Истории, рассказанные ниже, происходили на самом деле в разные годы. Я в них ничего не досочинял, просто описал, как всё было.

Так начинались «новые армяне»

Конец 80-х — начало 90-х годов прошлого века. Советский рубль еще в ходу, но его репутация уже подмочена. Появилась российская валюта и ходит в народе в отношении один новый рубль к двум старым.

Был на ереванском вернисаже, что на Главном проспекте, художник по имени Гога. Беженец из Баку, чеканщик по профессии, жил здесь в общежитии, рисовал, тем и содержал семью. Делал весьма добротные копии известных картин, внося в них свои мелкие детали, чтобы не было очень обидно за чужое авторство. То пару цветочков пририсует на заднем плане, то какой-то аксессуар добавит в одежду персонажа, то котенка поместит в углу. Однако как-то принес точную копию картины Питера Пауля Рубенса «Отцелюбие римлянки». Кто не помнит, на ней изображена дочь брошенного в тюрьму римлянина Кимона, которая, желая продлить жизнь отца, ежедневно приходила в тюрьму и кормила его своею грудью.

Копия нравилась многим, но цена повергала в шок. Гога сказал, что меньше чем за миллион «старых» работу не отдаст – уж больно долго над ней корпел. На вернисаже тогда самая дорогая картина за 300 000 не зашкаливала. Так и стоял Гога месяца четыре со своей картиной, не встретив ни одного реального покупателя. Но однажды…

Никто вначале не обратил внимания на незаметного мужчину, неспешно прогуливающегося по аллее. Пройдя мимо «Рубенса», он вдруг остановился и дал задний ход. Именно попятился, а не повернулся и подошел.

— Кто художник? Сколько?

— Миллион, – ответил Гога безучастно. Чего, мол, суетиться, всё равно не купит.

Однако мужчина задумался.

— Миллион не дам. Значит так, пятьсот тысяч.

— Э, не-е-ет! – замахал рукой Гога. – Миллион.

— Пятьсот тысяч, – твердо стоял на своем покупатель.

Художники хором стали уговаривать Гогу. Ты что, мол, пятьсот тысяч – огромные деньги! Кое-как уломали.

— Открывай чемодан, – обратился мужчина к молодому парню, скромно стоящему всё это время в стороне с двумя кейсами-дипломатами в руках. Парень открыл один из кейсов, он был под завязку набит аккуратными пачками российских денег. Как в гангстерских фильмах.

— Нет, не этот, другой.

Во втором кейсе также лежали пачки денег, но советских.

— Дай пятьсот тысяч.

Гога с кислой миной сложил пачки в карманы.

— Продешевил, – бурчал он под нос, отойдя в сторону.

— А кто из вас хорошо пишет? – поинтересовался покупатель у художников.

Из толпы, собравшейся по такому случаю, вынырнул Каджик, незаменимый человек в подобных случаях. Его подписи на оборотной стороне холстов достойны были того, чтобы вешать картины этой стороной. В руке у него была дежурная палочка угля.

— Пиши, – поднял палец покупатель. Войдя в роль, он явно наслаждался произведенным эффектом. – ПОДАРОК!!!

Толпа ахнула: полмиллиона за подарок!

— Любимой дочери Нарине по случаю 18-летия. От родителей.

Каджик изобразил всё в лучшем виде, клиент остался доволен.

— Знаете, кто я? – уходя, спросил ценитель живописи у растерянных художников.

И назвался: директор крупного магазина в центре Еревана. Новые времена дали ему возможность ходить по городу вот так, не таясь, с чемоданами денег. И никто не спрашивает – откуда они…

А Гога через пару месяцев уехал с семьей во Львов, оставив о себе память такой вот необычной историей.

К вопросу о бдительности

Середина шестидесятых. Иностранцы еще не в диковинку, но всё же еще не частые гости в республике. Приехала группа итальянских архитекторов для изучения исторических памятников. Возглавляет ее худой как жердь Адриано Алпаго-Новелло, будущая знаменитость, профессор и прочее, прочее. Два его спутника – армяне. Армен Манукян – молодой парень, ни слова не понимающий по-армянски. Арутюн Казанчян – пожилой мужчина, профессор Миланского университета, инженер-конструктор, защитивший впоследствии диссертацию о конструктивных особенностях Звартноца и приславший ее мне в виде монографии. Хорошо владеет родным языком и служит связующим звеном между итальянцами и нами. Мы – это группа молодых архитекторов института «Ереванпроект», прикрепленные к гостям, чтобы сопровождать их в поездках по Армении.

В один из дней я сопровождаю итальянцев в поездке к крепостному комплексу Амберд, что на склонах Арагаца. Машина довозит нас до места немного выше Бюракана, и мы направляемся пешком на запад, договорившись с водителем, что он часа через четыре приедет сюда же за нами. Впереди – семь километров пути «по долинам и по взгорьям». Проходим ореховую рощу. Погода портится, на небо набежали темные облака, подул холодный ветер. Адриано и Армен убегают вперед, чтобы успеть снять натуру при солнечном освещении, и вскоре скрываются из виду. Мы с Казанчяном бредем вослед, беседуя о различиях институтского преподавания у нас и в Италии. Минут через десять слышим впереди шум, громкий собачий лай. Ускоряем шаг, и нашим глазам открывается следующая картина. Наши растерянные спутники стоят в окружении пастухов, которые сдерживают рвущихся с цепи огромных псов. Вокруг – отара блеющих овец. Подбегаем к ним.

— Что случилось?!

— Шпионов поймали, – невозмутимо отвечает один из пастухов.

Я было открыл рот, но оценил ситуацию с точки зрения пастухов. Безлюдная местность, шеренги радиоантенн Бюроканского комплекса и два человека, увешанные фотоаппаратурой и говорящие на чужом языке.

— Да что вы, ребята, – миролюбиво говорю я. – Это наши итальянские друзья, архитекторы, идем к Амберду, чтобы сделать фотографии для книги.

— А сам-то ты кто? – вдруг ехидно интересуется пастух.

Вот так сюжет! На счастье со мной был мой «молоткастый и серпастый». Придирчиво изучив его и сверившись с «оригиналом», пастухи нас отпустили с миром. Дальше шли все вместе, обсуждая перипетии происшедшего.

И вот перед нами через ущелье сам величественный Амберд.

— Дальше не пойду, устал – говорит Казанчян у обрыва, отделяющего нас от крепости. – Здесь на камне посижу. А вы идите.

Мы втроем резво форсируем ущелье. Не буду рассказывать, как мы общались, не понимая друг друга. Международный язык жестов и знаков и понятные архитекторам термины позволяли нам успешно осуществлять съемку.

К слову, дня за два до этого мы с Адриано обмеряли монастырь Гегард. Он написал мне целый список числительных по-итальянски. Один конец рулетки у него, другой, где цифры, у меня. Отмеряем расстояние.

— Паоло, куанте? – спрашивает Адриано.

Справляюсь по бумажке.

— Э-э-э… Диеци метри…. трента уна сентиметри… Тьфу ты!

И так каждый раз. А потом осенило: что это мы дурью маемся? Надо просто поменять концы рулетки, пусть он цифры смотрит…

Шли часы, пора было возвращаться. Казанчян что-то прокричал нам и жестами показал, что возвращается в Бюракан. Мы тоже жестами дали ему понять, что съемку закончили и собираем аппаратуру.

И тут солнце, то прячущееся за облака, то нехотя выглядывающее, засияло во всю силу, явив скрытое до этого многоцветье и свежесть альпийской природы. Адриано и Армен издали ликующий вопль и наскоро перезарядив фотоаппараты, ринулись снимать по новой.

День клонился к закату, когда мы, довольные проделанной работой, двинулись к далекому месту, где нас, очевидно, заждался в машине Казанчян. Вдруг на горизонте замаячила группа людей, донесся собачий лай, крики. Неужели опять пастухи? Наверно, Казанчяна поймали! Мы кинулись бежать. Люди, бежавшие навстречу, тоже ускорили бег.

Подбежав, мы заметили среди знакомых лиц милиционеров.

— Что случилось?! – Ничего…

— У нас тоже ничего, – ответили мы.

Когда недоразумение выяснилось, все начали громко смеяться.

А было всё так. Казанчян долго ждал нас в условленном месте. Он же видел, что мы уже укладывали аппаратуру и собирались возвращаться. Потом решил, что нас по дороге снова поймали пастухи или мы заблудились. Велел водителю ехать в Бюракан, где сообщил в милиции о происшествии, они и отправились искать нас с собаками в горах…

Ах, какой замечательный альбом «Амберд» издали вскоре в Милане. А я, каждый раз листая его, вспоминаю это смешное происшествие и то, что здорово простудился на холодном ветру тогда в горах.

Павел Джангиров