Сирийские беженцы в Москве: о войне, снеге, ценах на жилье и работе кальянщиком

По данным ООН, более двух миллионов сирийцев бежали из страны в результате двухлетней гражданской войны. Некоторые из них попытались найти новую жизнь в России. «Московские новости» записали их истории.

Rami, 45 лет

Я жил в пригороде Дамаска в частном доме с садом и бассейном. Все мои соседи были мусульманами, а я — христианин, католик. Соседи об этом знали, но жили мы мирно. А полтора года назад они выгнали меня из дома. Один из них пришел и сказал, что мне лучше уехать. Я оставил все и уехал в другой район, снимал там квартиру. Жить там было опасно, в сотне метров от дома падали бомбы, но ничего другого не оставалось.

Я получил образование в Киеве, в Институте гражданской авиации, поступил туда в 1987 году на специальность «инженер аэропортов». Окончив, вернулся в Сирию, работал инженером в Министерстве транспорта. Зарплата у меня была 500 долл., но нужно понимать, что цены там другие. Здесь, в Москве, я подсчитал — цены примерно в 10 раз выше, чем у нас. То есть там я жил хорошо. В Сирии у меня остались мама, три брата и две сестры. Это нормальная арабская семья. Они никуда не уезжают, потому что ехать некуда. В Россию они не могут уехать, потому что не знают языка. А без языка нет работы.

Моя работа была связана с разъездами, однажды меня на дороге остановили повстанцы. В паспорте они увидели, что я родом из Деръа, и поэтому решили меня отпустить. Деръа — один из городов, где началась революция, и повстанцы подумали, что я за них. Машину, правда, все равно забрали. Если бы они узнали, что я христианин, я бы сейчас с вами не разговаривал. После этого случая я решил уехать из страны.

Здесь, в Москве, я подсчитал — цены примерно в 10 раз выше, чем у нас

Сейчас в Сирии осталось очень мало посольств, одно из них — российское. Я получил там визу и приехал. Это случилось пару месяцев назад. Теперь думаю о том, чтобы уехать обратно — денег на жизнь совсем не хватает. У меня жена и двое детей, их нужно кормить, нужна квартира. А тут, чтобы снять квартиру, надо платить за первый и последний месяцы, и еще агенту. В Московской области жить дешевле, но у меня дети, им нужна школа, чтобы учить русский язык. Такие школы есть только в Москве. Детям будет очень тяжело зимой добираться на учебу по нескольку часов.

Я хороший инженер. В Сирии у меня была нормальная жизнь: с машиной, домом и дачей. Дети к этому привыкли. Сейчас они не понимают, что происходит. Не понимают, что нужно есть хлеб, потому что, кроме хлеба, больше ничего нет.  Дети здесь никого не знают, уже два месяца ни с кем не общаются, даже со мной говорят мало. Недавно мне звонила одна женщина, сказала, что хочет помочь. Предложила зимнюю одежду, познакомила с человеком, который пообещал найти комнату за 10 тыс. руб. в месяц. Это был какой-то южанин. Мы с ним обо всем договорились, а потом он спросил меня, шиит я или суннит. А я христианин. Когда я ему это сказал, он отказался помогать. Жаль, что люди себя так ведут, нужно видеть в человеке сначала человека, а потом уже христианина или мусульманина. Я ходил в христианские организации, там сказали, что не помогают беженцам. Я узнавал про работу в Москве, предлагают идти в ресторан мыть тарелки или что-то подобное. Как-то мне предложили работать кальянщиком, но я понял, что не смогу.

Гражданская война в Сирии

Акции протеста и беспорядки в Сирии, направленные против президента страны Башара Асада и правящей партии Баас, осенью 2011 года переросли в открытое вооруженное противостояние. В гражданской войне участвуют правительственные войска, вооруженная оппозиция, Сирийская свободная армия и действующие независимо исламские группировки.  В ходе конфликта погибло более 100 тыс. человек, более двух миллионов оказались беженцами. Точных данных о количестве беженцев из Сирии в Москве нет, но, по данным организации «Гражданское содействие», их число постоянно растет.

Yasser Alokla, 38 лет

В Сирии я работал на правительство — заполнял базы данных в министерстве внутренних дел. Но я был гражданским служащим, не полицейским. У меня остались там отец и мать, две сестры и брат. Еще один брат уехал в Швецию, попросил там убежище. Мы с семьей жили в городе Дейр-эз-зор. Это был один из первых городов, восставших против Асада, и в нем шли очень ожесточенные бои. Там уже год никто не живет — люди ушли. Сейчас центр Дейр-эз-зора контролируют повстанцы — Свободная Армия, а на окраинах стоят войска Асада. Чуть больше года назад я с семьей переехал в Дамаск, и все мои родственники сейчас там.

Из Сирии я уехал пять месяцев назад. Дело в том, что я четыре раза сидел в тюрьме. Меня арестовывала служба разведки Асада. Никаких обвинений мне не предъявляли, чтобы выйти на свободу, я каждый раз платил взятки. В конце концов понял, что в следующий раз меня могут не выпустить даже за деньги.

Я пытался получить убежище в Эстонии — приехал в Псков, оттуда пришел на границу, но эстонские полицейские посадили меня в тюрьму

В Москву я поехал потому, что сейчас в Сирии работает только российское консульство. Если бы у меня была европейская виза, поехал бы туда. Я пытался получить убежище в Эстонии — приехал в Псков, оттуда пришел на границу, но эстонские полицейские посадили меня в тюрьму. Мне пообещали убежище, но через два дня выслали обратно в Россию и запретили въезд на 5 лет. Сказали искать убежище в России. Тогда я пришел в российскую ФМС. Там у меня никто ничего не спрашивал, сразу отказали, и все. Хотя я вообще-то нахожусь в списках шести международных организаций как лицо, подвергавшееся политическим преследованиям. Собираюсь обжаловать отказ в суде. При этом российские власти не могут отправить меня обратно в Сирию, потому что из-за войны это запрещено. Наверное, меня отправят в депортационный центр.
Сейчас я живу в хостеле. За комнату плачу 400 руб., но нас в ней шесть человек. Местную еду мне есть тяжело. Здесь я почти не ем мясо. Пытаюсь найти халяльное, но пока не могу. Ем что придется, иногда обедаю в Макдоналдсе, иногда готовлю себе что-нибудь на кухне. В Москве я не работаю, пока искать что-то не имеет смысла — жду, что ответит ФМС.

Я пока не знаю, вернусь ли в Сирию, скорее всего да. Сейчас там идет война, а я не боец, если бы я хотел воевать, то сюда бы не приехал. В Сирии шиитское правительство и суннитский народ. Весь первый год пока шла война, власти пытались убедить всех, что в стране идет не революция, а межконфессиональные столкновения. И сейчас уже это действительно так. Думаю, что если даже Асад уйдет, война не закончится.

Ali, 28 лет

Когда я окончил школу, поехал в Россию учиться, поступил в Мордовский государственный университет имени Огарева на медицинский факультет. Жил в Саранске, но постоянно ездил домой. Сейчас меня отчислили. В прошлом сентябре я приехал в Саранск, но меня выгнали из-за опоздания и из-за того, что виза оказалась просрочена на один день. Спорить с администрацией из международного отдела института было бесполезно. Сейчас я должен был бы учиться на шестом курсе.

В Сирии я не был с сентября прошлого года. Ездил домой менять паспорт. Я жил в городе Ракка, сейчас он полностью под контролем наемников. Против Асада в Сирии сейчас воюет так называемая Свободная сирийская армия и Джихад Аль-Нусра. Это организация, связанная с «Аль-Каидой». В ней много чеченцев, афганцев. Когда я пытался выбраться из города, попал в плен к наемникам. Я провел у них четверо суток. Над нами издевались, нескольких человек убили. Я понял, что это наемники, потому что очень многие не понимали по-арабски, а у тех, кто понимал, был не сирийский акцент. В Сирии у меня остались родители и два брата, военные. Вообще у меня много родственников служат в армии. Так что мне было очень опасно оставаться в городе, если бы об этом узнали наемники, меня бы точно убили. Родители мои уже тоже уехали.

Сейчас живу в Подмосковье, работаю кальянщиком в клубе. Мне даже платят процент от продажи кальянов — около 3–4 тыс. за ночь

В России у меня появилось очень много друзей. Пока учился, я жил с парнем-мордвином просто душа в душу. Из иностранцев в Саранске у меня была всего пара друзей, остальные — русские. В прошлом году я даже думал о том, чтобы уехать домой, но друзья меня уговорили остаться. Предложили работу. Я работал кровельщиком на стройках, получал очень хорошие деньги. Сейчас живу в Подмосковье, работаю кальянщиком в клубе. Мне даже платят процент от продажи кальянов — около 3–4 тыс. за ночь. Раньше, когда я учился, мне высылали деньги родители. А сейчас уже я поддерживаю родственников.

Правда, у меня пока есть проблемы с документами. Мне разрешили официально здесь жить, выдали что-то вроде вида на жительство, но через три месяца у него заканчивается срок действия. Потом обещали продлить его на год. Теперь я хочу доучиться в институте, мне всего один год остался. Может быть, вернусь в саранский университет, может быть, буду учиться в Москве. Я собираюсь получить специальность хирурга. После этого буду решать, что делать дальше, — ехать домой или остаться в России. Здесь мне тоже нравится, я же много лет тут прожил. Холод меня совсем не пугает, в каждой погоде есть свои плюсы.

Sam, 33 года

В Сирии я жил в городе Алеппо. У меня есть жена и двое детей — дочь Сара, ей восемь лет, и сын Ян, ему пять. Окончил университет по специальности «компьютерные технологии», а после этого получил диплом по гостиничному делу. Работал в отельном бизнесе. У меня был собственный дом, и денег мне на жизнь хватало, но я не был очень богатым человеком. А во время войны все потерял.

Осенью 2011 года меня ранили. Вместе с друзьями я поехал в город Эль-Камышлы, где был убит один из лидеров сирийских курдов Машааль Таммо. Мы участвовали в похоронах, собралась большая процессия и в нас начали стрелять солдаты. Я помню только, как в меня выстрелили, и я упал на землю в толпе. На следующий день очнулся в доме у одного человека в деревне неподалеку от города. Там я лечился и жил около восьми месяцев, а потом вернулся в Алеппо. Через два месяца друзья помогли мне с семьей перебраться в Турцию, мы жили в курдской семье.

Я думал о том, чтобы остаться в Турции, но мы курды, а турецкое правительство не стало бы помогать курдам. Потом мне предложили за 2 тыс. долл. перебраться в Европу. Было два пути — в Грецию морем и в Финляндию через Россию. Как я слышал, раньше на морском пути многие беженцы погибали, поэтому я выбрал второй вариант.

Когда нас привезли, моя жена и дети подумали, что мы уже в Финляндии, и очень обрадовались, но оказалось, что мы в Подмосковье

8 февраля 2012 года мы оказались в России. Когда нас привезли, моя жена и дети подумали, что мы уже в Финляндии, и очень обрадовались, но оказалось, что мы в Подмосковье. Нам сказали, что дальше нас перевезут уже другие люди. Нам предложили перекусить в ресторане, мы согласились. Но когда мы туда приехали, люди, которые везли нас, сбежали с нашими вещами и документами. Тогда я на дороге поймал машину, и мы отправились в Москву. Мы нашли швейцарское консульство, но там сказали, что не могут нам помочь, и отправили в представительство ООН. Потом подсказали, что нужно пойти в организацию «Гражданское содействие», которая занимается мигрантами. Оттуда нас отправили в УФМС. Там нам помогать не стали. Мы двое суток провели на улице, ночевали в парке. Потом познакомились с местными сирийцами и жили у них два месяца, готовили еду, делали разную работу по дому. С помощью «Гражданского содействия» УФМС согласилась отправить нас в лагерь для беженцев. Сначала нас отвезли под Пермь, сейчас мы живем в лагере в Красноармейске, это в Саратовской области. 

Здесь нам тяжело — часто нет горячей воды, плохое питание. По утрам нам дают бутерброды с маслом и чай, иногда яйцо и какие-нибудь фрукты. В обед — суп, салат, картошку и немного мяса. На ужин меню обычно такое же. С медицинской помощью тут тоже плохо — ее совсем не оказывают, а в случае чего просто вызывают «скорую». Еще нас совсем не учат русскому языку. Как мы будем жить и работать в России, не зная языка?  Сейчас я  не могу работать, поэтому у нас совсем нет денег. Дети просят купить им что-нибудь, а я не могу.

У меня и жены проблемы со здоровьем, я каждый день пью таблетки из-за ранения в плечо, она тоже ежедневно принимает лекарства. Я отсылал письма в ООН и надеюсь, что, может быть, там нам помогут и переправят в другое место.

Наши собеседники отказались называть полные имена и фотографироваться из-за опасений преследования на родине