Вечер черной отарой спускается с гор,

И внизу за костром расцветает костер –

Растворяясь друг в друге, плывут в небеса

Бестелесно-белесые их голоса.

А лиловые буйволы грузно бредут

В остывающей красной вечерней пыли

И ноздрями лиловыми медленно пьют

Бессловесную темную мудрость земли.

Грозные для кого-то, ставшие талисманами и родные одному народу библейские скалы и горы, бережно сохраняющие на вершинах или в складках своих одежд храмы древности невероятной, розовый персик на траве в августовский полдень, когда от жары пчелам трудно летать, «вопль воспаленный граната», столбы света, падающие с неба в вечную полутьму Гегарда… Это, наверное, в крови, в ДНК каждого представителя одного народа, это память земли и вечное возвращение к истокам. Даже если ты родился вдали от этих гор.

Уроки французского, постижение армянского

Нина Михайловна Габриэлян – коренная москвичка. Впрочем, ни это обстоятельство, ни то, что, будучи выпускницей факультета французского языка иняза, творческий свой путь она начала с довольно экзотических переводов – франкоязычных африканских поэтов, – на непреложные законы генетики повлиять не могло. Кстати, проза ее собственная и поэзия тоже переводились и на малайский, и на менее экзотические языки.

Впервые – в сознательном возрасте – Нина Габриэлян посетила Армению в 17 лет. Именно тогда проснулась генетика, и «лиловая душа винограда» совершенно естественным образом слилась с душой поэтической, положив начало авторским стихам об Армении, а затем и переводам с армянского. Известнейший переводчик и теоретик перевода, декан русского филфака ЕГУ Левон Мкртчян благословил Нину Габриэлян на переводческую деятельность, да и научил многому.

Эта поэзия красочна, честна и, чаще всего, описательна по сути. Собственно говоря, многие стихи Нины Габриэлян словно бы предисловия к ее же картинам – речь о них впереди. Нина Михайловна подтверждает нерушимость связей личности и ее творчества с корнями: «связь с предками я ощущаю просто на каком-то генном уровне». Стихи, переводы, а затем проза…

«Крестным» же в поэзии для Нины Габриэлян стал известный поэт Евгений Винокуров. Поэтессе было 25 лет, когда она прочитала в его присутствии стихи, заканчивавшиеся такой строкой: «Я возвожу не храм, но лишь ступени». Винокуров сказал, что стихи «крепенькие». И тут, рассказывает Нина Михайловна, «сидевшие с нами предложили ему: «Ну, напечатай ее!» Я очень ценила Винокурова, и даже в голову мне не приходило, что я могу с ним познакомиться, и кроме того, он был завотделом поэзии в «Новом мире». Винокуров хитро сощурился, посмотрел на меня: «Ну, вы же ступени возводите, вот когда храм возведете, тогда и приходите». И тут меня осенило, я сказала: «Евгений Михайлович, храм – это книга, а подборка в журнале – это ступени». «Да? – сказал Винокуров. – Приходите». Вскоре он опубликовал мои стихи. Так я стала ученицей Винокурова. Я часто приезжала к нему домой, мы разговаривали по телефону, он старался поддерживать меня публикациями. Он же написал предисловие к моей первой поэтической книге, которая вышла в Ереване».

И не поймешь ведь, литература ли стала прелюдией к живописи, а может – первые, неопытные еще картины обусловили стихи… Да и стоит ли задумываться об этом? Настоящий творец органически сочетает в себе и то, и другое, и десятое, а размышления о том, что проистекает из чего, не более чем «загадка» о курице и яйце. Поэзия и живопись в случае Нины Габриэлян являют собой пример довольно редкого по гармоничности симбиоза. Хотя, очевидно это сейчас, а тогда, в 1976 году…

Стихи цвета картин

А тогда, в 1976 году, Нину познакомили с очень ценимым и известным как в России, так за рубежом художником Борисом Отаровым, который, послушав стихи Нины, порекомендовал ей заняться живописью, мотивировав совет свой явственно выраженной насыщенностью ее поэзии цветом. Отаров тут же предложил индивидуальные занятия, но, рассказывает Нина Михайловна, «я отказывалась, боялась, что картины окажутся плохими, а стихи вообще перестанут писаться».

Они дружили 15 лет, вплоть до ухода Отарова в 1991 году. Но за всё это время Нина Габриэлян так и не взяла кисть. «И вот после его ухода произошло странное. Он стал мне сниться, во сне на меня очень сердито смотрел. Я не могла понять, почему он на меня сердится, вроде как ничего дурного я не делала. И где-то в середине 1990-х, когда жизнь была очень непростая, меня вдруг потянуло к живописи. Сначала я делала какие-то каляки-маляки шариковой ручкой, потом перешла к гуаши. Узнав об этом, ко мне в гости приехала смотреть работы вдова Отарова, Лидия Алексеевна, и привезла мне в подарок его краски. И так я перешла к маслу – и до сих пор не могу остановиться. С тех пор уже много выставок было, работы мои в частных коллекциях, в разных странах… Кстати, с тех пор как я начала писать картины, Борис Сергеевич мне сниться перестал. Но я не забываю его, и мне бы хотелось, чтобы армянская общественность его непременно знала».

Цветовая палитра картин Нины Габриэлян немного напоминает армянские ковры – не те, яркие и броские, а несколько приглушенные в плане колористики узоры, но богатые разнообразными красками. Обычно это либо натюрморты, либо пейзажи, либо удивительные фигуры с широко раскрытыми говорящими глазами. Эти фигуры, да и натюрморты, вопреки традиционному пониманию последних как «мертвой натуры», обязательно живые, пытающиеся донести до созерцателя мысль, вложенную в них художником.

Оно само так получалось, утверждает Нина Габриэлян, она не специально делала свои образы загадочными и осмысляемыми по-разному, в чем-то символами, где-то – зачатками чего-то большего. Все они серьезны, даже немного так, как серьезен человек, находящийся в храме. Сложность цветового решения, как пример – оттенков фиолетового или красного, с почти неизбежным присутствием охры и черного, глубины и серьезности только прибавляет.

Иногда самой хотелось сделать что-то иное, говорит чуть ли не в растерянности Нина Габриэлян, но получалось то, что получалось. А выходил совершенно уникальный мир, перекликающийся скорее с сарьяновскими мотивами и окрасом самой армянской земли, но никак не с привычными европейцу традициями формы и цвета.

Впрочем, ничего тут, наверное, странного нет – это всё та же неистребимая генетика, вечное, пусть и во многом неосознанное ее постижение и поиск и нахождение собственных корней, потому что:

У отца моего был сад…

Но нету туда пути

И нельзя вернуться назад –

В тот полдень, под тот небосвод,

Под шелковицу ту…

А я всё который год

К этому саду иду.

Справка:

Нина Михайловна Габриэлян – поэт, прозаик, переводчик, художник, культуролог.

Родилась в 1953 г. в Москве. Отец – преподаватель военной академии, мама – врач. В 1976 г. окончила Московский государственный педагогический институт иностранных языков имени М.Тореза (факультет французского языка).

Ее стихи и проза публиковались в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Москва», «Арион», «Черновик», «Стрелец», «Преображение», в «Литературной газете», альманахе «Поэзия», коллективных сборниках. Автор сборников стихов «Тростниковая дудка» (Ереван, 1987), «Зерно граната» (М., 1992), «Поющее дерево» (М., 2010) и сборника прозы «Хозяин травы» (М., 2001).

Активно занималась переводами поэзии, классической и современной: армянской, курдской, индийской, казахской, малайской, африканской, переводы опубликованы более чем в 30 сборниках. Особенно много переводила армянскую поэзию.

Занимается научно-исследовательской деятельностью в литературоведении, искусствознании и культурологии. Ее статьи опубликованы во многих научных журналах и сборниках.

Участница коллективных и персональных выставок живописи. Работы Н. Габриэлян находятся в частных коллекциях России, Армении, США, Великобритании, Канады, Италии.

Является членом московского Союза писателей и Международного художественного фонда. В 2013 г. награждена медалью «Уильям Сароян» Министерства диаспоры Армении.

Рубен Гюльмисарян