Он выходит из горы. Вернее, уходит в гору. Внутрь горы. В утробу. Он — гора. Его первое название Айриванк — монастырь в пещере. Это — по сути. Дальше, по событию, Гегард — «копье». А событие было такое. Апостол Фаддей привез в монастырь копье Лонгина — то самое, которым был пронзен Иисус на кресте. Теперь копье это хранится в Эчмиадзине. А память о нем — здесь.

Остановка у Арки Чаренца. Ступать по толще снежинок, до ослепительного блеска ограненных острием солнечного луча, просто кощунство. Но идти надо. Там, стоя на вершине холма, можно часами наблюдать за Араратом, который не вырастает из земли, а спускается с неба. Клинья белого света на прозрачно-голубом. Гора сегодня счастлива. И щедра. И тело твое до полного слияния растворяется в море солнца и теряет способность сковывать чувства, летящие на высоте самой великолепной вершины в мире.

***
Вода у берегов реки Азат замерла водопадом, памятником движению. Ее застигли врасплох до того, как она успела напустить на себя безмятежность дивы перед фотокамерами. И вдруг явственно обнаружилось то, что река так старательно скрывала под кокетливым журчанием. Стало очевидно, кто сточил камень этого ущелья.

Поворот. Гегард. В глаз острием вонзается купол. Даже снег на нем растаял по линейке. Натужная, абсолютная его симметрия на теле небрежно развалившейся горы. Не на вершине. В объятиях. На груди.

***
Шаг за ворота. Как давно я здесь не была! Как я себя обидела!
Когда-то, много веков назад здесь был просто родник в пещере. Конечно, с целебной водой. Сюда приходили паломники. Сначала язычники, потом — христиане. Чаще всего женщины. Вода священного источника, в частности, исцеляла от бесплодия. На его месте в IV веке Григорий Просветитель и основал монастырь.

***
Стены Гегарда сохранили имя лишь одного из творцов этого подземного шедевра — архитектора Галдзага. Зато живущая какой-то своей непостижимой логикой история донесла до нас имя гегардского Герострата — вице-регента арабского халифа в Армении Насра. В 923 году он разграбил монастырь и сжег его до основания. От той, первой постройки теперь не осталось ничего. Только свидетельства историков. Слово пережило камень.

***
Монастырь, который стоит сейчас, начали строить в XII веке. Первой в 1177 году была создана часовня Сурб Григор Лусаворич. Но позже она оказалась за пределами монастыря и зажила как бы своей жизнью. Потом появился главный храм Катогике. Здесь ступаешь как-то осторожно, каждый шаг отдается эхом. Акустика в нем заставляет петь. Причем именно петь, а не кричать, например. Вот и я не удержалась от соблазна пропеть пару нот. Благо, ничей чуткий слух это не покоробило — я в церкви одна. Теперь надо свернуть налево, в церковь Авазан («водоем, бассейн»). Тихонько журчит ручей. Колени тянутся к земле. Губы целуют ледяную воду. Живую. Живородящую.

***
Теперь по ступенькам наверх. На скорости одышки. Дверь в скале. В скалу. На стенах в коридоре галерея хачкаров. Точнее было бы сказать хачжайров. Это не отдельные камни — «кар», а кресты, высеченные прямо в скале — «жайр».

Дальше, под своды. Сознание пытается сохранить привычное пространственное мышление. Цепляется за поверхностные мысли. Но сползает вниз, в глубину. Эти стены не выложены, а вложены. Внутренний панцирь пещеры. По сути это скульптура. И вот что осталось, когда все ненужное было убрано. По крупице. По горсти.

У создателя этих барельефов не было права на ошибку. Ведь выбивали их не на отдельном камне, который в случае чего можно было и заменить, а на самой скале. А значит, нужно было быть точным с первого же подхода. И это удавалось. Изо дня в день, из года в год резец скользил по тверди без робости, без тени сомнения.

Почти все эти шедевры подземной архитектуры были построены после того, как монастырь был приобретен князьями Прошянами. Огромный барельеф родового герба со львами, прикованными массивной цепью к голове быка, горделиво красуется, будто огромная печать, на одной из монастырских стен.

***
Здесь так много самостоятельных молелен, где могли одновременно совершаться богослужения! Из-за них монастырь когда-то называли Монастырем семи церквей или Монастырем сорока алтарей. Почему же так случилось? По одной из версий, тому есть и чисто практическое объяснение. Состоятельные прихожане хотели иметь в храме свое постоянное место и готовы были за это платить. Сколько же Гегардов еще предстоит построить, сколько крестов воздвигнуть на куполах, чтобы победить в человеке гордыню? Ну, или, по крайней мере, не позволять ему возводить ей памятники хотя бы в храме. Пусть даже такие великолепные.

***
Пальцы тянутся к стене. Словно пытаются нащупать линию судьбы, единую, со множеством отпечатков, оставленных здесь в разное время другими пальцами. Создатели, хранители, страждущие... Наверное, есть какая-то жизненная необходимость быть к ним причастным. К архитектору Галдзаку. Братьям Закарэ и Иванэ, которые в 1215 году построили главный храм Катогике. К князю Прошу, который покоится в одной из пещерных часовен. К известному армянскому историку Мхитару Айриванеци, который жил в одной из этих пещерных келий в XIII веке. Этот мудрец руководил не только высшей школой Айриванка, но и опекал все религиозно-культурные центры того времени, в том числе знаменитый университет Гладзор в Танаате. И к тысячам, тысячам неизвестных людей, молящих о чем-то и благодарящих за что-то Бога. Так на меня похожих… 

***
Кажется, Андрей Битов в «Уроках Армении» писал, что тот, кто создал Гегард, бросил вызов Богу. Кажется? Интересно, что я сейчас делаю: боюсь присвоить чужую мысль или высказать свою? Робею. Назвать возведенное во имя, созданным вопреки. Нужен смысловой компромисс. Скажем, такой: а может, это одно и то же? Внутри происходит что-то очень тревожное. Как будто вот сейчас ты поймешь что-то, чего понимать нельзя. Наверное, то самое, ради чего ты вообще родился.

***
Взгляд через плечо. Взгляд вора, который забрал у монастыря все и уносит с собой. Немного боясь своей добычи. Немного не понимая, что с ней делать. А Гегард стоит на белом снежном постаменте. Не на вершине. На груди. На вдохе. И найдет его лишь тот, кто его ищет.

Анна Лоренц

Фото: Айк Мелконян