События в Сирии и участие в них России и Турции, и, в частности, сбитый турками Су-24, настолько осложнили отношения между обоими государствами, что в России стали подумывать о расторжении Московского договора 1921 года.

На прошлой неделе думская фракция КПРФ в лице зампреда ЦК партии В.Рашкина и секретаря ЦК С.Обухова обратились к президенту Владимиру Путину и министру иностранных дел Сергею Лаврову с предложением денонсировать тот самый Договор о дружбе и братстве. «…Руководство Турецкой Республики раз за разом демонстрирует агрессивную эгоистичную политику, основанную на двойных стандартах. В этой связи, полагаем, не лишним было бы напомнить турецким властям, что Московский договор… не вечен», - говорится в письме.

Злосчастный прежде всего для Армении договор был подписан 16 марта 1921 года. От имени Сов.России подписи поставили Г.Чичерин и Дж.Коркмасов, от Турции Юсуф Кемаль бей, Рза Нур бей и Али Фуапд паша. (Турки являлись представителями администрации кемалистов, совершивших госпереворот и непризнанной в мире.) Никто из руководства Советской Армении при подписании договора не присутствовал. Отметим, что условия договора были обговорены и подготовлены на проходившей 26 февраля – 16 марта 1921 г. Второй русско-турецкой конференции, и также без армян. Именно тогда Анкара и Москва решили, что Турции отходят Карсская и Сурмалинская провинции Армении с горой Арарат и что Начихеван передается под протекторат Азербайджана.

Лишь однажды в 1945 году Москва вспомнила об унизительном и ошибочном договоре и открыто заявила о желании пересмотреть его условия. Но сталинские планы не осуществились. После этого неоднократно Советская страна, а потом и РФ активно подтверждали свою приверженность Договору 1921 года. Вплоть до гибели Су-24, когда стало ясно, что Турцию можно припугнуть денонсацией, за которой может автоматически встать вопрос о Карсском договоре. Здесь Москва в какой-то степени надеется на Ереван, который от Карсского договора откажется и – как знать – предъявит Турции территориальные претензии. То есть у Армении вроде бы появляется шанс добиться исторической справедливости. Увы, Армения не готова отказаться от навязанного Сов.Россией Московского договора. Так что инициатива думских коммунистов может радовать нас чисто эмпирически. Ведь даже если Договор 1921 года действительно – кто знает? – будет денонсирован РФ, никаких реальных политико-правовых и географических подвижек не произойдет. Всем известно: границы меняются в результате войн. Так что денонсация - это в лучшем случае бумага, некое сотрясение воздуха. А как поведет себя РФ, если вдруг Турция попросит извинения за сбитый Су и свои последующие действия – большой вопрос.

И еще один аспект. Много лет, вплоть до последнего времени много говорили и писали о нерушимой ленинско-кемалистской дружбе, которая и привела к кабальному договору. У известного историка Рема КАЗАНДЖЯНА особый взгляд на эту проблему. Он изыскал источники Росгосархива социально-политической истории, архива МИД РФ, Нацархива Армении и другие малоизвестные документы, которые опровергают устойчивое мнение о нерушимой дружбе и братстве России и Турции. По мнению историка, все было несколько иначе. Правда, легче от этого не становится – армянскую землю вряд ли получится вернуть, но зато есть уроки истории, весьма ценные в нынешнее время.

Предлагаем «особый взгляд» Рема Казанджяна.

АКТ САМОСОХРАНЕНИЯ

Уже не первый год безуспешно выдвигается требование о денонсации Московского русско-турецкого договора 1921 г. в части, касающейся Армении, а также Карсского договора от 13 октября того же года. Причиной тому, думается, в некоторой степени является неправильное, полное противоречий и фальсификаций толкование в последние 15-20 лет истории подписания упомянутых договоров.

Настоящим мы имеем целью ознакомить общественность с неизвестными и малоизвестными, в прошлом строго секретными документами московских архивов, в частности внутренней перепиской российского истеблишмента, которые прольют иной свет на затрагиваемую проблему.

Здесь в первую очередь следовало бы остановиться на получившем широкое распространение мифе о большевистско-кемалистской “дружбе и братстве”. Так, руководство тогдашней России одновременно с поддержкой кемалистов активно поддерживало также и их противников — лидеров младотурок Джемала, Энвера, Налила и др. Г.Чичерин в письмах в ЦК РКП(б) в апреле 1921 г. даже отмечал, что в интересах большевистской России “полезно быть в контакте с параллельным турецким центром, помимо кемалистов”, и “очень важно поддерживать кого-либо, не принадлежащего к господствующей группировке кемалистов, чтобы на последних иметь возможность оказывать больше давления”. Уже одно это, как и многое другое, лишний раз свидетельствует о том, что версия о кемалистско-большевистской “дружбе и братстве” сильно преувеличена и не соответствует действительности. Об этом же свидетельствует также письмо Чичерина В.Ленину от 12 августа 1920 г., в котором он чуть ли не слезно просит главу советского правительства принять “сильно настаивающую на том” первую в истории советско-турецких отношений правительственную делегацию кемалистов, особо подчеркивая при этом в качестве аргумента, что “в других отношениях мы (т.е. РСФСР — Р.К.) очень плохо идем им навстречу”, ввиду чего “необходимо в этом вопросе удовлетворить их желание и не оскорбить отказом”, и даже больше — “Если бы Вы отказали им в аудиенции, они окончательно убедились бы в крайней холодности нашего отношения к ним”.

Как свидетельствуют многочисленные факты и документы того времени, и кемалистской Турции, и большевистской России было весьма выгодно в тех условиях тщательно скрывать от общественности имеющиеся между ними, как государствами с различным социально-экономическим и общественно-политическим строем, непреодолимые противоречия и создавать иллюзию “дружбы и братства”, которая впоследствии была положена в основу версии об их “дружественных и братских” взаимоотношениях. Между тем, как отмечал Чичерин в 1925-1926 гг. в интервью английской “Манчестер Гардиан” и на XIV съезде РКП(б), “наше тогдашнее сближение с национальной Турцией было и для нее, и для нас актом самосохранения” и “если бы мы не поддерживали национального движения в Турции — Англия была бы у ворот Кавказа”. В силу этого “их (кемалистов — Р.К.) гибель, — считал Чичерин еще в 1920 г. — может повести к... чрезвычайно сильному развитию самого реакционного панисламизма и фанатизма с заострением против... нас”, т.е. России.

С другой стороны, как явствует из программного письма Чичерина Ленину от 1 марта 1920 г., принятого на заседании Политбюро ЦК РКП(б) к руководству, тогдашний российский истеблишмент не отрицал, что “к панисламизму мы должны относиться как к враждебной силе, с которой возможны такие же временные сделки, как с какой-нибудь эстонской или польской буржуазией, и не больше”, а поэтому “мы не можем рассчитывать на длительный союз с силою, по существу нам враждебною”, что, разумеется, не могло не сказаться на ходе советско-турецких отношений.

Последнее с еще большей силой должно было проявиться после установления в Армении советской власти (29 ноября 1920 г.). Тем более что еще в период существования Первой Армянской республики Россия, по признанию главы кемалистского государства, воспрепятствовала нападению Турции на буржуазную Армению летом 1920 г.; тогда же отказалась подписать с Турцией договор по причине отказа последней передать буржуазной Армении ряд областей Турецкой Армении; под конец, уже в начале турецко-армянской войны, как явствует из телеграммы Чичерина полномочному представителю РСФСР в Армении Б.Леграну от 5 октября 1920 г., была готова, если правительство Армении пожелает, “что-нибудь сделать” для приостановки турецкого наступления — вплоть до введения советских войск на границу с Турцией, т.к. “мы не можем позволить ее (Армению — Р.К.) раздавить”. Я уж не говорю о том, что в телеграмме Ленина и Сталина от 30 ноября 1920 г. Г.Орджоникидзе по решению Политбюро ЦК РКП(б) предписывалось “разоблачать двуличие кемалистов”, а в письме Чичерина в Политбюро ЦК РКП(б) от 3 декабря того же года констатировалось, что “дальнейшая (пророссийская) ориентация Турции под большим вопросом”.

“Советизация Армении совершенно меняет положение, — телеграфировал Чичерин Оржоникидзе 4 декабря. — Понимают ли это турки?” В этом же духе днем позже была дана директива спецпредставителю РСФСР в Турции Буду Мдивани: “Советизация Армении заставляет в значительной мере изменить позицию. Укажите туркам, что... желательно в их же интересах оказать поддержку советской власти в Армении соблюдением умеренной и дружественной линии по отношению к ней. (...) В случае выполнения турками вышеуказанных условий наше командование на Кавказе будет продолжать выдавать оружие, также им будет постепенно выдаваться золото из числа полутора миллионов, взятых Бекиром Сами, и задержанных в дороге советской стороной”.

Одновременно российское правительство направило Турции приглашение на конференцию для решения территориальных вопросов, сообщив при этом, что аналогичные приглашения посланы им также Армянской ССР и Азербайджанской ССР, и было склонно вновь поставить вопрос о передаче армянам “необходимой части турецкой Армении”.

"НЕПОМЕРНЫЕ ПРИТЯЗАНИЯ" ТУРОК

Из сказанного, таким образом, следует, что в планы России не входило отдавать Турции захваченные последней в ходе турецко-армянской войны территории, ибо в таком случае незачем было созывать четырехстороннюю (или даже трехстороннюю: русско-турецко-армянскую, как первоначально планировалось российской стороной) конференцию в Москве: Александропольский договор от 2 декабря 1920 г. сполна решал эту проблему в пользу Турции. С другой стороны, было также ясно, что турки добровольно не возвратят ни пяди захваченной ими территории, а у России после семи лет непрерывных войн (4 года Первой мировой войны и 3 года Гражданской) не было сил для новых военных действий во имя их освобождения. На фоне всего этого была также опасность, что, как отмечал Чичерин в письме Ленину от 23 декабря 1920 г., “если мы (т.е. Россия — Р.К.) оттолкнем турок, они бросятся в объятия Антанты и политику... компенсаций на Кавказе по образцу турецкой политики 1918 года”.

18 февраля 1921 г., после долгих препирательств, турецкая делегация наконец-то прибыла в Москву (а вместе с ней и делегации Армянской ССР и Азербайджанской ССР), причем в самое неподходящее для России время. “Неожиданный даже для центральных ведомств взрыв продовольственной и топливной катастрофы, вызвавший целый ряд рабочих восстаний в крупных центрах, — сообщал в те дни своему руководству находящийся в Москве глава советской армянской делегации, нарком (министр) иностранных дел Арм.ССР А.Бекзадян, — почти одновременный с этим взрыв восстания в Кронштадте, тщательно подготовленного из заграницы и призванного, по-видимому, быть началом общего переворота; лихорадочная подготовка к X съезду партии, которому ставилась задача, в связи с переживаемым кризисом во всех областях государственной жизни”, и т.д. Аналогичные свидетельства можно встретить и в др. источниках того времени. Например, известный московский проф. Ю.Готье 24 февраля записал в своем дневнике: “Отмечаются беспорядки в Москве. Это первые рабочие беспорядки при советской власти. Говорят, что было трое убитых и что красноармейцы отказались стрелять”. Опасались также, что будет “война в гораздо больших размерах, чем некоторые это думают”.

В довершение бед на части территории Армении советская власть в феврале 1921 г. временно пала и председатель взявшего власть в свои руки “Комитета спасения родины” С.Врацян официально объявил, что делегация Армянской ССР лишается прав на ведение переговоров с турками от имени Армении. Турецкая делегация, которая ранее соглашалась на “минимальное участие армян в конференции”, получив известие о падении в Армении советской власти, заявила, что не сядет за стол переговоров с делегацией Арм.ССР, и даже более — категорически потребовала вывести из состава российской (!) делегации заместителя ее главы, заместителя наркома иностранных дел РСФСР армянина Л.М.Карахана.

Желая во что бы то ни стало добиться отмены кабального для Армении Александропольского договора и подписать с Турцией договор, дабы оградить советские республики от последующих ее посягательств, правительство РСФСР вынуждено было принять столь унизительный для него турецкий ультиматум и накануне официального открытия конференции заменило Карахана в составе своей делегации на Джелалэддина Коркмасова, видного советского дагестанского государственного деятеля, члена ВЦИК.

Однако и после открытия конференции 26 февраля ее работа прервалась почти на две недели из-за обструкционистской позиции турок. Как свидетельствует Чичерин в письме П.Г.Мдивани от 1 марта 1921 г., прибыв на конференцию, турецкая делегация “начала с неприкосновенности Национального пакта и Александропольского договора”, что было расценено российским руководством как “непомерные притязания” турок и требование “передать Турции Батум и всю Армению, частью явно, частью прикрыто”, что, согласно тому же источнику, было “для нас (т.е. России — Р.К.) совершенно неприемлемо”. Кстати, еще в декабре 1920 г. Турция заявила, что возвращение Армении каких-либо частей “турецких восточных провинций”, под которыми имела в виду отошедшие к Турции по Александропольскому договору оккупированные ею территории, “ни в коем случае не могут быть ни рассматриваемыми, ни принятыми ангорским национальным правительством”, и что “всякие требования и притязания сверх определенных и установленных границ, указанных в этом договоре, могут послужить только возобновлению (! — Р.К.) прежних распрей”. Исходя из всего этого правительство РСФСР, согласно тем же источникам, начав переговоры, даже “сначала не знало, приехала ли делегация (турок — Р.К.) заключать... союз или устраивать разрыв и готовить материалы против самой России”.

Впрочем, последнее предусматривалось турецкой стороной еще до их приезда в Москву. Так, согласно записи беседы от 23 января 1921 г. представителя итальянской миссии в Ангоре Бодреро с членом турецкой делегации на предстоящих переговорах в Москве, послом Турции в РСФСР Али Фуадом (Джебесойем), на вопрос итальянца, как туркам видится решение о взаимоотношениях с Советской Арменией, турецкий посол ответил: “Это решение зависит от того, будет ли нами достигнуто соглашение с Антантой или оно вынудит нас искать соглашение с Москвой”, а на вопрос, что будет, если соглашение с Антантой не будет достигнуто, Али Фуад ответил: “Вступим в соглашение с Россией. Ей мы уступим часть Армении (имеется в виду часть захваченных турками территорий — Р.К.) взамен компенсаций — Аджарии, Ахалциха и Карсской области”.

ДВЕ НЕДЕЛИ "ОЖЕСТОЧЕННЫХ ДЕБАТОВ"

Итак, любое несогласие с турками и отклонение их предложений на переговорах в Москве грозило, coгласно письму Чичерина секретарю ЦК РКП(б) Н.Н.Крестинскому от 1 марта, “крайне вредными последствиями — разрывом русско-турецкой конференции и немедленным отъездом турок... из-за неприятия Россией Национального пакта и Александропольского договора”. “Отношения к Турции достигли крайне серьезного критического момента”, “дошли до серьезного кризиса” — говорилось в том же документе.

Положение еще более усугублялось вследствие параллельного ведения турками переговоров одновременно с большевиками в Москве и Антантой в Лондоне, где турки, кстати, добивались признания Западом Александропольского договора. “Каков бы ни был исход нынешней конференции, — писал в те дни Чичерин Крестинскому, — нам несомненно предстоит пройти через крайне трудный период в наших отношениях с Турцией”.

Поэтому незамедлительное подписание договора с Турцией было в тех условиях жизненно необходимым — из двух зол наименьшим — для советской стороны. “Ввиду ведущихся в Лондоне переговоров, — сообщал Чичерин в ЦК РКП(б) 9 марта 1921 г., т.е. еще до возобновления 10 марта работы конференции, — ...нам следует скорее с турками кончить, ...приняв их последнее предложение “о границе”. На то же он обращает внимание Ленина в письме к нему от 10 марта: “При вырабатываемом теперь договоре с Турцией нам во что бы то ни стало необходимо кончить немедленно”. То же он писал также и наркому юстиции РСФСР Д.Курскому от того же числа: “Договор с Турцией по обстоятельствам момента (! — Р.К.) приходится вырабатывать и заключать с лихорадочной быстротой. Нет времени долго обсуждать и передавать из инстанции в инстанцию тексты статей. Надо во что бы то ни стало кончить немедленно и предстать перед политическим миром с готовым подписанным текстом”.

Лишь 10 марта 1921 г., после того как российская сторона под давлением обстоятельств вынужденно приняла “непременные условия” турок — “чтобы граница шла по Арпачаю и по Араксу” (большая часть территории, захваченной турками в ходе турецко-армянской войны 1920 г. и удерживаемой ими ко времени переговоров, отходила, таким образом, к Турции); Нахичеван должен быть “автономной областью под протекторатом Азербайджана”, при условии “чтобы Азербайджан не передавал этот протекторат другому лицу” (по замыслу РСФСР, область должна была “непосредственно зависеть от России”); турецкие войска должны были находиться не дальше чем “в 8-верстном расстоянии от границы” (предложение России — не ближе 20 верст); в преамбуле договора к словам “о дружбе” должно быть добавлено “и братстве” и ряд других”, — только после этого турки согласились на возобновление работы конференции. “После почти двух недель ожесточенных дебатов, — сообщал Чичерин Б.Леграну, — когда мы условились об основном, то есть главным образом о границе, мы могли открыть политическую комиссию”, т.е. продолжить конференцию. Почти то же писал Чичерин Ленину 10 марта: “При таких случаях, как заключение договора с турками,.. каждое слово, каждая запятая являются результатом долгой борьбы”.

Более того, даже после возобновления работы конференции турки, по свидетельству Чичерина, “даже на Московскую границу согласились лишь с большим трудом”, не говоря уж о том, что, даже после того как договор был окончательно одобрен сторонами и готов к подписанию, турки упорно отказывались его подписывать, пока Россия не даст письменных обязательств, что будет в течение нескольких лет помогать оружием и деньгами в размере по 10 млн руб. золотом ежегодно. (Отчасти по этой причине Московский русско-турецкий договор был подписан не 16 марта, как указано в документе, а 18 марта 1921 г., т.е. задним числом). “Благодаря некоторым кризисным моментам, которые нам удалось создать, — писал о тех днях член турецкой делегации, посол Турции в Москве генерал Али Фуад (Джебесой), — и в результате нашего нажима, а также противодействия их предложениям, представители Комиссариата иностранных дел РСФСР не смогли на переговорах в Москве эффективно проводить свою линию”.

Все это еще раз свидетельствует о том, что Московский русско-турецкий договор 1921 г. не был равноправным, договором о “дружбе и братстве” и отошедшие по Договору к Турции упомянутые территории не были “подарены” туркам — ни во имя “дружбы и братства”, ни во имя “мировой революции”, эфемерность которой, кстати, вполне сознавало и об этом публично заявляло еще до начала московских переговоров высшее советское руководство. Об этом же свидетельствует также тот факт, что в начале марта 1921 г., в период русско-турецких переговоров в Москве, в высших российских кругах не исключали перспективу “наступления как на Карс, так и в направлении Олты и Эрзерума” советских войск, “если Карс и плато перейдут к туркам”.

На снимках: подписание московского договора 16 февраля 1921 года; Клим Ворошилов и Михаил Фрунзе в Стамбуле; Ататюрк и Ворошилов на советско-турецких переговорах.