Рита Текеян — итальянская певица, музыкант и перформер армянского происхождения. Она не ограничивает себя жанровыми рамками и всегда готова к экспериментам. Одним из них стало исполнение песни Комитаса Kilikia вместе с туринской психоделик рок-группой No Strange. Неожиданная интерпретация известной армянской песни имела большой успех и получила высокие оценки критики. Не теряя времени на карантине, корреспондент Армянского музея Москвы Татьяна Тростникова побеседовала с Ритой по телефону и расспросила её о семье и творчестве.

— Рита, расскажи о своей семье. Где ты родилась?

Я родилась в армянской семье в Бейруте, когда там шла гражданская война. Мои бабушки и дедушки были сиротами, выжившими после Геноцида армян в Османской империи. Дед по материнской линии был родом из Турции. После Геноцида он находился в детском доме на Кипре, а потом переехал в Сирию, в Алеппо, где родилась моя мама. Переехав в Ливан, она познакомилась с отцом. Мой дедушка по отцовской линии Аведис Текеян также из Западной Армении. Он оставил родные края, когда ему было 18 лет — ещё до начала Геноцида. Видя, к чему всё идёт, отец заставил его уехать. Мать и братик деда остались там и были депортированы. А его отец лишил себя жизни, выпив яд, чтобы не попасть в руки турок — они убивали мужчин, способных воевать. Бежав из Турции, дедушка направился в Сирию, затем какое-то время находился в Палестине — это было ещё до образования Израиля на её территории в 1948 году. В конце концов он приехал в Ливан. Дед собрал воспоминания выживших после Геноцида в своём родном городе Пехесни (зап.-арм. Бехесни) и в 1956 году выпустил в Ливане книгу на армянском языке «Эпизоды Великого злодеяния, совершённого над жителями Пехесни» (арм. «Դրուագներ ապրիլեան Մեծ եղեռնեն պեհեսնիհայութեան գողգոթան»). Заканчивалась она его собственными стихами, в которых он выразил свою боль и ностальгию по родной земле. В предисловии дед просил читателей передать эту книгу своим детям и будущим поколениям, чтобы не позволить таким важным свидетельствам потеряться. Копий этой книги было выпущено мало. Где они сейчас находятся, неизвестно. У меня есть одна из них, но это не окончательный вариант, а черновая версия с отметками дедушки и правками от руки — он вносил изменения в свои стихи. Наверняка у кого-то из наших родственников остались другие копии, но я точно не знаю.

— Когда и как ты оказалась в Италии?

Помимо Геноцида, воспоминания о котором остались в нашей семье, мы стали свидетелями военных действий в Бейруте. Пережив все годы войны, в Италию я переехала уже во взрослом возрасте, в 2002 году. Мне нравилась эта страна, но мой переезд — стечение обстоятельств. Я встретила здесь свою любовь и осталась. У нас с мужем два сына.

— А когда в твоей жизни появилась музыка? Имел ли к ней отношение кто-то из вашей семьи?

Мой папа пел в хоре при армянской церкви и часто водил меня туда. Красивая армянская духовная музыка была чем-то очень естественным у нас дома, хотя папа слушал и французскую поп-музыку, и, например, группу ABBA. Так как мы жили в Ливане, у меня на слуху всегда были ближневосточные мелодии. А мой дядя-барабанщик познакомил нас с The Beatles и рок-музыкой 60-70-80-х годов. Таким образом, на меня повлияли разные музыкальные жанры. Подростком я увлеклась металлом и роком, начала слушать группы, которые узнала сама. Мне всегда нравилось петь. Около двух лет я изучала академический вокал в консерватории в Ливане. Фортепиано занималась дольше, но поступив на архитектурный факультет Американского университета в Бейруте, была вынуждена бросить занятия, так как они отнимали много времени.

— Значит, по образованию ты архитектор? Работала ли ты по специальности?

Я получила диплом архитектора в Ливане, а затем училась в Миланском техническом университете по специальности «городское планирование», чтобы подтвердить свою квалификацию в Италии. Музыка — это моя страсть, но, к сожалению, достаточно зарабатывать с её помощью у меня не получается. Это сложно. Архитекторам в Италии тоже приходится несладко. В последние годы стало особенно тяжело развивать проекты — в архитектуре кризис, нет стабильности. Сейчас я работаю в строительной компании, которая принимает участие в международных тендерах. Стараюсь постоянно развиваться и в музыке. За эти годы у меня появилась широкая сеть контактов среди профессиональных музыкантов. Я очень довольна совместными проектами, которые мы делаем, но они не приносят мне баснословных гонораров. Хотя в том, что я не зарабатываю на жизнь музыкой, есть и положительная сторона — я могу выбирать, с кем сотрудничать и что делать. Это даёт преимущество отказываться от вещей, которые мне не близки. А если бы музыка была для меня полноценной работой, боюсь, пришлось бы идти на компромиссы. Не хочу, чтобы то, во что я вкладываю душу, превратилось в обычный бизнес, когда за тебя решает твой менеджер.

— Чем, по-твоему, армянская музыка отличается от музыки других народов?

Для меня армянская музыка — это нечто очень родное. Она идёт издалека, из глубины, из самых корней. И даже если это не духовное произведение, в армянской музыке всегда присутствует святость. Может быть, потому что в каждом армянине живёт бесконечная любовь к родине, своей родной земле, с которой многие из нас разлучены. Мы рассеяны по всему миру и выросли в разных странах. Дело не только Геноциде — многих моих родственников заставила уехать из Ливана война в Бейруте. Они перебрались во Францию, Канаду, США и Германию.

— Что из армянской музыки тебе нравится больше всего?

Больше всего мне нравится Комитас — его произведения невероятно трогают. Особое значение для меня имеет армянская духовная музыка. Участвовать в армянской мессе, которая длится два часа, — лучший способ тренировки голоса. (Смеётся.)

— В твоей собственной музыке много армянского.

Когда я уже жила в Италии, в Бейруте снова началась война. Переживая эти события вдали от родных, я ощутила острую потребность выплеснуть свою ярость и начала писать тексты, которые вскоре стали моими первыми песнями. В них ещё не было следов армянской музыки. Это был рок, музыка, в которой читалась моя злость. Но я начала записывать себя дома, импровизировать и изучать свой голос, постепенно узнавая его. Выяснилось, что, исполняя армянские мелодии, он звучит лучше всего, как будто становится трёхмерным. Добравшись до этой глубины звука, я сказала себе: «Ведь это же и есть я». И решила продолжать. Книгу своего деда я прочитала уже взрослой. Мне сразу же захотелось превратить его стихи в музыку. Так, в мой альбом Manifesto Anti-War вошла композиция Yes Kou Aperet на стихи Аведиса Текеяна. Она дала мне толчок к использованию приёмов армянской народной музыки. Я добавляю мелизмы и песнопения, отсылающие к армянской традиции, исполняя композиции не только на армянском, но и на других языках — мои корни живут во мне. При этом должна сказать, что в нашей семье всегда использовали множество языков. С родственниками и армянскими друзьями мы общались на армянском, но в Ливане говорят по-французски и по-арабски. Кроме армянского и итальянского, я говорю на французском, арабском и английском. Каждый язык связан с определённой культурой и традициями. Всё это часть моего культурного багажа, и он продолжает накапливаться — путь ещё очень длинный.

— Как родилась идея исполнить с группой No Strange песню Комитаса?

No Strange — корифеи итальянской альтернативной и психоделической музыки. Альберто Эццу и Сальваторе Д'Урсо играют с 70-х годов. После того, как я отправила Альберто Эццу свои песни, он предложил мне записать что-то вместе для их нового альбома Mutter Der Erde, над которым они в тот момент работали. Мы стали думать, что бы это могло быть. Кроме моих собственных вещей, у меня было много наработок Комитаса. Я дала Альберто послушать несколько композиций, и мы решили аранжировать песню Kilikia. Наша совместная работа имела успех и получила множество замечательных рецензий. Как ни крути, признание публики помогает двигаться дальше. Моя музыка специфическая, она не для всех. Под неё не будут танцевать на дискотеке. Поэтому когда она находит своего слушателя, меня это вдохновляет вдвойне, хочется продолжать эксперименты и коллаборации. Ещё одну необычную композицию я записала со скрипачом Микеле Газичем. Эта песня вошла в его альбом, посвящённый венецианским евреям. Он весь на итальянском, но наша совместная композиция Maltamé на древнем языке, на котором разговаривали евреи в Венеции. Всем известно, что между Ливаном и Израилем не очень хорошие отношения, поэтому я, наверное, не должна направо и налево рассказывать о том, что спела на древнееврейском… Но музыка не имеет границ.

— Есть ли у тебя кумиры? С кем бы хотелось спеть?

В разные периоды меня вдохновляли разные музыканты: Дженис Джоплин, System of a Down, Black Sabbath, Led Zeppelin, Дэвид Боуи. Сейчас это группа Dan Can Dance и голос Лизы Джеррард, Диаманда Галас и её импровизации. Мне нравится, как она работает с голосом, пытаясь выйти за рамки привычных схем. А спеть дуэтом хотелось бы с Сержем Танкяном. Последний год слушаю его чуть меньше, но всё равно было бы очень интересно сделать что-то вместе. Мы познакомились на одном из его концертов в Италии и обменялись контактами.

— Для тебя важно знать родной язык, или он не является неотъемлемой частью национальной идентичности?

Сохранять свою идентичность и традиции важно — только так культура движется вперёд. Язык очень помогает, но всё индивидуально. Я знаю тех, кто не говорит по-армянски, но увлечён армянской культурой и знает об Армении больше, чем армяне, которые говорят на родном языке. Своё армянство я стала ощущать гораздо сильнее с тех пор, как живу в Италии. В Ливане, постоянно общаясь с другими армянами, не задумывалась об этом. Там крупная армянская община со своими школами, церквями и другими структурами. А в Италии меня все спрашивали, кто я и откуда, и практически никто не знал, кто такие армяне и где вообще находится Армения. Я ощутила сильную потребность в сохранении самоидентичности. Хожу на мессы в армянскую церковь в Милане. Также армянская община устраивает обеды, где можно познакомиться с другими армянами, живущими поблизости. Беру с собой детей, чтобы они знакомились с армянской музыкой и слышали армянскую речь.

— Они говорят по-армянски?

Младший ребёнок ещё очень маленький, ему нет года. Старший сын понимает язык и немного говорит, но, к сожалению, не умеет писать. Надеюсь, я смогу его научить. Сохранить язык, живя в другой стране, — задача не из лёгких. Если в Ливане много частных армянских школ, то в Италии практически нет учебных заведений, где преподают армянский.

— Была ли ты когда-нибудь в Армении?

К сожалению, нет. Но теперь, когда появился прямой рейс из Милана в Ереван, у меня больше нет оправданий. Очень хотелось бы поехать в Армению, как только закончится вся эта история с коронавирусом.

— Какие у тебя планы на будущее?

Мой дебютный релиз Manifesto Anti-War состоял всего из пяти композиций, а сейчас я хочу сделать полноценный альбом из 12–14 песен. Должна была начать записывать его на студии в марте, но по понятным причинам всё сдвинулось. Другой проект, над которым я параллельно работаю, — это песни на остальные стихи моего дедушки. В будущем хотелось бы записать их с другими музыкантами.

— О чём ещё ты мечтаешь?

Стараюсь радоваться вещам, которые у меня уже есть, и порой нахожу удовлетворение даже в мелочах. Самое главное, чтобы дорогие мне люди были здоровы и счастливы, а грандиозные мечты — это не про меня. Я не мечтаю стать всемирно известной певицей. Достаточно продолжать делать то, что мне нравится. Было бы здорово спроектировать дом, виллу или даже музей. Сейчас я занимаюсь строительством, но мне бы хотелось применить свою креативность в архитектуре. Надеюсь, что мне удастся осуществить такой проект в ближайшем будущем, поэтому не хочу называть его мечтой.

Беседовала Татьяна Тростникова,

журналист, медиа-менеджер, блогер и путешественник