“Товарищ Арутинов, работают у вас в республике такие люди — Ачарян и Капанцян?”

4 октября, 2013 - 08:48

Известный историк, доктор наук Сергей ШРАМКО проживает в Новосибирске. Недавно в интернете помещено его любопытное исследование “Всяк сущий в ней язык”, где автор возвращается к крутым 20-40 годам, когда в могучем Союзе, оправляющемся от коллективизации, кипели нешуточные страсти в области языкознания. Главным гуру в этой науке, как и во многих прочих, был отец и вождь всех народов тов. Сталин. Были и враги, а также друзья  передовой советской науки, которые, впрочем, часто менялись местами.

Ну а главным фигурантом этой вдруг актуализировавшейся и далеко не большевистской науки был объявлен академик Николай Марр со своим “новым учением о языке”. Заметим, научная и псевдонаучная стихия захлестнула и наших крупнейших языковедов Грачья Ачаряна и Григора Капанцяна. Итак, фрагменты этого исследования, которые, полагаем, заинтересуют и нашего читателя.

“ТОВАРИЩ СТАЛИН, ВЫ БОЛЬШОЙ УЧЕНЫЙ...”

Общеизвестно, что Сталин — корифей всех наук. После Великой Отечественной войны он был провозглашен глубоким критиком Гегеля, ученым, впервые внесшим ясность в изречения Аристотеля, единственным, до конца разобравшимся в теориях Канта.
Как-то вскользь Сталин заметил, что азербайджанцы произошли от мидийцев. Это утверждение стало для историков официальной доктриной, хотя оно не имело никаких оснований. Лингвисты бились пятнадцать лет и в конце концов нашли 35 сомнительных мидийских слов, хотя сам мидийский язык является мифическим.
Академик Евгений Жуков рассказал о трагедии, пережитой историками, которым систематически внушалось, что “теоретически полноценные марксистские труды может писать только избранный вождь — Сталин, глубокие мысли и свежие идеи могут исходить только от него...”
Директор института истории АН УССР Касименко на конференции в Москве жаловался, что в те дни “угроза беспощадной расправы при малейшем проявлении неугодного Сталину толкования истории висела и над историками Украины”.
Об ущербе, нанесенном сталинизмом советской медицине, заявил действительный член Академии медицинских наук профессор В.В.Парин: “Основной вред обстановки культа личности для науки заключался в провозглашении одного мнения, одной точки зрения “неисчерпаемым кладезем мудрости”, последней инстанцией истины...”
Репрессии среди ученых, гибель важных научных школ, выдвижение карьеристов, фанатичных догматиков или шарлатанов — этим чаще всего кончалось вмешательство Сталина в научные дискуссии.
Но нет правил без исключений. Таким исключением стало учение о языке. Языкознание, или лингвистика, не считалось у нас одной из ведущих наук; оно преподавалось на немногих факультетах, и число ученых-языковедов никогда не было особенно велико. Тем не менее и в этой науке с конца 20-х годов кипели страсти и шла злобная борьба. Утверждалась губительная для науки иерархия власти и влияния, при которой каждая из наук должна была иметь лишь одного бесспорного лидера. В языкознании на эту роль претендовал Николай Яковлевич Марр со своим “новым учением о языке”.
Вот что рассказано в книге Роя и Жореса Медведевых “Неизвестный Сталин”.
Н.Марр, наполовину шотландец, наполовину грузин, выросший в грузинской среде в г. Кутаиси, еще в юности обнаружил исключительные лингвистические способности. Он владел двумя десятками языков и уже студентом выступил с рядом статей об особенностях грузинского языка. Позднее он изучал происхождение армянского языка и руководил раскопками в Армении, которые дали значительные научные результаты. Еще в самом начале века Марра считали не только одним из ведущих российских филологов, но и крупнейшим из российских археологов — кавказоведов и востоковедов. В 1912 году он был избран академиком Российской Академии наук.
Хотя лучшие работы Н.Марра не были связаны с языкознанием и многие из крупных лингвистов считали его даже дилетантом в этой области, но после 1910 года именно языкознание стало его главным увлечением и сферой деятельности. Идеи Марра в области языкознания всегда были крайне парадоксальны, но именно это принесло ему известность. Марр утверждал, например, что грузинский и армянский языки являются родственными, что русский язык ближе к грузинскому, чем к украинскому, что язык горных сванов Кавказа породил путем лингвистического взрыва немецкий язык, что языки с разным происхождением могут скрещиваться, давая жизнь новым языкам, и т.п. Читать работы Марра было трудно, они переполнены примерами из малоизвестных или уже исчезнувших языков, непонятными рассуждениями. Многие из тех, кто упорно пытался овладеть “новым учением о языке”, вскоре бросали это занятие со словами “интересно, но непонятно”.
Основную рекламу Н.Марру в 20-е годы создавали отнюдь не лингвисты. Народный комиссар просвещения А.Луначарский публично назвал Марра “величайшим филологом нашего Союза” и даже “самым великим из ныне живущих в мире филологов”. Не думаю, что Луначарский понимал “яфетическую теорию” Марра (по имени одного из сыновей библейского Ноя — Яфета). Но Марр был одним из немногих крупных ученых, поддержавших большевиков в октябре 1917 года. Он стал тогда даже членом Петроградского Совета и председателем Центрального совета научных работников.
До конца 20-х годов авторитет Марра не слишком сильно мешал развитию других направлений языкознания в СССР. Только в 1928 году в статьях Марра появились цитаты из работ Маркса и Энгельса, а также термины “буржуазный” и “пролетарский” применительно к языкознанию. Академик Марр заявил, что приступает к углубленному изучению трудов Маркса, Энгельса и Ленина. Как и следовало ожидать, соединение языкознания с марксизмом позволило Марру делать одно за другим открытия в науке. Он объявил, например, что язык есть не что иное, как надстройка над экономическим базисом, и, следовательно, имеет классовый характер. Социальные революции ведут к скачкам в развитии языка, а новые социальные формы жизни создают и новый язык. Влиятельные тогда партийные идеологи охотно приняли теорию Марра в “железный инвентарь материалистического понимания истории”. Сталин также обратил внимание на Марра. На XVI съезде ВКП(б) в 1930 году именно Марр выступил с приветствием от имени советских ученых. “В условиях полной свободы, которую дает науке советская власть, — говорил Марр, — я веду свою научную работу, развивая теоретически учение о языке. Осознав фикцию аполитичности и отбросив ее в момент обострившейся классовой борьбы, я твердо стою в меру своих омоложенных революционным творчеством сил на посту бойца научного фронта за четкую генеральную линию пролетарской научной теории и за генеральную линию коммунистической партии”. Сразу же после съезда Марр был принят в члены партии, а через год он стал членом ВЦИК, одного из высших органов советской власти в то время.
Объявление “нового учения о языке” марксизмом в языкознании делало оппонентов Марра уже не критиками марризма, который они называли между собой маразмом, а противниками марксизма-ленинизма, что даже в начале 30-х годов было небезопасно. Награждение Марра самым почетным в то время орденом Ленина означало официальное признание его теорий единственно правильным учением в области языкознания. Книги и статьи ученых из других научных школ оценивались теперь не только как “идеализм”, но как “научная контрабанда”, “враждебные построения”, “вредительство в науке”, “социал-фашизм” и даже как “троцкизм в языкознании”. В самый разгар этой погромной кампании в 1934 году академик Н.Я.Марр умер.
Репрессии 1937-1938 годов привели к аресту и гибели многих противников Марра. Большой потерей для науки была гибель одного из наиболее смелых оппонентов Марра, профессора Е.Д.Поливанова. В современных энциклопедиях его называют одним из наиболее выдающихся знатоков восточных языков. Но в 1937 году о нем писали как о “черносотенном лингвисте-идеалисте” и “кулацком волке в шкуре советского профессора”.
Был арестован и умер в лагерях еще один замечательный лингвист, Н.А.Невский, расшифровавший тунгутские иероглифы. Погибли и некоторые из влиятельных сторонников Марра, обвиненных, например, в связях с Бухариным. Были дискредитированы и многие из высоких покровителей Марра.
Обстановка в языкознании изменилась в 1939 году, когда в Москву вернулся из ссылки известный советский лингвист, автор многих учебников для высшей школы и один из авторов “Толкового словаря русского языка” профессор Виктор Виноградов.
В начале февраля 1939 года Виноградов отправил письмо Сталину с просьбой оказать ему доверие и разрешить работу и прописку в Москве в квартире жены. Подобных писем на имя Сталина приходило очень много, и они редко попадали к адресату. Но письмо Виноградова было передано помощнику Сталина А.Н.Поскребышеву и вместе с краткой справкой из НКВД легло на стол Генсека. Красным карандашом Сталин написал: “Удовлетворить просьбу проф. Виноградова. И.Сталин”. Виноградов мог не бояться новых репрессий. В 1946 году он был избран академиком Академии наук СССР, хотя было известно, что Виноградов не разделяет откровений “нового учения о языке”.
В течение 1939-1948 годов лингвисты могли работать относительно спокойно, хотя от них требовалось все же формальное признание постулатов “великого” Марра. Главным истолкователем “нового учения о языке” и яфетической школы стал Иван Мещанинов, который не имел ни авторитета, ни связей, ни амбиций своего учителя. Новый лидер советского языкознания только в 1932 году стал академиком, и ему приходилось соблюдать осторожность и умеренность.
Положение изменилось, однако, в 1948 году. Печально известная сессия ВАСХНИЛ положила начало погромной кампании не только в биологии, но и в других науках. Кроме борьбы с буржуазным идеализмом в это же время проводилась самая решительная борьба против космополитизма, а также против “преклонения перед иностранными авторитетами”. В этой обстановке многие из марристов стали подталкивать Мещанинова на борьбу против противников Марра и за полную монополию “нового учения”. Начало борьбы против “антимарристов” положило заседание ученого совета Института языка и мышления им. Н.Я.Марра и Ленинградского отделения русского языка АН СССР. Основной доклад сделал здесь И.Мещанинов. Он обрушился на реакционных языковедов, которые продолжают “отжившие свой век традиции дореволюционной либерально-буржуазной лингвистики”. Острие многих выступлений было направлено против В.Виноградова и его школы. В список “идеалистов” попали не только такие крупные столичные лингвисты, как А.А.Реформатский, но и многие кавказские языковеды, в том числе Арнольд Чикобава.
Наступление марристов почти не встретило сопротивления в самом Ленинграде, где находился центр “нового учения” и где в руках Мещанинова были все руководящие посты на кафедрах и в институтах. Мещанинов возглавлял и Отделение языка и литературы Академии наук СССР. Сопротивление возникло, однако, в Москве, где сложилась очень сильная группа лингвистов и филологов.
Но самое сильное сопротивление наступлению марристов возникло на Кавказе, где работали богатые талантами коллективы лингвистов, не разделяющих экстравагантных теорий Марра.
В Армении ведущим языковедом был Рачия Ачарян, которого считали основоположником армянского языкознания. В юности Ачарян был знаком с Н.Марром и даже пользовался его покровительством. Однако, начав самостоятельные исследования, Ачарян стал критиковать догмы яфетической теории, и еще в 1915 году Марр грубо отверг работы Ачаряна, которым якобы “нет места в серьезном научном деле”. Между тем Р.Ачарян получил образование в двух европейских университетах и был академиком не только Армянской, но и Чехословацкой академии, владел 50 языками. Многотомные работы Ачаряна — “Армянский этимологический словарь”, “Армянский словарь диалектов”, “Армянский словарь собственных имен”, “История армянской литературы” — были уникальными изданиями. Не имела аналогов и его “Полная грамматика армянского языка в сравнении с 562 языками”.
Грачья Ачаряна (1876-1953) арестовали в сентябре 1937-го как английского шпиона и участника контрреволюционной группы профессоров университета. Он был приговорен к шести годам тюрьмы, но в декабре 1939 года был освобожден и восстановлен в должности и правах — “НВ”.
В конце 40-х годов Р.Ачарян был более известным ученым в мире лингвистов, чем Марр или Мещанинов. Но Ачарян был уже болен и стар. Ведущую роль на кафедрах Армении играли его ученики и соратники, среди которых выделялся академик Армянской Академии наук Григор Капанцян.
Григор Капанцян (1887-1957) — историк, лингвист, автор многих трудов, в частности фундаментального исследования “Хайаса — колыбель армян”. Один из главных оппонентов Н.Марра. Выступил против марризма во время дискуссии 1950 г. в “Правде” — “НВ”.

Наступление марристов в Армении оказалось относительно успешным. Они не пользовались авторитетом в республике, но их претензии были поддержаны идеологическими службами ЦК ВКП(б). Это обстоятельство оказалось решающим и для первого секретаря ЦК КП(б) Армении Георгия Арутинова. Ачарян и Капанцян были сняты со своих постов, началось изгнание их сторонников из Ереванского университета и Института языка Армении.
Иначе сложились дела в Грузии, где ведущим языковедом считался академик Грузинской АН Арнольд Чикобава, автор ряда словарей грузинского языка и крупный специалист по структуре и истории кавказских языков. Он также не являлся последователем Марра. Этот энергичный 52-летний ученый имел много друзей не только в научной среде, но и среди партийного актива республики. Добрые отношения связывали Чикобаву с первым секретарем ЦК КП(б) Грузии Кандидом Чарквиани. Чарквиани не только взял под защиту Чикобаву в самой Грузии, но убедил его написать доклад-жалобу Сталину.
Конечно, к Сталину шли тысячи жалоб и докладных записок со всех концов СССР, и почти все они оседали безответно в аппарате ЦК. Но Чарквиани сумел добиться того, чтобы письмо Чикобавы легло на стол Сталина.
Чикобава просто и убедительно обрисовал ситуацию в языкознании, и Сталин внимательно прочел полученный доклад. Его заинтересовала поставленная проблема. Сталин был удивлен, что крупные повороты в целой науке происходят без его ведома. Его раздражало, что Академия наук без его согласия и одобрения объявила “новое учение” Н.Марра “единственной материалистической марксистской теорией языка”.
Уже давно Сталин, которого называли величайшим теоретиком и корифеем марксизма, не выступал публично как теоретик. Языкознание было ближе к кругу интересов Сталина. В прошлом он писал о языке как об одном из важнейших признаков нации. Новое публичное выступление в этой области могло укрепить репутацию Сталина как классика марксизма-ленинизма.
Сталин попросил своих секретарей подобрать ему несколько книг по языкознанию; некоторые из этих книг он прочел, другие только просмотрел. Сталин читал быстро, и чуть ли не ежедневно на столе в его кабинете в Кунцево появлялась новая стопка книг по языкознанию.
“И чего только не приходится читать товарищу Сталину”, — говорил друзьям Иван Исаков, адмирал флота и начальник Главного штаба МВФ, которого Сталин вызывал к себе для доклада в конце марта 1950 года и который с удивлением увидел на столе Верховного Главнокомандующего множество книг о происхождении языка.
В начале апреля 1950 года Чикобаву предупредили о поездке в Москву для встречи с секретарями ЦК. Встреча была назначена на 10 апреля. Вечером этого дня Чикобаву, Чарквиани и еще трех руководителей Грузии привезли в загородную резиденцию Генсека в Кунцево, где их встретили не секретари ЦК, а сам Сталин.
Беседа началась в 9 часов вечера. Сталин высказал вначале несколько замечаний и пожеланий по поводу “Толкового словаря грузинского языка”, первый том которого только что вышел в свет под редакцией Чикобавы. После этого перешли к “новому учению о языке”. Чикобава рассчитывал уложиться в 20-30 минут, но Сталин прервал его и сказал, что не нужно торопиться. Он слушал внимательно, делая пометки в своей большой тетради и задавая вопросы. Сталин спросил, например, кто из ученых в Москве и Ленинграде является противником учения Марра. Чикобава рассказал об академике В.Виноградове, который испытывал сильное давление.
Услышав, что в Армении сняты со своих постов академики Ачарян и Капанцян, Сталин прервал Чикобаву и попросил связать его с Ереваном. Состоялся такой диалог:
Сталин. — Товарищ Арутинов, работают у вас в республике такие люди — Ачарян и Капанцян?
Арутинов. — Да, товарищ Сталин, у нас такие люди есть, но они сейчас не работают, их сняли с постов.
Сталин. — А кто они такие?
Арутинов. — Они ученые, академики...
Сталин. — А я думал — бухгалтера: в одном месте снимут, в другом устроятся. Поторопились, товарищ Арутинов, поторопились...
И Сталин повесил трубку, не прощаясь. Смертельно напуганный Арутинов вызвал своих помощников и заведующего отделом науки. Больного Ачаряна решили не беспокоить, а за Капанцяном послали машину. Ученого разбудили, успокоили (он мог подумать, что это арест) и повезли в ЦК КП Армении. Арутинов объявил опальному профессору, что он назначается директором Института языка Армянской ССР. “Неужели вы не могли подождать с этой новостью до утра”, — ответил невыспавшийся Капанцян.
Между тем беседа Сталина с Чикобавой подходила к концу. Она продолжалась 7 часов. Неожиданно Сталин предложил собеседнику написать статью в “Правде” по проблемам языкознания.
9 мая 1950 года в “Правде” вышла большая статья А.Чикобавы с примечанием редакции “публикуется в порядке обсуждения”. Поскольку в статье содержалась резкая критика “нового учения о языке” и лично Мещанинова, тот получил предложение ответить. Началась дискуссия по языкознанию, продолжавшаяся, правда, недолго. Все статьи печатались только в “Правде”. Между тем Сталин готовил свою статью, в чем ему помогали Виноградов и Чикобава, а также другие специалисты. Сталин писал статью сам, это видно по ее лексике и стилю. Однако, как и в других подобных случаях, он негласно консультировался с осведомленными людьми, которых выбирал сам.
Статья Сталина “Относительно марксизма в языкознании” появилась в “Правде” 20 июня 1950 года. Я хорошо помню этот день. В Ленинградском университете шла экзаменационная сессия. Неожиданно все экзамены были прерваны, а преподавателей и студентов попросили спуститься в вестибюль здания, где имелись два больших громкоговорителя. Статью Сталина читал лучший диктор страны — Левитан, который в годы войны читал все приказы Верховного Главнокомандующего.
Мы, студенты философского, исторического и экономического факультетов, слушали чтение статьи в полном молчании, напрягая внимание и память. Мы насторожились, когда Сталин сказал, что язык не является и не может быть надстройкой над экономическим базисом, что язык может жить, не слишком сильно меняясь, при разных надстройках и базисах. Мы усмехнулись, когда Сталин, оспаривая мнение о классовости языка, заметил: “Думают ли эти товарищи, что английские феодалы объяснялись с английским народом через переводчиков, что они не пользовались английским языком?” Мы вздрогнули, когда Сталин заявил о “касте руководителей, которых Мещанинов называет учениками Марра”. Если бы он, Сталин, “не был убежден в честности тов. Мещанинова и других деятелей языкознания, то сказал бы, что подобное поведение равносильно вредительству”. Мы хорошо запомнили слова Сталина о том, что Марр “не сумел стать марксистом, а был всего лишь упростителем и вульгаризатором марксизма”. Мы радостно переглянулись, когда Сталин сказал, что “наука не может существовать без дискуссий”, что “в языкознании был установлен аракчеевский режим, который культивирует безответственность и поощряет бесчинства”. Этот режим надо ликвидировать.
Надо признать все же, что выступление Сталина по вопросам языкознания имело в целом положительное значение. К тому же скромная, казалось бы, наука обрела небывалый авторитет среди других общественных наук.
“Дискуссия оказалась весьма полезной прежде всего потому, что она выставила на свет божий этот аракчеевский режим и разбила его вдребезги”, — пишет Сталин в статье.
На этом дискуссия кончилась, хотя Сталин еще четыре раза давал через “Правду” ответы и разъяснения; писем и вопросов от лингвистов он получал в эти дни и недели очень много. И.Мещанинов потерял все свои посты, а его ученики и соратники, дружно покаявшись, начали срочно переучиваться “в свете трудов товарища Сталина”. Институт языка и мышления им. академика Н.Я.Марра и его филиалы в республиках были закрыты. Его сотрудники отправлены на укрепление провинциальных вузов.
Однако арестов и расстрелов удалось избежать, хотя попытки сведения счетов предпринимались еще долго. Директором Института языкознания стал В.В.Виноградов. Академик Виноградов возглавил также Отделение языка и литературы АН СССР и журнал “Вопросы языкознания”. Во всех вузах страны с осени 1950 года в программу общественных дисциплин был включен курс “Сталинское учение о языке”. В более упрощенном виде его начали изучать и в системе партийного просвещения — даже в самых дальних сельских районах. ГУЛАГовский фольклор обогатила новая песня, в которой была и такая строфа:
Товарищ Сталин, вы большой ученый.
В языкознаньи знаете вы толк.
А я простой советский заключенный,
И мне товарищ — серый брянский волк...
Лишь много позднее стал известен автор этой песни — Юз Алешковский.

БОЛЬШОЙ БРАТ И МАЛЫЕ ЯЗЫКИ

В статье “Нужен ли обязательный государственный язык?” Ленин четко утверждал: “Русские марксисты говорят, что необходимо отсутствие (подчеркнуто Лениным) обязательного государственного языка при обеспечении населению школ на всех местных языках и при включении в конституцию основного закона, объявляющего недействительными какие бы то ни было привилегии одной из наций”. “Демократическое государство, — писал он до революции, — безусловно, должно признать полную свободу родных языков и отвергнуть всякие привилегии одного из языков”.
На фоне повальной русификации, десятилетиями осуществляемой в империи, ленинский лозунг звучал крайне революционно для всех инородцев. Но после большевистского переворота, которому не помешали состояться нацменьшинства окраин империи, советская демократия приступила к осуществлению полной свободы глумления над языками всех народов страны. Государственным языком в СССР стал русский. Привилегий безусловно не было ни для кого.
До Октябрьской революции из 130 языков народов страны лишь 20 имели разработанную письменность. Собственной оригинальной графикой письма обладали только русские, армяне и грузины, создавшие развитые литературные языки. Русский алфавит использовали представители еще семи народов (украинцы, мордва, осетины, чуваши, коми, удмурты, якуты), исповедовавшие христианскую религию. Эстонцы, латыши и литовцы пользовались латинской графикой. У мусульманских народов Средней Азии и Кавказа имелась письменность на основе арабского алфавита.
После создания СССР начинается форсированное развитие культуры так называемых неписьменных народов: создание новых алфавитов, письменности и литературы для народов Севера и Сибири.
В республиках и автономиях повсеместно создается система национального образования, идет организация национальных театров.
Забегая вперед, следует сказать, что созданная в 30-е гг. к 80-м годам по тем или иным причинам письменность была утрачена, в частности, у половины из 15 народностей Севера.
Почему так получилось? Прежде всего по той причине, что советские культуртрегеры — создатели новых языков совершенно не учитывали культуру, историю и реальные языковые и демографические особенности тех народов, для которых советской властью создавались алфавиты. Нужно ли вообще создавать алфавит и литературу для народности, насчитывающей несколько сот человек? Вот первоочередные вопросы, на которые следовало ответить красным “просветителям”, перед тем как устраивать показуху, названную культурной революцией.

А начиналось все еще при Ленине. 11 августа 1922 г. он принял видного деятеля Азербайджанской ССР С.А.Агамалы-оглы и сопровождавшего его секретаря ВЦИК А.С.Енукидзе. Вождь подробно расспросил Агамалы-оглы о работе Союзного Совета Закфедерации, о положении в Азербайджане, о Красной Армии Азербайджана, об отношении трудящихся к проекту создания Яналифа — нового латинизированного алфавита взамен старого арабского и т.д. Движение за введение нового азербайджанского алфавита Ленин назвал “великой революцией на Востоке”. “Арабский алфавит сочли символом мракобесия ислама.
Во второй половине 20-х годов переход письменности с арабской графики на латинский шрифт стал осуществляться во всех тюркских республиках. По решению Президиума ЦИК СССР был создан Всесоюзный центральный комитет нового тюркского алфавита. Возглавил его председатель ЦИК Азербайджана Агамалы-оглы. В состав комитета вошли ученые-востоковеды и лингвисты, партийные и советские деятели республик Советского Востока.
Резкое сопротивление этому мероприятию оказывало духовенство. В свою очередь партийная машина обеспечивала пропагандистскую поддержку комитета, дабы показать, что латиница отвечает чаяниям масс.
В 1928 г. союзное правительство издало закон о повсеместном введении латинизированного алфавита народов арабской письменности. В конце двадцатых годов использование арабского алфавита в СССР запрещается. Государственные учреждения отныне должны были пользоваться новым алфавитом во всех случаях применения тюркско-татарских языков. Все мусульманские народы СССР принудительно переводятся на латинский алфавит, считавшийся тогда алфавитом мировой революции.
Планировался перевод на латиницу и русского языка. “Территория русского алфавита представляет собою в настоящее время род клина, забитого между странами, где принят латинский алфавит Октябрьской революции, и странами Западной Европы, где мы имеем национально-буржуазные алфавиты на той же основе. Таким образом, на этапе строительства социализма существующий в СССР русский алфавит представляет собой безусловный анахронизм” — это слова Н.Яковлева — языковеда, в 20-х годах одного из идеологов создания алфавитов для малых народов.
В 1937-1939 годы были выброшены в мусорную корзину все латинские алфавиты народов Севера, Кавказа и Средней Азии и начинается введение алфавитов на основе кириллицы. В 1938 году русский алфавит, “алфавит Ленина-Сталина” вводили взамен латинского в Татарии, Бурятии, Башкирии, Казахстане, Азербайджане, в республиках Средней Азии, на Северном Кавказе и даже в Монголии.
...В 1937-1941 гг. все языки народов СССР, за исключением прибалтийских, армянского и грузинского, перевели на кириллицу. Из семи десятков новых алфавитов не уцелел ни один...
На снимках: корифей наук и буревестник революций; Марр и Ачарян; Марр на раскопках Ани.

Подготовила  Елена Шуваева-Петросян

Комментарии

Уважаемая редакция!
На днях во многих электронных средствах массовой коммуникации Армении появились фрагменты моей работы «Всяк сущий в ней язык», с предисловием, в котором сообщается, что я доктор наук. Я искренне благодарен всем им за внимание к моей работе, поскольку люблю Вашу страну и с теплом отношусь к армянскому народу, однако хотел бы внести уточнение.
Я член Союза журналистов России, более 30 лет отдал журналистике, автор многих очерков и публицистических книг. Однако наука история для меня не профессия, а увлечение. Я действительно написал ряд исторических работ и один из соавторов электронного учебного пособия "Методология научного познания", зарегистрированного Министерством связи РФ в качестве книги для аспирантов. У меня есть ряд исследований по национальному вопросу и теории нации.
Но ни кандидатом, ни доктором наук я не являюсь. Думаю, впрочем, что на точность и объективность исследований наличие ученой степени влияет мало. В связи с вышесказанным прошу Вас опубликовать настоящую поправку.
С уважением, Сергей Иванович Шрамко, 13 октября 2013 года, Новосибирск. Адрес моей почты: gruzenberg@rambler.ru.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image