8. Карабахцы и русские

Когда мы ездили по обстрелянным азербайджанцами селам Карабаха, то я задавала вопросы и их переводили на армянский. В какой-то момент я спросила заместителя мэра Мартакерта Артура Асаряна, что он думает о том, что Россия перевооружила Азербайджан. Я еще не успела договорить свой вопрос по-русски, как он ответил мне, не дожидаясь перевода. Ответил тоже на русском, очень эмоционально:

- Россия не хочет войны! Русские нам всегда помогали! Мы всегда были друзьями с русскими! Всегда Россия была другом армян, Армении. Мы верим, что все будет хорошо.

Карабахский народ - единственный, кто предложил России помощь своей армии во время чеченской войны. Они знали, что русским ребятам тяжело воевать в горах, а карабахцы в горах выросли, и опыт боевой уже имелся.

Карабахские армяне были готовы воевать с русскими плечом к плечу, а в это время украинские наемники убивали и русских, и армян, в Чечне и Карабахе. Так кто тут братский для русских народ? Хотя... наемники национальности не имеют.

9. Армен

Семь спорных районов

Армен Саргсян – начальник информационного управления МИДа. Красивый, широкоплечий, сдержанный и спокойный. Он видел множество иностранных журналистов в Карабахе. Все они приезжают и уезжают. А он остается. Это его земля, и здесь идет война. Он «не раскрывается», не растрачивает свои эмоции. Он просто хорошо выполняет свою работу, и мы можем только догадываться, какие чувства скрываются за этой невозмутимойвнешностью.

Обычно Армен бесстрастно переводил наши вопросы тем, кого мы опрашивали, хотя нас и так прекрасно понимали, но однажды Сасланбек спросил старосту села, Талыш про семь районов, которые упоминаются в прессе в связи с возможной передачей их Азербайджану.

И тут наш всегда такой спокойный Армен, вместо того, чтобы, как обычно, перевести вопрос на армянский, возмущенно возразил, что такие требования не были озвучены. Мы соглашаемся, что официально это не было заявлено, а Армен, забыв, что в его функции входит перевод вопроса старосте, отвечает сам, что любые разговоры о возможной передаче семи районов воспринимаются «негативно и очень болезненно», и мы понимаем, что это он сам, будучи частью этого народа, реагирует «негативно и очень болезненно».

Никакой невозмутимости не было на его лице в тот момент. Перед нами стоял молодой человек, душа которого, была опалена потерями этой войны, и он, как и все карабахцы, готов был защищать каждую пядь родной земли.

10. Сасланбек

С Сасланбеком у нас сразу возникли доверительные дружеские отношения. Не было никакого соперничества, наоборот, показывали друг другу удачные ракурсы, взбирались вместе на пригорки, чтобы получше снять удивительную природу Карабаха.

- Сасланбек, забирайся сюда, наверх, отсюда такой вид открывается!

- Алла, ты здесь успела снять?

Чеченец и русская. У каждого из нас своя боль за те чеченские войны, и герои у нас разные.

Сасланбек обладает всеми качествами хорошего журналиста. Он любознателен, как и должно быть представителю этой профессии, старается быть объективным и умеет выслушать и принять чужую точку зрения - редкое качество.

Бедный барашек

Вопросы он задавал самые разнообразные. В первый день мы ехали с Арменом, которого Сасланбек настойчиво называл «Арсеном», а за ним и я, понадеявшись на то, что он, как кавказец, лучше знает, кого как зовут. Армен невозмутимо отзывался на оба имени. Сасланбек спрашивал, как знакомятся в Карабахе, могут ли сами выбирать себе половинку. И вдруг я слышу:

- А как у вас забивают барашка?

- Ну, - задумчиво отвечает Армен, как всегда, с непроницаемым выражением лица, - его вначале подвешивают...

- Хватит! – кричу я, - Вы что, других тем найти не можете?! Ужас какой, еще и подробности тут пытаются изложить! Я не хочу слышать, как убивают бедного барашка!

Мужчины засмеялись, а Арарат сказал:

- А молодой барашек такой вкусный, - и поцеловал кончики своих пальцев.

- Ну, вы что!? Я же все представляю сразу. Бедный детка-молоденький барашек... А они его «забивают», да еще и подвешивают!

- Ну, Алла, - сказал Сасланбек, - ты так нас вегетарианцами сделаешь.

- Я точно ею стану после ваших рассказов!

Все посмеялись, и мынекоторое время ехали молча. Потом с заднего сиденья, где разместились Армен с Сасланбеком, раздался приглушенный голос:

- А топором вы их ...

- Нет! – кричу я, - Хватит! Вы можете с этих кровожадных тем переключиться на какие-то другие? Лучше говорите о том, как знакомятся в Карабахе!

Мужчины хохотали, и я, в конце концов, тоже стала смеяться.

О религии

Сасланбек – человек глубоковерующий. И как он сам говорит, это необходимое условие: человек должен быть верующим.

- Не дружишь с религией? - спрашивает он меня.

Нет, говорю, не дружу. На самом деле, я куда хуже отношусь к вопросам религии. Церковь, как и любой институт, оперирующий сводом правил, регулирующих поведение человека, считаю созданной для того, чтобы контролировать умы, сердца и кошельки людей. Пустой храм на горе, который показали нам в Карабахе – идеальный храм. Там нет служб, там ничто никому не навязывают и не собирают мзду. Туда приходят те, кто чувствует в этом потребность. Сами и убирают. И расположен он на вершине: там только ты и Бог. Такой храм – для души.

Сасланбек – традиционный мусульманин.  Он неоднократно повторял, что Грозный и Степанакерт – только те два города, где нет ночных клубов:

- Только здесь, в Карабахе, сохранилось христианство таким, каким оно должно быть.

Я понимаю, что к христианству у мусульман много претензий. А мы, со своей стороны, говорим о «хорошем исламе», подразумевая, что есть и «плохой». Вслед за своим президентом он повторяет: «То, что делает ИГИЛ, не имеет никакого отношения к исламу».

Как-то, рассуждая об исламе, Сасланбек спросил:

- Алла, а как ты, например, относишься к многоженству?

- Плохо отношусь.

- Вот! – воскликнул Саланбек, не ожидавший другого ответа, - А ведь мужчина, берущий вторую жену, заботится о ней, обеспечивает ее. Бедный человек не сможет взять вторую жену.

- Я понимаю, другая культура, другой менталитет. Ваши обычаи – это ваши обычаи, но лично я хотела бы быть единственной у своего мужа.

- Все наши женщины хотят того же, - тихо согласился Сасланбек.

Он задает провокационные вопросы не для того, чтобы вызвать спор, а для того, чтобы понять эту спорную точку зрения. Может, согласиться с ней, может – нет, но при этом со своей стороны ничего не навязывает. Сасланбек слышит других людей, он их уважает, кем бы они ни были и как бы ни думали. И чем больше я его узнавала, тем больше уважения он у меня вызывал, как человек и как журналист.

Вечером мы гуляем по улицам Степанакерта. Сасланбек рассказывает мне, как он видит причину возникновения майдановского протеста на Украине и поражение его. Мне кажется его взгляд немного сторонним, хотя и во многом правильным. Для меня же Донбасс – тема болезненная - там уничтожают мой народ. Я говорю о роли Запада в раздувании конфликта, о применении психотронного оружия, об особенностях украинского и русского менталитета и о том, как была использована тема ВОВ и что такое эта тема для русских, а также о многих других составляющих этого конфликта, о которых он, возможно, и сам хорошо знает, но слушает внимательно.

Лица разной национальности

Мы шли по залитой вечерними огнями улице Степанакерта, и Сасланбек, рассказывая что-то, обронил: «лицо русской национальности». И посмотрел на меня. Я не отреагировала, тогда он уточнил:

- Ну, вы же говорите про нас «лица кавказской национальности».

Я рассмеялась. Он тоже. И мы так шли, два лица: одно – русской, другое – кавказской национальности и смеялись во весь голос над этими нелепыми определениями.

Про русский язык

Мы сидим за столиком ночного кафе у самой большой гостиницы Степанакерта – «Европы».

Наш столик заставлен чашечками от кофе, а пепельница полна окурков сигарет, которые курит Сасланбек.

- Знаешь, - говорю я, - в Карабахе мне не стыдно, что я коряво говорю по-русски.

- Потому что здесь все так разговаривают, - смеется Сасланбек.

Я тоже смеюсь. За долгие годы, проведенные в США, я часто была лишена возможности говорить на родном языке и сейчас, бывает, с трудом подбираю слова или заменяю их на английские. На самом деле, я была приятно поражена тем фактом, что в Карабахе по-русски говорили все. Кто-то лучше, кто-то хуже, но все знали русский язык, в отличие от Еревана, где молодежь более вестернизированная.

Я говорю Сасланбеку:

- Вот ты задаешь вопрос простым сельчанам: «Считаете ли вы, что являетесь жертвами геополитических игр?» Для них русский - вообще не основной язык, а тут такой вопрос. Они думают: что он такое сказал? 

И мы оба опять смеемся.

- А ты заметила, - спрашивает Сасланбек, - они говорят, пусть политики решают, пусть политики договариваются, а как я спросил про семь районов, то сразу: нет, стеной встанем, не отдадим!

- Заметила, - улыбаюсь я, - это уловка такая -- пусть политики решают, но лишь в том случае, когда правительство выражает точку зрения народа.

Отрывок из одной из бесед с жителем Талыша:

Сасланбек: Какова перспектива решить этот вопрос на местном уровне, договориться с той стороной, с людьми по ту сторону фронта? Есть такая возможность?

Житель: Как такое может быть? Такое невозможно. А по-вашему, это дело рук простого народа решать такие вопросы?

Сасланбек: Ну, народ-то должен договариваться?

Житель: А что мнение народа должно решать такие вопросы?

Сасланбек: По идее - да.

Житель: Такие вопросы должны решать на самом высоком уровне.

Сасланбек: А если под давлением мирового сообщества будет принят план, который был озвучен, чтобы передать семь районов, тогда вы примете решение политиков?

На эти слова последовала бурная реакция. Был отброшен всякий официоз, никто не ждал перевода на армянский: "Мы будем стеной стоять!", "Не отдадим нашу землю!" – слышали мы в ответ.

11. Арарат

Люди одарены по-разному. Мы восхищаемся чьими-то картинам, слушаем прекрасную музыку, становимся свидетелями научных открытий. А у кого-то  – дар быть человеком. От таких людей исходит тепло, и мы сами не понимаем, почему так хочется находиться рядом с ними. Не нужно разговоров, ничего не нужно, просто быть рядом, потому что с ними уютно и тепло. Вот такой человек Арарат.

Когда я прилетела в Ереван, в карабахском консульстве меня спросили, нужен ли мне водитель для поездок по республике.

- Конечно, - ответила я, - почему бы и нет.

Из Еревана в Карабах мы приехали ночью, я забыла название гостиницы, номер в которой мне забронировали, переночевала в ближайшей и только на следующий день узнала, что Арарат долго за полночь ждал меня у нужной гостиницы, чтобы представиться и договориться о планах на следующий день.

Возить журналистов и туристов - это его работа, и он ее любит.  В республике непростая экономическая ситуация. В край, идеальный для туризма, не каждый рискнет поехать из-за нерешенного военного конфликта. Но когда я спрашивала Арарата, согласился бы он поменять эту работу на другую - более хлебную, слышала в ответ твердое: «Нет, я буду делать то, что делаю».

Думаю, что Арарат - очень нужный Арцаху человек. Он не просто водитель - благодаря таким людям, как он, мы не только созерцаем красоту гор и долин, уникальные исторические памятники - свидетельства многовекового пребывания армян на этой земле, любуемся чистенькими улицами Степанакерта, но и чувствуем дух этого народа – его открытость, доброту и отвагу.

12. Самая трагическая дата в истории армянского народа

24-го апреля Сасланбек хотел поехать в Шуши и Гандзасар. Я же планировала принять участие в мероприятиях, посвященных геноциду. Но возивший нас Арарат мудро решил, что просто надо все совместить. Так и сделали. Утром мы отправились к мемориалу. Снимали людей, несущих цветы к памятнику жертвам геноцида. Я еще раз подивилась единству этого народа. Шли все жители. Старики и молодые. Группами или поодиночке. Вели за руки детей, чтобы и они привыкали к тому, что необходимо прийти к этому месту и возложить цветы в память о невинно убиенных людях.

И потом они, когда вырастут, также приведут к этому мемориалу уже своих детей. Чтобы не иссяк источник уважения и сопричастности, чтобы не прерывалась связь со своими корнями и сохранялась из поколения в поколение традиция чтить память погибших во время самого постыдного действа человечества – массового истребления себе подобных.

Недавняя агрессия Азербайджана добавила горечи жителям Нагорного Карабаха в эти дни. Не было людей, которые бы не вспоминали первую карабахскую войну и не говорили бы о недавней 4-х дневной. Обстановка в Карабахе в те дни оставалась тревожной. В пограничной зоне продолжались обстрелы из минометов и гаубиц.

Как и ожидалось, накануне дня памяти жертв геноцида азербайджанские войска вели интенсивные обстрелы боевых позиций Карабаха. А вчера в Степанакерте хоронили молодого солдатика. Темы геноцида и отражения агрессии сплелись в одну. «Попрано соглашение о перемирии и его укреплении, проигнорированы пять совместных заявлений президентов стран-сопредседателей Минской группы ОБСЕ: России, США и Франции, совершены ужасающие военные преступления; и мы сейчас говорим всем – укажите на агрессора», – заявил в этот день президент Армении Серж Саргсян.

Можно сколько угодно отрицать факты недавней агрессии или геноцида, совершенного более ста лет назад, но это не изменит ни сегодняшнюю реальность, ни события прошлого. От того, сколько стран признают геноцид армян, количество убитых не уменьшится, как и факт азербайджанской агрессии останется фактом, кто бы и сколько бы его не отрицал.

13. Воинское кладбище

Рядом с мемориалом, посвященным жертвам геноцида, возвышался обелиск в честь победы в Великой Отечественной войне и памяти о воинах Красной армии. Высокий обелиск, очень впечатляющий, несмотря на свою простоту.

И тут же был вход на воинское кладбище. Здесь похоронены все, сказали нам, и те, кто пал в Отечественной, в Афганистане, в первую карабахскую и те, кто погиб сейчас – в 4-х дневную.

Русская и чеченец

Возле групповой могилы ребят-десантников стоял старик.

- Это ваши близкие? - спросили мы, подойдя поближе и извинившись, что беспокоим его в такой момент. Оказалось, что похоронены чужие ему ребята, но он стоял, склонив голову перед их могилой.

- Вы откуда, - спросил он, - из России?

- Я  -  чеченец.

- Я  -  русская, - улыбнулась и уточнила, - чеченец и русская.

Сасланбек подхватил:

- Вы понимаете? Вот, так и должно быть: чеченец и русская.

Мы переглянулись: да, так и должно быть. Люди могут и должны жить в мире. И «русская», и «чеченец» могут вместе, плечом к плечу, собирать материал и делать все на информационном фронте, чтобы не было войны.

Старик на это не отозвался. А я подумала, что его сердце наполнено болью за карабахские войны, также, как и наши с Сасланбеком, хотя и по-разному, за чеченские. Те, кто развязывает эти войны, они не посылают туда своих сыновей. Их сердца не кричат, когда пуля или осколок обрывают чью-то жизнь. Для них народ  -  масса, которую не помешало бы сократить. Мы с ними  разной крови.

14. Шуши

Мы едем в Шуши – историческую культурную столицу Арцаха, расположенную совсем рядом со Степанакертом. Этот отрезок пути покрыт крутым серпантином, и Арарат осторожно ведет машину, замедляя ход на поворотах, следующих один за другим. Он озабоченно поглядывает на меня: не укачало ли.

Мы въезжаем в город, ходим по улицам, видим следы разрушений от той, первой войны... Мне говорят: «Это результаты обстрелов нашей армией. Азеры стреляли отсюда, и сюда же шла ответка...»

Раньше, до войны, много азербайджанцев жило в Шуше. А сейчас я даже не знаю, остались ли они здесь или все выехали  в Азербайджан.

Армянин из Шуши

Одного из них мы встретили, и он рассказал нам свою историю.

- Я родился в Степанакерте, работал слесарем. Попал в плен к азербайджанцам. Азербайджанский ОМОН взял меня. 6 месяцев у них сидел, били, мучили... у меня теперь 2-я группа инвалидности. Потом меня депутат вытащил оттуда.

- А ваше отношение к азербайджанцам изменилось?

- Я раньше считал себя азербайджанцем, как отец. А теперь я называю себя армянином.

-  Что вы чувствовали, когда началась 4-дневная война?

- Это бессмысленная война. Мы сильнее.

- Но у них же лучше вооружение?

- Все равно, мы сильнее и победа всегда будет за нами.

Женщина из киоска

Арарат ведет нас в церковь Казанчецоц.

Рядом с ней - киоск с сувенирами. К женщине, работающей в киоске, я подошла спросить можно ли мне в джинсах и с непокрытой головой войти в церковь. Последовал привычный вопрос: кто, откуда? И дальше - разговор о войне.

- До сих пор не заживают раны от той войны и от погрома в Сумгаите. Я в 95-м переехала из Азербайджана, здесь взяли меня работать, я стала немножко ходить. Вот видишь, - она показывает больные ноги, -  сейчас как слышу, что война  -  не могу.... Это такое горе!

- Как вы эмоционально пережили эту 4-дневную войну?

- Очень тяжело. Слишком.... Моей маме 83 года, инсульт, папе 87 - тоже самое. Тогда, в первую, брат погиб. Они когда услышали, что опять война, так их инсульт и разбил.

- Вы приехали из Азербайджана. Вы армянка?

- Я армянка. Мы там жили давно. Нас потом выгнали. Страшно было. Сын в школу пошел, его сумку бросили с 4-го этажа. И сказали при этом: «Сегодня я твою сумку брошу, а завтра, если придешь в школу, тебя буду бросать». У них что, сердца нету? Их тоже матери рожали. Мать, что, не знает,  что  нельзя пускать сына на войну? Мы не хотим войны, мы хотим голубое небо, чистое, чтоб люди не гибли, чтоб наши дети в мире росли!

- Любая мать, в любом конце земного шара, кем бы она ни была, армянка, азербайджанка, русская хочет того же.

- Зачем тогда они пускают, зачем они глаза не открывают, не говорят: «Что ты делаешь? Хватит, да, хватит!» А они уже не год  и не два говорят: «Карабах наш». Как ваш, если здесь нет никакого вашего памятника, ничего-ничего нету?

У нас там, в Азербайджане сосед был. У нас во дворе жили азербайджанцы. Так, если мы чем-то угощали, давали наполненную тарелку, то никогда тарелку не возвращали. Все, уже их стала. Так и наш Карабах хотят забрать… Ты вот возьми шарф, надень. А что в джинсах – ничего. Это можно.

Я набрасываю легкий белый шарф на волосы, и мы с Сасланбеком входим в церковь.

Сасланбек, мусульманин, смотрит вокруг, делает снимки. Я не отношу себя к верующим людям, но крещусь и прошу: «Боже сохрани эту землю и этот народ!»

В Шуши мы видели полуразрушенные мечети, и Сасланбек огорчался, спрашивал, почему не восстановили. А я думала, что, наверное, не для кого. Это раньше в Шуши жили мирно, играли «смешанные» свадьбы армяне и азербайджанцы, а теперь война разогнала всех по своим гнездам.

Об азербайджанских беженцах

В одном из комментариев к моей статье о 4-х дневной войне в газете RINF, было написано:

«Я хотел бы уточнить, как обращались с азербайджанцами в период войны 1991-1994 годов, что  было затронуто в этой статье, но не в полной мере. Армянам-беженцам, которые являлись выходцами из Азербайджана, и проживающим в Карабахе сегодня, на самом деле было не так легко, как азербайджанцам, проживавшим в Армении и, пережитые ими трудности, таким образом, несравнимы. Армяне подвергались резне в Азербайджане. Таких преступлений против азербайджанцев в Армении не было. На самом деле, в то время, как армяне в Азербайджане потеряли все и бежали, опасаясь за свою жизнь, азербайджанцы в Армении имели возможность продать свое имущество и спокойно переехать в Азербайджан. Вот разница между армянской и азербайджано-турецкой культурами».[1]

Я обратилась к Араму Хачатряну с вопросом об этом. Он ответил:

- Сейчас многие азербайджанские ученые говорят, что это было насильственное переселение азербайджанцев. Но на самом деле этого не было. Тем, кто переселялся, выплачивали деньги за их дома, за скот.

- По этому поводу много спекуляций. Пишут о том, что Армения прессовала азербайджанцев, ставят фотографии, рвущие сердце. Но известно, что им разрешали продавать собственность, они мирно выезжали.

- Первыми беженцами стали армяне, после Сумгаита, потом из Баку, после погромов. В Азербайджане проживало 500 или 600 тыс. армян. 340 тысяч только в Баку проживало. И когда они начали армян выгонять, стало понятно, что армяне не могут там оставаться. В это же время стали азербайджанцы бежать. Я расскажу по поводу землетрясения в 1988 году[2]. Жители всех азербайджанских сел на территории Ширакской области, где было змлетрясение, уехали за два дня до этого страшного события, как будто получили предупреждение. [3]Так вот, о том, как они уезжали. В моем доме, в Москве, живет электрик Сандро, он покупал дом у азербайджанцев в том селе. Так он рассказал, как все азербайджанцы продали свои дома, погрузились и спокойно уехали. Все было сделано по закону. А некоторые потом вернулись, после землетрясения, и получили компенсацию за разрушенные дома.

Конечно, не так легко было тем, которые вынуждены были оставить свои дома во время войны. О беженцах первой карабахской войны я спрашивала и Ашота Бегларяна:

- Война есть война, - сказал Ашот, - тот же Агдам сейчас полностью разрушен. Оттуда велся обстрел Степанакерта. У меня в статьях об этом написано. Я был лично свидетелем. И писал не сейчас, а тогда, по горячим следам. Из дальнобойных орудий обстреливали, из Агдама. В этом Агдаме концентрировалась их основная военная группа для нападения на Степанакерт. Этот город они превратили в военную базу,и население служило живым щитом. Может быть, они думали, что мы не осмелимся напасть. Но это война,  оттуда стреляли по нам, и раз оттуда шла агрессия, мы постарались подавить эту агрессию. Естественно, ни один нормальный человек не  захочет стать бессмысленной жертвой жестокой бойни. Это была зона боевых действий, и люди, кто добровольно, кто вынужденно, оставили ее…

Когда освободили Шуши, там в армянской церкви 10 тыс. снарядов «Града» было. Азербайданская сторона церковь как склад использовала. Если бы армяне взорвали его, то вместе со своей церковью.

Потом, уже в Москве, Арам Хачатрян скажет:

- В Степанакерте дети рождались в подвалах. Воды не было, света не было. Люди выходили за водой, их убивали. Один российский журналист, который попал в Шуши, написал, что ночью пьяные азербайджанские солдаты ради смеха могли дать очередь по жилым кварталам Степанакерта. [4]Они использовали ракетные комплексы, они там хохотали, а люди гибли. Тогда и встал вопрос освободить Шуши.

Из того же комментария в RINF: «Да, это, правда, что для азербайджанцев, которые жили в Карабахе, все было не так просто, как для азербайджанцев из Армении, но с другой стороны, почему должно было быть иначе, если Азербайджан начал войну против Карабаха, подвергал армян голоду, осуществляя тем самым геноцид? Агрессия Азербайджана была причиной того, что побудило азербайджанцев покинуть Карабах, в силу необходимости».

________________

[1]http://rinf.com/alt-news/editorials/words-recent-four-day-war-nagorno-k…

[2]7 декабря 1988 года в 11:41 по местному времени произошло землетрясение в Спитаке, достигшее 12-ти баллов по шкале Рихтера, в результате всего за 30 секунд целый город со своей инфраструктурой, множеством зданий, местными жителями был разрушен. Погибло 25 тысяч человек, 500 тысяч человек осталось без крова. 

[3]Есть версия, что землетрясение произошло вследствие военных испытаний, о подготовке и проведении которых, хорошо знал тогдашний глава Советского правительства иуда-Горбачев.

[4] Расстояние между Степанакертом и Шуши примерно 14.6 km.

15. Поездка в Гандзасар 

В Гандзасар и Шуши мы с Сасланбеком поехали не по заданию своих редакций, но чтобы услышать биение сердца Арцаха. Не побывав в Гандзасаре, невозможно до конца ощутить красоту этого края и его величие.

Это была поездка «для себя». С нами не было сопровождающего, но Арарат прекрасно справлялся с ролью гида.  Он охотно отвечал на наши вопросы, возил нас по тем местам, которые могли быть интересны каждому из нас: показывал мечети Сасланбеку, зная, что ему, как мусульманину, это важно, познакомил меня с человеком, побывавшим в азербайджанском плену, помня, что я собираю материалы и о первой карабахской войне.

Жингялов хац

Мы остановились возле огороженной частоколом кухни и двух столов со скамьями - такого импровизированного «кафе», и Арарат сказал:

- Помнишь, ты вчера говорила, что лепешки из травы хочешь попробовать? Вот, здесь их делают.

Об удивительных лепешках нам рассказал Армен Саргсян, уточнив, что это настоящее, чисто карабахское блюдо - жингялов хац.  Их делают с начинкой из двенадцати видов зелени и трав. Мне сразу захотелось попробовать, но к следующему дню я об этом забыла, не сочтя важным, а Арарат запомнил, как помнил любые мелочи, которые, по его мнению, могли быть кому-то интересны.

День был ярким, солнечным, по-весеннему теплым. Мы сидели за большим деревянным столом, ели вкуснейшие «травяные» лепешки и пили сладкий крепкий чай. И казалось иррациональным, что не так далеко совсем недавно рвались снаряды, а где-то на передовой до сих пор раздаются хлопки от выстрелов снайперских винтовок, несущих смерть.

В гостях у Бога

Гандзасар виден издалека. Он стоит на горе, возвышаясь своим величием над всем остальным миром. Мы подъезжаем к  монастырю и вначале фотографируем жизнь вокруг него: выбивающиеся из под камней маки, тихую лошадь, пасущуюся у стен.

Затем отдаемся во власть вечной красоты Гандзасара.

Ослепляющее солнце, древние, впитавшие века камни, нежные розы, обвивающие их тонкими стеблями.

Я думаю о том, что Гандзасар совершенен. Поднимаюсь наверх и смотрю на этот яркий живописный край через бойницы. Таким он создавался: прекрасным и мирным... и я шепчу, не знаю кому, может быть Богу: «Не надо, не надо убивать эту красоту, пожалуйста... Здесь не нужны бомбы, здесь – мир и труд, здесь живут красивые люди, влюбленные в эту землю. Сохрани их, не позволь уничтожить их!».

Армянин из Хельсинки

Внизу плакал армянин.

- Я из Хельсинки, - говорил он по-английски. – Это моя земля. Я не хочу войны. Я живу в Хельсинки, но это – моя земля... Не надо войны, не надо смертей...

Он подходил к каждому из нас, плакал и произносил эти слова. Не все понимали английский, но о чем он плачет, понимали все.

Ежевика

На обратном пути мы останавливаемся, чтобы сделать снимки алых маков.

Мы стоим у обочины дороги. Сасланбек курит:

- Сейчас здесь покурю. В машине же нельзя, - он улыбнулся.

- Не, нельзя. А то меня укачает.

- Да, да. Я знаю.

- Я на крутых поворотах очень медленно еду, чтобы тебе плохо не стало, - это уже подошедший Арарат вклинился в разговор.

- Конечно, я это заметила. Если бы был другой водитель, уже бы мертвая лежала от этих ваших серпантинов.

Арарат смущенно улыбается, но ему приятно, что его забота не осталась незамеченной.

Я присаживаюсь на корточки у одного из кустов, которые во множестве растут у дорог.

Разглядываю его и поворачиваю голову к Сасланбеку:

- Смотри, здесь везде эти кусты. Что это, не малина же?

- Нет, не малина, давай Арарата спросим.

- Арарат, - кричу я отошедшему к машине водителю, - а что это за кусты такие, что везде тут у вас растут?

- Это черная ягода такая. Ой, забыл, как называется! - и он расстроенно качает головой.

- Ежевика?

- Да, да! Ежевика!

- Вот бы выкопать кустик, - говорю вполголоса Сасланбеку, - и привезти домой. Посадила бы. Маленький кустик такой... да неважно, когда ягоды будут. Главное, у меня во дворе будет частичка Карабаха.

И Сасланбек сразу все понимает. Тушит сигарету, садится рядом на корточки, нагибается к кустику и говорит:

- А что, можно же выкопать, смотри, вот так. А потом корни в мешочек или даже бутылку пластиковую. Понимаешь? Горлышко у нее срезать, туда корнями засунуть и замотать. Так и довезешь.

А я удивляюсь тому, что не успела я озвучить свое желание, а он уже рассказал мне, как его осуществить. Это хорошо, что Арарат был в стороне - если б услышал, то, наверняка, принес бы мне кустик к отъезду, а у меня просто не было места в багаже.

"В другой раз, думаю я, в другой раз я обязательно выкопаю кустик ежевики".

16. Ашот

Вначале 90-х я выехала в США и детали первой карабахской войны, ее герои и сопутствующие ей произведения литературы и искусства прошли мимо меня. Об Ашоте Бегларяне я услышала в Москве. «Вы обязательно должны с ним встретиться!» - говорили все, и я представляла маститого, седовласого писателя - старого и мудрого.

Уже в Карабахе мы созвонились и договорились о встрече. Я ждала у МИДа и по широкой улыбке поняла, что высокий, молодой в свои 40 с небольшим лет, мужчина, идущий мне навстречу, был знаменитый карабахский писатель, журналист, воин и политический деятель.

Его улыбку знают все в Степанакерте. «Ашот? А вы видели его улыбку?» «Он всегда всем улыбается, наш Ашот, такое у него доброе сердце». Эта улыбка как его визитная карточка.

Если вы прочтете его книги, то все про него поймете. Оставаться человеком, что бы ни случилось – это его жизненное кредо. Не убить в себе звездного мальчика, сохранить чистоту души, и тогда – все получится, и человек сможет состояться, как личность, как мужчина.

По дороге мы встретили жену Ашота, красивую, ухоженную женщину. Она совершенно не  удивилась неожиданной гостье. На Кавказе женщины всегда рады гостям, которых их мужчины приводят домой. Удивительное гостеприимство – одна из характерных, наиболее привлекательных черт этого народа.

Пока Сирвард готовила ужин, я осматривала кабинет Ашота. Все стены, полки, книжный шкаф были заполнены наградами. Ну да, подумала я, он действительно маститый писатель, уважаемый и ценимый. Можно ли назвать его мудрым? Определенно, если он в свои годы является помощником президента республики. Так что я оказалась права в своих ожиданиях, ошибившись только в возрасте.

Мы сидим за столом, и Ашот рассказывает о 4-х дневной войне.

- Ночью начались обстрелы. Я пошел в комнату к своему младшенькому, поправить одеяльце. А он не спал. «Папа, что это грохочет?» - спросил он. Я подумал, что такое сказать, чтобы он не испугался, и ответил: «Это фейерверк, наверное». А он посмотрел на меня, серьезно так, и говорит: «Ты что, папа, какой же это фейерверк? Это стреляют где-то».

Мы смеемся над папиной неуклюжей попыткой защитить сына от жестокой реальности. Почему мы смеемся, думаю я, ведь совсем же не смешная это ситуация? Наверное, от своей беспомощности, от того, что дети во время войны взрослеют быстрее и, к сожалению, понимают многое из того, что мы, выглядя нелепо, пытаемся скрыть от их хрупкой психики. И наш смех над самими собой - это тоже защита, уже нас самих, от горя, что не в наших силах уберечь детей от реальности войн.

Это нечестно, думаю я, слушая этот рассказ. В шесть лет за окном должен грохотать только фейерверк. А по-другому - просто нечестно по отношению к детям. У них отнимают детство.

Разговор о 4-х дневной войне неизменно  переходит к воспоминаниям о первой.

- В ту войну применялась авиация. Летали над Степанакертом и бомбили. В городе несколько полутонных бомб падало, одна из них - на общежитие, где беженцы из Азербайджана ютились. Люди тогда в подвалах жили, месяцами, годами. Ну, у всех, кто прошел первую войну, в апреле все это в памяти  снова воскресло… Тогда, в девяностые, стоял вопрос жизни и смерти. Карабахцы должны были  защитить себя на фоне смертельной угрозы жизни. Сначала азербайджанцы стреляли из «Алазани», это противоградная такая установка. Они медленно летят, эти снаряды, можно было даже с балкона  проследить их полет. Потом пошел «Град», это гораздо серьезнее. Затем стали самолеты с бомбами прилетать и так далее.  Мы все это мы пережили.

Они пережили, но конфликт не  устранен. Люди Карабаха живут в состоянии ни войны, ни мира.

- Как это, - спрашиваю я жену Ашота, - каково это  - жить в постоянном напряжении?

Человек есть человек, и может привыкнуть ко многим вещам, даже к тем, которые поначалу кажутся неприемлемыми.

- Мы, конечно, знаем, что они всегда, в любой момент могут начать обстрелы, но страха нет, мы готовы отстаивать свою землю до конца, - говорит Сирвард. А я думаю, что в этом все женщины Карабаха не просто похожи, но едины. Каждая из них боится за детей, за близких, но вера в свою правоту, сплоченность всего народа, его внутренний дух, стремление защитить, а не отнимать, - все это делает их непобедимыми.

- Так говорят все, с кем я беседовала, - соглашаюсь я, - Такое потрясающее единство всего народа, и ты понимаешь, что людей с такой мотивацией не сломить, даже, если бы они голыми руками вышли защищать свою землю. Мужчины рвутся на боевые позиции, проникают туда правдами и неправдами. Отцы приезжают проведать солдат-срочников и остаются там, чтобы с сыновьями защищать свою землю. Остаются, несмотря на запреты.

Действительно, уровень патриотизма зашкаливает. Все население, старики, женщины, дети, – все преисполнены патриотизма и готовы, если придется, умереть за свою землю. Страшно? Конечно, страшно, как и везде, где идет война.

- Да, у нас мотивация гораздо сильнее, - утверждает Ашот. - Я уверен, что в Азербайджане многие солдаты не знают, за что идут гибнуть. Кстати, после войны я бывал в Баку, как журналист. И мы проводили опросы среди бакинцев. Там редко, из десяти, может быть, один, был готов пойти воевать за Карабах. Дело в том, что это политики, в основном, нагнетают антиармянскую ситуацию, культивируют реваншистские настроения, чтобы держать постоянно людей в готовности идти войной на армян. Понятно, что политические амбиции Алиева не позволяют ему смириться с потерями, которые, кстати, были еще при его отце. Его отец тоже пытался действовать силой против карабахцев, но он убедился, что это невозможно. И люди говорят, и в прессе даже было, что он советовал сыну не начинать  войну. Не пытаться решать вопрос Карабаха силой.

Я говорю о том, что Маринэ, одна из сестер, с которыми мы ехали в Степанакерт, навестив меня в гостинице, рассказывала о том, что люди встречают азербайджанских солдат, и те говорят, что не хотят воевать. При такой мотивации Азербайджан вынужден так активно использовать наемников.

- Отправляют на фронт талышей и представителей других нацменьшинств, от которых хотят избавиться, - поясняет Ашот. – Было также сообщение о том, что в период военных действий в Азербайджане амнистировали зеков, которых нещадно эксплуатировали на укреплениях передней линии.

Вот был такой случай, в первый день апрельского наступления увидели, что идет с азербайджанской стороны человек без оружия, с рюкзаком. Видимо, кто-то сзади его подгоняет, его используют в качестве живого средства, наверное, на него погрузили, еще и вещи какие-то, мины или еще что-то. Не все там добровольно делается. Многих так, насильно… Я видел кадры хроники, на которых население бежит, солдаты, а эти заградительные отряды стреляют по ним. Так загоняют обратно на передовую. А наши армянские солдаты готовы стать последним щитом. Хотя бывают и исключения. Но большинство знает, что за ними семья, дети, мать. Это святые понятия. Им и в голову не приходит бежать, они понимают, за что гибнут. И было множество таких примеров. Не знаю, рассказывали вам или нет. В первые дни командир, старший поста, понял, что азеров много, то есть это верная гибель, и отпустил своих солдат. Сам стал отстреливаться, нескольких убил и подорвал себя гранатой. Были и другие такие случаи. Тот же езид, которому эти звери отрезали голову, он тоже до конца стоял, погиб геройски.

Это не принимается с их стороны, они отравлены пропагандой. Наверное, не ожидали, что дух армянский такой сильный.  Потому что в первый же день столько добровольцев прибыло из Армении, несмотря на какие-то обиды, социальное положение. Одно время азербайджанская пропаганда утверждала, что в Карабахе не осталось людей, в Армении настолько разгневаны против властей, что никто не пойдет защищать Карабах. Но в одну секунду люди все это отбросили и ринулись сюда. У меня столько однокурсников, людей, у которых хорошее общественное положение, им есть что терять. Никто не остался равнодушным, пошли добровольцами. Сейчас, может быть, в них и нет нужды, потому что на передовой обученные солдаты.

Я слушаю Ашота и думаю, что, на мой сторонний взгляд, армяне относятся к Карабаху как к младшему брату.

- Как вы думаете, возможно ли в будущем присоединение Карабаха к Армении? – спрашивала я армян в Ереване и в Карабахе.

- А зачем? Это независимая республика. Это, конечно, возможно, но это их решение.

Младший брат, любимый, к которому относятся с нежностью и заботой, решил жить самостоятельно, но сосед пытается его уничтожить. Что делает старший брат? Молча собирается, берет оружие и идет на защиту младшего. Вот как-то так можно описать отношение всех армян к карабахцам. В Ереване пожилые люди говорили мне о том, что сыновья их сейчас отправились на защиту Карабаха, что им тревожно, что молятся за своих мальчиков постоянно, но ни один не сказал, что раз это независимая республика, то это их внутренняя проблема. И уж никто, конечно, не сказал, что Карабаху никто ничего не обещал. Напротив, а как же иначе, говорят армяне, это же наш Карабах!

Ашот провожает меня в гостиницу. По дороге покупает два больших хачапури «чтобы было что-то из еды «дома», «вдруг еще захочется поесть».

Алла ПИРС, корреспондент газеты Veterans Today

Степанакерт-Барселона, 2016

КАРАБАХ: СКВОЗЬ ПРИЗМУ ВОЙНЫ. Заметки корреспондента газеты Veterans Today . ЧАСТЬ I

http://russia-armenia.info/node/55484

КАРАБАХ: СКВОЗЬ ПРИЗМУ ВОЙНЫ. Заметки корреспондента газеты Veterans Today . ЧАСТЬ III

http://russia-armenia.info/node/55486

КАРАБАХ: СКВОЗЬ ПРИЗМУ ВОЙНЫ. Заметки корреспондента газеты Veterans Today . ЧАСТЬ IV

http://russia-armenia.info/node/55487