Историк и журналист Сергей НОВИКОВ в свободное время путешествует по нетривиальным маршрутам. В списке посещенных им мест — Северный Кавказ и Закавказье, Афганистан, Иран, таджикский Памир, Йемен, Пакистан, Балканы, Африканский Рог. Разделяя убеждение многих путешественников о том, что делиться дорожными впечатлениями так же необходимо, как и ездить, Сергей стал писать о своих странствиях. Сначала появились статьи о России и зарубежных странах в интернет-путеводителе “Вольная энциклопедия”, чуть позже — о Кавказе и Афганистане. Первым полноценным трудом Сергея стала опубликованная в интернете книга рассказов и очерков “Кавказ, любовь моя”. В ее основу легли впечатления от путешествий 1998-2002 годов по бывшим “горячим точкам” Кавказского региона.

В Армении и Карабахе надо не путешествовать, а пожить хотя бы месяц, считает Сергей. У него же было всего две поездки — в общей сложности пара недель с разбивкой почти в четыре года. Относительно карабахцев у него свое видение: “Мне показалось, что карабахцы — именно здешние уроженцы, а не переселенцы из Армении и не беженцы из Баку или Сумгаита — по сравнению с “армянскими армянами” более суровы и немногословны. И при этом — опять же в отличие от новопереселенцев — часто по-детски открыты и просты в общении”. “Карабахские зарисовки появились из записей в дорожном дневнике, — рассказывает Сергей. — В том маленьком блокноте оставалось все достойное запоминания — и названия гор и монастырей, и впечатления от увиденного, и описания наиболее интересных встреч. Положение вещей, фразы и действия местных жителей записывались с максимальной точностью, без желания извлечь какую-либо выгоду или доказать правоту какой-либо из конфликтующих сторон. О том, насколько это получилось, судить вам”.

История одного письма

Нет, вы только представьте: сижу себе на работе, никого не трогаю, а тут звонок. “Сереж, тебя” — и поди догадайся кто.
А это был Саркис — глава сельской общины Дадиванка, маленькой деревни, затерянной в горах Карабаха между Севаном и Мардакертом, с древним красивым монастырем, имя которого известно каждому карабахскому армянину.
Я отвык удивляться многому, но как раз тут коллеги увидели, какими огромными могут быть мои глаза. Нет, я не забыл Саркиса — я хорошо помнил его как гостеприимнейшего человека, который позвал в дом сразу же, как только я спрыгнул на землю с подножки попутного “КамАЗа”. Просто тогда, уже вернувшись в Москву, я не узнал его голоса — слишком уж непохоже он звучал из Степанакерта, откуда Саркис звонил мне, чтобы сказать пару слов: “Спасибо, друг!”
...До распада СССР Саркису с его двумя образованиями и золотыми руками довелось изрядно помотаться по “единому могучему”. Жену он нашел не в родном Нижнем Карабахе, как почти все его односельчане, а аж в Благовещенске! Ну а родители жены жили (и до сих пор живут) в Туркмении. С началом карабахской войны Саркисова семья вернулась с Дальнего Востока на родину, а сам Саркис взялся за автомат и ушел партизанить в окрестных горах. Потом Союз окончательно распался и связь с родными жены разорвалась почти на 15 лет. На карабахских фронтах уже наступило перемирие, в семье подросли двое сыновей, а письма из непризнанной Нагорно-Карабахской Республики в царство Туркменбаши все так же приходили обратно с пометкой “Адресат не найден”.
— Серега, я об одном тебя попрошу, — сказал Саркис на следующее утро, провожая меня в Мардакерт. — Гуля, жена, сейчас письмо напишет. Отправь его из Москвы, как домой вернешься.
Я согласился — отправить весточку с главпочтамта на Чистых прудах дело нехитрое. К тому же не каждый день доводится отправлять письма в конверте, отпечатанном в Ереване, да с российскими марками и карабахско-туркменскими адресами!
Правда, я побаивался, что и на этот раз послание не дойдет, ибо в адресе было множество “Ленинских районов” и “Коммунистических улиц”. А много ли в независимом Туркменистане осталось мест, не переименованных в честь “великого и мудрого” пожизненного президента и его папы-мамы? Но, как бы то ни было, письмо добралось, а вслед за ним Саркису и его семье пришел ответ. Спустя 14 лет и через четыре столицы — Ашхабад, Москву, Ереван и Степанакерт.
“Встретимся вновь, человек — не иголка”, — спели когда-то старые добрые “Иваси”. И я в который раз мысленно снял перед ними шляпу.

Город надежды

Степанакерт, мемориал Победы в Великой Отечественной войне. Те, кто погиб в 1991 -1994 гг., лежат рядом. В этом нет ни пафоса, ни случайного совпадения: для армян Карабаха это была своя отечественная война.
Чуть ниже пешком до бензоколонки и моста над обмелевшей речкой Каркар на юго-западной окраине карабахской столицы — и вы на горном серпантине Степанакерт — Лачин — Ереван. Второй по значению город Карабаха и его историческая столица, Шуша (по-армянски Шуши) стоит на двенадцатом километре этой извилистой трассы. На полпути справа от дороги — обгоревший Т-72 на пьедестале. Вазген, водитель попутки, объясняет, что это первый армянский танк, ворвавшийся в Шуши в день ее освобождения от азербайджанских войск 9 мая 1992 года:
— Снарядом башню ему снесло, весь экипаж погиб. Башню обратно приварили, а танк на гору поставили как памятник. Мэрия Шуши так решила.
“Карабах увидишь — забудешь, что есть на свете Швейцария,” — говорили мне в Министерстве образования и науки Армении. В этом все было верно: красивые горы, здоровый климат, богатая история, открытые люди.
Преобладающее чувство при виде Шуши — опустошенность — отступает лишь перед надеждой, которая, к счастью, имеет под собой твердую почву. Почти полностью восстановлены два шушинских храма: собор Казанчецоц Сурб Аменапркич — Христа Спасителя, и другой, который здесь все знают как Русскую церковь. Люди надеются на возрождение жизни. И значит, остаются.
На фоне нищеты и запустения их гостеприимство и открытость кажутся невозможными. Бродя по улицам города, я решил снять его панораму с крыши одного полуразрушенного дома. Но оказалось, что здесь и в таких домах живут люди — у ворот на меня удивленно смотрели 90-летняя бабушка и чумазый пацан лет четырех, оба не знавшие ни слова по-русски. Мы смогли познакомиться, только когда пришел хозяин дома по имени Эльбрус — сын старушки и отец того и еще двух таких же карапузов. Он неплохо помнил русский язык и долго не хотел отпускать меня, предлагая заночевать в его доме.
— Соглашайся, — говорил Эльбрус. — У меня есть многое: большая семья, дом, хозяйство. Только гостей издалека в нашем доме лет восемь не было. А у нас есть поговорка: гость в доме — значит, Бог в доме.

Солдат той войны

Он сидел передо мной и курил, отставив в сторону валик и ведро с краской.
— Откуда? — и прямой взгляд из-под сросшихся черных бровей. Казалось, он видит меня насквозь, — невысокий, коренастый, с седеющими висками.
Заученно, в который раз за три недели путешествия представляюсь: из России, из Подмосковья, путешествую по Кавказу.
Спокойным приглушенным голосом он рассказывает мне о войне карабахских армян против Азербайджана, которую прошел всю, от рядового ополченца до старшины роты. О минометных обстрелах, кровавых бинтах и погибших товарищах, в том числе из русских добровольцев, вспоминает как о будничных событиях недавнего прошлого. В его глазах нет ни слез, ни хищного блеска. Он и не уточняет, плохо ли это, хорошо ли. Даже курит он как-то философски — отрешенно, а не нервно, когда смолят одну сигарету за другой. И говорит таким тоном, будто рассказывает сказку на ночь.
— А в Мардакерте как было?.. А где Центральный оборонительный район?.. Кто такие фидаины? — сыплю я вопросами.
Он видит меня впервые и абсолютно не знает, кто я и что делаю в Карабахе, но и не спрашивает об этом. Важно другое — выговориться сполна. И он все так же спокойно рассказывает правду, слово за словом, воспоминание за воспоминанием...
Крепкий и рассудительный мужик под пятьдесят, он привык воевать, но чертовски устал от войны, которая навечно осталась с его народом — в виде покалеченных родных, ослепленных домов и проржавевших подбитых танков, что до сих пор встречаются по обочинам дорог. Эти два чувства — привычка и усталость — в нем странным образом уживаются. Он рассказывает страшные вещи, но в то же время любовно красит стены степанакертской школы, где в классах висят портреты выпускников, убитых на той войне.
Протягивая руку для прощания, он произносит:
— До свидания, брат!..
Первого сентября он поведет в первый класс своего младшего сына.

Подготовила
Елена Шуваева-Петросян