За 25 лет до киевского Майдана приговор русскому языку вынесли в Азербайджане – на бакинском Мейдане, и вслед за этим на русский язык в Азербайджане посыпалась автоматная очередь из законодательных актов. При этом, азербайджанцы в Баку составили свыше 50% населения лишь в 1960-ых годах. Об этом говорится в статье азербайджанского политолога Расима Агаева, статья которого опубликована порталом «Хаккин.аз».

«Язык мой – враг мой. И не просто враг, а враг номер один. Именно такой приговор русскому языку вынесли в Киеве, что, собственно, и взорвало обстановку. После того как была объявлена конечная цель Евромайдана – деруссификация "Незалэжной", трудно было рассчитывать на то, что Россия смирится и с этим унижением. Справедливость, однако, велит сказать о том, что с данным приговором согласны очень многие на геополитическом пространстве, именуемом СНГ», - пишет Агаев.

Автор отмечает, что найдутся люди, готовые оспорить это утверждение, однако факт состоит в том, что имеет место общая тенденция, к тому же управляемая мощными силами извне. Законодательное закрепление положения русского как изгоя там, где подобное еще недавно невозможно было вообразить – в Киеве, только подтверждает сказанное.

«Не будет преувеличением сказать, что не только в Украине, но и в большинстве независимых государств постсоветского пространства всяческое ограничение русского языка является тем вопросом, в котором власть имущие и национал-революционеры всех мастей находят полнейшее взаимопонимание. Из чего вовсе не следует, что они абсолютно правы, хуже того, что русскому пришел конец», - пишет азербайджанский политолог.

Автор отмечает, что ничего нового в войне, объявленной русскому языку, нет. До него эта же участь постигла английский, французский, немецкий, испанский, португальский. И нельзя сказать, что процесс этот – переход с колониального языка на национальный - всегда был таким уж безболезненным.

Как сказано в статье, французский писатель Бернар-Анри Леви недавно заявил, что «языковой национализм — самый коварный из всех». Популярный французский литератор пошел даже дальше, предложив следующую формулу языковой войны: «Это - негражданский национализм, который опирается на злых демонов дифференциализма».

Р. Агаев пишет, что ранее в Алжире, где национал-революционеры яростно аплодировали тем, кто призывал не произносить ни слова по-французски. А каждый алжирец-парижанин объявлялся человеком французского империализма. В Ираке, где перестраивали образовательную систему, с тем чтобы исключить из жизни интеллигенции все западное.

Автор отмечает, что ранее нечто похожее прозвучало и в Баку. В октябре 1988г., когда азербайджанцы под управлением Неймата Панахова дружно проклинали армян, КПСС, советскую власть и местную партократию, у микрофона появился очередной оратор. Извинившись за плохое знание родного языка, молодой человек сказал, что таких как он, русскоговорящих, в Баку немало. Они хотят солидаризироваться с Мейданом, кроме того, им есть что сказать. Вот этого-то ему не позволили. Оратор был освистан и под крики «Хватит! Говори на своем языке!» и смущенно покинул трибуну.

«То был первый выстрел по "великому и могучему" в Азербайджане. Он был дан как и положено - на Мейдане: разница с киевским аналогом - в одну буковку плюс четверть века. И как показало развитие событий, точка зрения Мейдана была не чужда и новой формирующейся государственной мысли. За первым выстрелом последовали автоматные очереди законодательных актов, которые получили окончательное воплощение в конституционной статье, торжественно провозглашающей, что “государственным языком Азербайджанской Республики является азербайджанский язык”», - отмечает Агаев.

Автор отмечает, что де-юре азербайджанский язык признан был государственным и в старой конституции незабываемых 70-х годов. Однако де-факто все делопроизводство, от партийного до законодательного, продолжало осуществляться на русском языке.

«И тому были веские причины: Баку – аккумулировавший огромный социоэкономический и культурный потенциал республики -оставался в значительной степени многонациональным. Кроме того, плотная, многообразная связь с союзным центром иной формы общения и не могла предполагать. Русский на всем советском пространстве конституционно был признан языком межнационального общения. Плюс он не мог не быть языком общегосударственного управления. Но революционные бури никогда не считались с такого рода тонкостями. Для информации отметим, что численность коренного населения в азербайджанской столице впервые перевалила за 50 процентов где-то в середине 60-х годов», - отмечает Агаев.

Автор подчеркивает, что к концу ХХ и началу ХХI века ускоренный отток русских, украинцев, евреев и других нацменьшинств из Азербайджана стал фактом, не требующим доказательств. Однако к этому времени в Баку, как и в ряде других индустриальных центров, выросло несколько поколений русскоговорящих. «Россия откатилась за пределы Кавказского хребта, а за ней поспешали все, кого могли принять за русского, но городское население Азербайджана продолжает оставаться билингвистичным, проще говоря, двуязычным», - пишет Агаев.

В статье сказано, что в Азербайджане могли бы, расширяя и закрепляя государственный статус азербайджанского, сохранять до известной степени значение русского как официального или рабочего. Это явилось бы проявлением уважения не столько к России, сколько к собственным гражданам. Можно было бы по примеру доевромайдановской Украины придать русскому статус регионального языка – для Баку и Сумгаита. Однако, в Азербайджане возобладал нигилистический подход, близкий по мотивации и реализации к опыту некоторых афро-арабских стран. Как минимум это было не культурно, как стало модно говорить, не толерантно, как максимум - не демократично, пишет Расим Агаев.