше тебя, ну и что ж, что «Иваново детство» снял и «Золотого льва» получил, он тебе не будет полезен, вот Райзман, вот Герасимов с Бондарчуком — другое дело, мэтры. А отец уперся: «Хочу к Тарковскому, и все тут». Андрей Арсеньевич отнесся к этому настороженно: когда в группе появлялся новый человек, ему казалось, что прислали стукача. Вот Тарковский и принял папу за одного из «красноармянских братьев», как говаривал Бродский. Папа работал со вторым режиссером, Игорем Петровым, который занимался постановкой всех массовых сцен, кстати, гениально ставил. Они подружились, и где-то через месяц папа поехал в сельцо под Владимиром, где проходили съемки, там Тарковский ему сказал: «Баграт, останься». С этого и началась их дружба. Папа Андрея Арсеньевича очень любил, и Тарковский много сделал для него: настоял, чтобы ему дали дебютный фильм, написал письмо в Госкино Армении... Так все началось и продолжилось в «Солярисе», где Андрей Арсеньевич предложил ему роль. Тарковский любил снимать людей, которых он хорошо знал. Например, Солоницына или Тамару Огородникову, директора многих его картин, — она у него и в «Рублеве», и в «Солярисе», и в «Зеркале». Пусть это были даже непрофессиональные актеры, он обязательно давал им хотя бы маленькую роль: эти люди служили ему как бы талисманами. Тарковский и в «Зеркало» папу пригласил, но тот как раз запустил «Осеннее солнце» и, к сожалению, не смог сыграть там. А после «Сталкера» Тарковский уехал... Он был у нас дома, я хорошо помню этот день: папа, он и дед, все пьяные и счастливые. Тарковский сидел рядом с дедом, который не знал ни слова по-русски, дед периодически доставал откуда-то хорошую водку, они пили и обнимались. А под самый Новый 1987 год папа по Би-Би-Си услышал о смерти Тарковского, позвонил Ирме Рауш, его первой жене, она подтвердила, и я помню, как тяжело было отцу, как болезненно он это переносил.

Стать актером Баграт и не думал, он делался деревянным по ту сторону камеры, а то, что у него мало фильмов и сценариев, так ведь рубили, резали. Причем далеко не всегда зарубали саму идею, подчас поступали гнуснее. Бывало, он разрабатывал сценарий, дело доходило уже до выбора натуры, и только тогда все отменяли, потому что он якобы затянул со сроками. Нечто подобное произошло с фильмом «Мое сердце в горах», с проектами «Старик» и «Другая жизнь» по Трифонову, с другими работами. Поэтому и выдался долгий перерыв между «Осенним солнцем» и «Хозяином» — 7 лет безработицы. Случалось и так, что отбирали фильм и передавали кому-то другому. «Мое сердце в горах», например, дали Левону Григоряну. Баграт был в Прибалтике на выборе натуры, когда ему сообщили, что к этому проекту он больше не имеет отношения.

При этом он никогда не был жертвой. В ярость впадал спонтанно. И ни разу — в депрессию. Вообще, редкий тип человека для всех времен: у него был очень прямой хребет. Я, будучи подростком, терпеть не могла солнца, завешивала окна, сидела в темноте, он злился, распахивал окна настежь, говорил: «Что за склеп!» Многие считают, что Баграта недолюбливали потому, что у него был тяжелый характер. Глупости. Нормальные люди его любили, и я это ощущала на себе всю жизнь, а подонков он в лицо называл таковыми. У него был яростный нрав, он не терпел фальши, лжи, мог с ходу, не разобравшись, разругаться с человеком. Прибавьте к этому честность, оборачивающуюся полной житейской наивностью... Однажды, еще на старой студии, на улице Терьяна, произошла такая история: в фойе, за столиком с шахматной доской сидел режиссер Генрих Малян и медленно расставлял фигуры. Папа, в это время, наверное, разозленный кем-то или чем-то, метался от стены к стене в том же фойе. Малян, покосившись на папу, сделал первый ход, а тот, очень любивший шахматы, не устоял перед соблазном и сделал ответный. Так они и доиграли партию в молчании: Генрих сидел, а папа — ходил взад-вперед, как белый медведь в клетке. Он и дома, если метался из угла в угол, значит — в ярости...

Он был прекрасным отцом, по мне — вообще идеальным. Никогда не сюсюкал, мы общались на совершенно другом уровне. Нет, он и давил, он все же был азиатом, но в главном мы с ним полностью сходились. Это была обоюдная дружба и любовь. Я чувствовала себя абсолютно защищенной, даже от атомной бомбы, если рядом папа. Он всю жизнь шел вперед, становясь при этом моложе, и к 60 годам приобрел главное — стал внутренне свободным.

С мамой они познакомились в самолете. Она то ли летела в Ялту, то ли возвращалась оттуда через Москву. Мама, Варвара Карапетян, была дочерью председателя Совмина Армении Саака Карапетяна. Кстати, в 1946—1951гг. дед стал первым министром иностранных дел Армении, совмещая этот пост с должностью председателя Совмина. Рассказывают, что у него были нелады с Берией и от высочайшего гнева его спас маршал Баграмян. Дед был физиологом по образованию, работал с Орбели и по окончании партийной карьеры вернулся в науку и к преподаванию.
Папа же происходил из семьи попроще — предки, спасаясь от резни в Ване, переехали в Баку, но в 1937 году были высланы в Тегеран. В 1946 году они вместе с первой волной репатриантов оказались в Ереване. Тем не менее, мамина родня приняла отца хорошо. Родители были полной противоположностью друг другу: мама, с ее невероятным чувством юмора, резко контрастировала с тяжелым по характеру мужем. Я думаю, они очень любили друг друга, папа даже прощал маме то, что она над ним подшучивала, никому, кроме нее, он бы такого не спустил. Кстати, мама была единственным человеком, который поддержал отца в его решении заняться кино, она всегда верила в него. Он тогда учился в Москве, в аспирантуре, впереди была стажировка в Англии (это в те-то годы!), и вдруг — решение бросить все. Отговаривали его всем миром, кроме мамы...

Он мог ничего не снимать, но месяцами не выходил из дому, сидел и работал. И непонятно было, что он делает. Например, переводил неизданные еще на русском языке романы, но никогда не доканчивал, писал в стол, для себя. Папа очень любил Фолкнера, его портрет висел у него в кабинете. Мне безумно нравился этот старик в порванной пижаме, стоящий у какого-то сарая, одно время я была уверена, что это портрет кого-то из наших родственников.

Перестройку и гласность папа принял, ведь ему впервые позволили снимать то, что он хочет. Мы работали над его последним фильмом «И повторится все», шесть месяцев просидели в Петербурге, ждали дождя — это в Питере-то! Нужен был проливной дождь, а он все не шел. Снимали в Пулково, и пришлось залить весь подвал аэропорта водой из поливочных машин, а там была компьютерная техника. Из Москвы дали негласное разрешение на этот потоп. Потом оплатили испорченное оборудование. Что касается тогдашнего общеармянского движения, он отнесся к нему настороженно — как говорила Надежда Мандельштам, «за одного пуганого двух непуганых дают». Мы были непуганые, я и мои сверстники, но не он.

Прямая и яркая сила была в нем, что было удивительно для 1970-х годов, когда все меркло и тускнело. Для меня главное — его невероятное обаяние и его фильмы. Папе было очень важно, чтобы то, что он сделал, осталось в людской памяти. Но сейчас нет ни одной нормальной копии его фильмов. Вот, на последнем «Золотом абрикосе» показали «Терпкий виноград», это была ужасная пленка, она осыпалась, могла просто порваться в любую секунду...

Надежда Мандельштам писала, что творец всегда лучше своего творения. К папе это тоже относится — он все-таки гораздо лучше своих фильмов.

Досье
Баграт Оганесян родился в 1929 году в Баку.
 В 1956 году окончил романо-германское отделение Ереванского госуниверситета.
 В 1957—1961гг. учился в аспирантуре Института литературы в Ереване, а затем — Института мировой литературы в Москве.
С 1961 года — редактор, ассистент режиссера, режиссер на киностудии «Арменфильм».
Работал в качестве режиссера-стажера на съемках фильма «Андрей Рублев» Андрея Тарковского.
Сыграл небольшую роль в фильме «Солярис». Андрей Тарковский был художественным руководителем фильма Оганесяна «Терпкий виноград».

Рубен Гюльмисарян
Фото: из архива семьи Оганесян