РОССИЯ И ПАНТЮРКИЗМ: ПРОТИВОБОРСТВО ИЛИ ПАРТНЕРСТВО?

16 марта, 2021 - 13:28

Из истории известно, что системный кризис имперского государства практически охватывает все жизненно важные области деятельности империи, где выход во многом зависит от того, как интегрировать полиэтническое и поликонфессиональное общество, на основе каких идей и идеологии.

В XIX в. Османскую империю называли «больным человеком Европы», ибо она оказалась в состоянии хронического кризиса. Данное состояние Османского государства приводило, с одной стороны, к усилению геополитического внимания и амбиций великих держав Европы и России, а с другой – создавало угрозу развала Оттоманской империи и раздела ее обширных и стратегически важных территорий (Балкан, Северной Африки, Аравии, Малой Азии, да и собственно самой Анатолии) между «сильными мира всего». В этой агонизирующей ситуации стали закономерными обсуждения среди местной элиты новых идеологических концепций и доктрин, которые могли бы сохранить Османскую империю.

Уже в первой четверти XIX в. в эпоху «Танзимата» (османской реформации) во главе с великим визирем Мидхат-пашой, который был ярым англофилом и, возможно, сотрудничал с британской разведкой, Стамбул последовательно рассматривал идеологические доктрины османизма и панисламизма для сохранения единства собственного общества.

Суть османизма сводилась к тому, что поскольку Османское государство было основано султаном Османом и подданные называются «османами», то в обществе не должно быть разделения на этносы и религии, все являются османами и это интегрирует внутреннее единство империи перед угрозой внешнего вмешательства.

Однако данная концепция вступала в острое противоречие как с интересами многочисленных народов Османской империи, не желающих подвергаться непонятной ассимиляции и отказываться от этнической идентичности, так и интересами великих держав Европы и России, желающих использовать кризис в Оттоманском государстве для реализации собственных амбиций.

Следующая идеологическая альтернатива Стамбула была связана с панисламизмом. Некоторые эксперты полагают, что панисламизм был изначально присущ исламу с периода его становления и силового распространения в эпоху Арабского халифата (VII–Х вв.). Однако в то время данная глобалистская практика утверждения новой мировой религии не имела политического названия (определения) с приставкой пан-, соответственно идеология панисламизма впервые появляется на закате Османской империи и халифата.

Суть султанской политики панисламизма сводилась к тому, что поскольку все ведущие державы того времени являлись христианскими (как европейские, так и Россия), а религия в тот исторический период играла важное значение во внутренней и внешней политике империй, то корень всех проблем – это угроза внешнего и внутреннего христианского мира и фактора. В этой связи предлагалась насильственная исламизация всех немусульманских подданных Османской империи, что, по мнению султана, позволит сохранить внутреннее единство и территориальную целостность Оттоманского государства.

Однако и эта идеология вступала в противоречие с интересами христианских народов империи, а главное – ведущих христианских держав ХIX в., которые использовали нарушения прав христианских подданных Османской империи в качестве инструмента для политики вмешательства во внутренние дела Стамбула.

В этой ситуации поиска «больному человеку Европы» во второй половине XIX в. была предложена новая идеологическая и историческая альтернатива в форме национал-расистской доктрины пантюркизма и пантуранизма с участием масонских лож и европейских спецслужб (преимущественно Англии и Германии). Пантюркизм системно изменял суть османской государственности в смысле геополитики и ориентировал на формирование моноэтнического националистического турецкого государства с широкими перспективами образования новой тюркской империи во главе с турками Анатолии. Иными словами, пантюркизм и пантуранизм внутри Османского государства предлагали насильственную ассимиляцию нетюркоязычных народов (тюркизм), а во внешней политике – объединение тюркских и туранских народов под властью Турции, что изначально представляло серьезную угрозу территориальной целостности и единству таких ключевых государств Евразии, как Россия, Персия и Китай, где проживает значительная часть тюркских и туранских народов.

Именно данная идеология и доктрина получила развитие в условиях кризиса Османской империи и в качестве будущей внешней стратегии новой Турции приобретала поддержку ведущих стран Европы (Великобритании и Германии). Последние рассматривали пантюркизм как серьезную угрозу внешним и внутренним интересам России и поворачивали агрессивные устремления турок от Запада (Европы) на Север (Россию) и Восток (Персию и Китай). Именно поэтому пантюркизм, несмотря на нацеленность и геноцидальную угрозу против нетюркских народов самой Османской империи, стал реальностью в начале ХХ в.

Фактически более века Россия в лице пантюркизма приобрела достаточно серьезную угрозу сепаратизма и развала территориальной целостности, а ныне и в вопросах ограничения и в конечном итоге полного вытеснения геополитического влияния на постсоветском пространстве.

Россия сполна ощутила угрозу пантюркизма в годы Первой и Второй мировых войн (когда Турция с использованием целей данной доктрины прямо участвовала в войне на стороне Германии либо активно пособничала ей против Русской империи и Советского Союза), а также в период «холодной войны», где разведывательно-подрывные возможности Анкары с опорой на тюркский фактор в «тайной войне» стали реальностью.

В современный период Россия вновь стала объектом активных устремлений Турции, могла оценить угрозу турецкой «мягкой силы» (этнокультурного и языкового проникновения) и подрывной деятельности в той же Чечне, Крыму, Татарстане, Башкортостане и других национальных субъектах Федерации, а также в странах СНГ. В новейшее время, вслед за развалом СССР и образованием пяти новых тюркских государств, Турция стала проводить более прагматичную стратегию, нацеленную на поэтапную (этнокультурную, экономическую, энергетическую, транспортно-коммуникационную, институциональную, военную и политическую) интеграцию тюркского мира при своем управляющем и координирующем участии. Из опыта двух мировых войн ХХ в. Анкара осознала, что в прямом военном столкновении с использованием тактики так называемой новой эпохи «чингизиады» Турция не способна победить Россию на пути в Туран. И, наоборот, ставка на внутренний развал и ослабление внешних позиций России через «мягкую силу» и прагматичный пантюркизм вполне действенна на пути к цели, тем более при содействии того же Запада (например, Великобритании и ее устремлений к сырьевым ресурсам постсоветского пространства).

С 1992 г. Турция стала проводить новую восточную политику под девизом президента Тургута Озала: «ХХ в. станет золотым веком тюрок». В том же году Анкара создает специальный внешнеполитический орган TICA – Агентство по связям с тюркским миром, которое стало неким вторым МИДом Турции с концентрацией деятельности на реализации неопантюркизма с использованием новых исторических возможностей и с учетом прошлого опыта, а также с опорой на поэтапную политику интеграции тюркских государств (начиная с языка, этнокультуры и образования, развивая экономикой, энергетикой и коммуникациями, завершая обороной, безопасностью и политикой) в среднесрочной и дальней перспективах. С 1993 по 2006 г. Турция при поддержке Великобритании, США и Израиля реализовала в обход России новые транспортно-энергетические проекты по вывозу каспийской (азербайджанской) нефти и газа через территорию Грузии. В итоге навязанной России чеченской войны Москва фактически лишилась основного пакета и маршрута контроля азербайджанских ресурсов каспийского шельфа на турецкий и европейский рынок. С итогами же второй карабахской войны 2020 г. Турция получила новые возможности коммуникационной связи и трафика через анклавный Нахичевань и армянский Мегри с Азербайджаном и прикаспийскими богатейшими республиками Центральной Азии (особенно с тюркским Казахстаном и Туркменистаном).

Однако в России среди части экспертного сообщества существует устойчивое мнение, что Турция вовсе не противник России (хотя и активный член НАТО), а доктрина пантюркизма вообще не является угрозой российским внутренним и внешним интересам (хотя в течение прошлого столетия являлась угрозой безопасности Российского государства). Дело доходит до того, что, по мнению известного российского востоковеда и кавказоведа Станислава Тарасова, оказывается, у истоков зарождения пантюркизма в Османской Турции якобы стоял русский Генштаб и русская разведка.

Действительно, С. Тарасов прав, что граница царской России с Османской империей на Кавказе в начале ХХ в.была неокончательной, поскольку Санкт-Петербург рассматривал возможность в случае обострения военно-политической ситуации на Юге расширить свои внешние границы вглубь Малой Азии, а может, и обеспечить выход к Средиземному морю в районе Армянской Киликии с последующим установлением контроля над Иерусалимом. В этой стратегии Россия пыталась использовать этнополитический фактор тех же армян и Армянский вопрос, вошедший в практику международной дипломатии со времен Берлинского трактата 1878 г.

Однако С.Тарасов утверждает, что, согласно его исследованиям архивных материалов, именно русский Генштаб стоял у истоков зарождения пантюркизма, а его активные лидеры (например, один из членов младотурецкого триумвирата и военный министр Османской Турции в годы Первой мировой войны Энвер-паша или руководитель партии кавказских татар «Мусават» Мамед-Эмин Расул-заде) являлись агентами русской военной разведки. Вот только почему же эти агенты царской разведки так неожиданно перешли на сторону Германии и Англии – Тарасов не говорит. Ну да ладно с делом двурушничества агентуры, тем более царской разведки, которая в октябре 1917?г. пережила смену политического режима и потеряла прежнее правительство (хотя те же большевики, пришедшие на смену, продолжили активное сотрудничество с турецкими националистами/пантюркистами/кемалистами до 1922–1923 гг.).

Например, тот же Энвер-паша в августе 1920 г., фактически за неделю до начала очередной турецко-армянской войны, проводил в Москве встречу с правительством большевиков на предмет перманентной революции (в его же понимании «исламской революции») в Турции и получил согласие РСФСР на военную помощь в организации «исламской армии» в Туркестане. Об этом он сообщал в своем донесении германской разведке под псевдонимом «Али». Правда, спустя год тот же Энвер-паша перешел на сторону Англии, объявил самый наглый ультиматум советской России и провозгласил независимость Туркестана, за что (а также за организацию геноцида армян) был уничтожен чекистом (армянином) Мелкумовым 4 августа 1922 г. в Бельджуанском районе Таджикистана при попытке перехода на территорию Афганистана.

С. Тарасов не объясняет – а зачем русской разведке, да к тому же накануне Первой мировой войны (где Россия и Османская Турция были по разные стороны баррикад, т.е. входили в противостоящие военные блоки Антанта и Тройственный союз), создавать угрожающую прежде всего интересам самой Российской империи идеологию пантюркизма? Всякие эксперименты с использованием идеологических программ и движений для смещения режима султана и развала османской монархии, как известно, завершились в 1908 г. благодаря младотурецкому перевороту при участи германской разведки (Абвер) и финансовом содействии сионистов (ВСО). Придя же к власти, младотурки (включая того же Энвера) взяли на вооружение идеологию и политику пантюркизма против самой России. Где же логика русской разведки и Генштаба, а точнее Тарасова, приписывающего задним числом акт государственной измены и провокации отечественной разведке царского периода?

Сторонники пантюркизма младотурки (члены партии «Иттихад ве тераки» – «Единение и прогресс»), свергая османскую монархию, фактически наносили непоправимый политический удар и самому монархическому режиму России, т.е. самодержавию и царизму (мол, уже и османы вступили в ряды демократических европейских государств, а русские по-прежнему остаются феодальной державой). Ведь, как известно, одним из casus belli русско-турецкой войны 1876–1878 гг. стал факт принятие султаном первой Конституции, чего не было тогда у России.

Тем не менее, следует согласиться с Тарасовым лишь в том, что отдельные подданные Российской империи тюркского происхождения (возможно, и из числа агентуры русской разведки) стояли у истоков зарождения политико-культурного движения пантюркизма (например, тот же крымский татарин Исмаил Гаспарлы, симбирский татарин Юсуф Акчура, кавказский татарин Ахмед-бек Агаев и др.). Российский дипломат Андрей Мандельштам в этой связи отмечал: «Главный толчок к пантуранскому движению дан был не турками Османской империи, а тюрко-татарскими элементами России. Идейными основоположниками пантуранизма нужно считать российских выходцев – татар Ахмеда Агаева, Юсуфа Акчуру, Али Гусейн-заде, Исмаила Гаспринского и др.». Однако данный процесс в среде российских тюрок преимущественно зарождался как этнокультурное и просветительское движение (то же издание «Терджюман» Исмаила Гаспарлы в Бахчисарае или «Идельская литература» Айяза Исхакова и Токаева в Казани), но не политический пантюркизм с элементами этнического (татарского) сепаратизма, поскольку в противном случае неокрепшее и разрозненное тюркское движение в России могло бы подвергнуться жестким санкциям со стороны самодержавия и потерпеть поражение в зародыше.

Царская разведка и контрразведка, естественно, вели оперативное наблюдение за данным процессом, и, как известно, после неудачной русско-японской войны 1904–1905 гг. и в особенности первой русской революции 1905–1907 гг. в условиях ужесточения в стране политики реакции и репрессий в отношении революционно и националистически настроенных лиц часть представителей тюркской интеллигенции и активистов националистического движения вместо тюремного заключения и сибирской каторги были подвергнуты фактически политической депортации в Османскую Турцию (в Стамбул), где некоторые из них (например, тот же Ахмед-бек Агаев) после прихода к власти младотурок были коптированы в ЦК «Иттихад ве тераки», т.е. в руководство правящей партии.

Можно ли предположить, что в их среде русская разведка приобретала агентурные позиции и обеспечила агентурное проникновение в правящие круги Турции того периода? А кто сможет опровергнуть либо подтвердить? Не в правилах спецслужб об этом глаголить на радость (или зависть) противнику. Однако при всей виртуозности агентурной деятельности русской разведки вряд ли она стала бы создавать историческую угрозу внутренним и внешним интересам своей страны в лице пантюркизма и пантуранизма.

В России как тогда, так и сейчас проживали, проживают и будут успешно проживать вместе с русскими и другими народами многочисленные тюркские народы и мусульмане. Однако на рубеже ХIX–ХХ вв. русская геополитическая стратегия на Юге в отношении той же Османской Турции не преследовала цели развала данной империи с использованием тюркского фактора, а делала ставку на защиту интересов коренных нетюркских народов Малой Азии и Балкан для продвижения собственных интересов (включая армян, болгар, сербов). К тому же, сами турки до 1909 г. (а возможно, и позже – до балканских войн 1912–1913 гг.) не особо осознавали свои тюркские корни и этническое родство с тюркскими народами Российской империи.

Почему тюркский этноэлемент не мог рассматриваться в русской парадигме южной геостратегии в начале ХХ в.? Да просто потому, что в той же стратегии пантюркизма и пантуранизма нет цели развала Османской империи на радость России и ее Генштабу, а наоборот, их цель сводится к развалу территориальной целостности самой России с использованием этносепаратизма тюркских народов.

Согласно секретному соглашению ведущих союзников стран Антанты Сайкс-Пико-Сазонов 1916 г., Россия должна была получить по итогам победы в Первой мировой войне контроль над Константинополем (зоной проливов) и Западной Арменией в Малой Азии с провинциями Трабзон, Ван, Битлис, Муш, Эрзерум, а также часть Хакярии с Диарбакыром (т.е. армянские и курдонаселенные вилайеты). И по этому соглашению мы не видим вероятности использования тюркского политического фактора для достижения геополитических интересов Российской империи по расширению своих пространственных возможностей вглубь Малой Азии.

Что же касается геополитического проекта «Азербайджан», представляемого тем же С. Тарасовым как очередной проект русской разведки и Генштаба против Персии в годы Первой мировой войны, то мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть данную версию. Вместе с тем, учитывая демаркацию русско-персидской границы согласно Туркменчайскому миру 1828 г. вдоль линии р. Аракс «на вечные времена», отказ тех же русских политиков и военных от утверждения тогда в армянской провинции Маку с выходом к оз. Урмия (Резайе), вряд ли Россия стала бы в годы Первой мировой войны проводить конфронтацию с той же Персией на Кавказском фронте. Да и по тому же секретному соглашению Сайкс-Пико-Сазонов 1916?г. не просматривается передел Персии, как с Османской Турцией. Русская разведка и Генштаб вряд ли стали бы против своих же имперских интересов разрабатывать протурецкий проект «Азербайджан» с центром в главном для России нефтеносном г. Баку и предлагать бы кавказским татарам Прикаспия (той же партии «Мусават») элемент этнической независимости. Даже по части Армянского вопроса и освобождения Западной и Южной Армении с выходом к Средиземному морю в районе Армянской Киликии русские власти и разведка в 1914 г. вовсе не обсуждали вопрос образования независимой и единой Армении, а лишь некой Армянской автономии в составе Российской империи.

Однако опыт боевых действий в годы Первой мировой войны показывает, что командующий Кавказским фронтом генерал Н. Юденич в той же Персии вынужден был вести бои с 3-й турецкой армией и персидской жандармерией, где генералы Назарбеков и Баратов наносили чувствительные удары тем же туркам, а также оказывали помощь союзнику Англии. Вместе с тем, германский консул и резидент в Бушире Васмус («немецкий Лоуренс») проводил активную подрывную работу на территории Персии против России, что вынуждало русскую разведку заниматься активной агентурной деятельностью по локализации возможностей германо-турецкого союза здесь. Сам Васмус впоследствии был арестован англичанами, но смог сбежать в Месопотамию.

Понятно, что интересы Российской империи в 1828 г. и к началу Первой мировой войны в 1914 г. могли подвергнуться определенным трансформациям и по части Персии. Здесь определяющим являлся нефтяной фактор, который со второй половины ХХ в. приобрел важное геополитическое и геоэкономическое значение в том же бассейне Каспийского моря (ведь не случайно в 1859 г. Россия создала Бакинскую губернию с центром в г. Баку, что было связано не только с землетрясением в Шемахе, но и по большей части с нефтью Апшерона). Соответственно, исторический Азербайджан (Атрпатакан) в северо-западных провинциях Персии, примыкающий к Араксу и границам Российской империи, приобретал новое значение для того же Петрограда.

Наконец, российско-британское соглашения по Персии до начала Первой мировой войны (в частности, договор от 31 августа 1907 г. о разграничения сфер влияния между Россией и Англией в Персии) и последующий договор между РСФСР и Ираном от 26 февраля 1921 г., включая о праве ввода советских войск на север Ирана (что стало реальностью в годы Великой Отечественной войны), показывают, что Россия проявляла определенный интерес к территории Иранского Азербайджана в годы Первой и Второй мировых войн.

Но насколько данный проект сохраняет актуальность для российской региональной политики сегодня, когда тема Южного Азербайджана против интересов современного Ирана в основном спекулируется группой таких государств, как Великобритания, США, Израиль, Турция и отчасти Азербайджан, – это большой вопрос.

Таким образом, С. Тарасов то ли случайно, то ли умышленно занимается фальсификацией и дискредитацией русской имперской внешней и внутренней политики на рубеже XIX–ХХ вв., а быть может, участвует в разработке новой теории обоснования российско-турецкого долговременного союза (типа по аналогии модернизации франко-германских отношений после Второй мировой войны), где России отводится, увы, вовсе не лидирующая, а второстепенная роль, и которая способна оправдать современную или перспективную политику уступок и податливости Турции со стороны России. Но кому это выгодно? Ведь сам Тарасов не представляет серьезного игрока на «кавказском поле».

Утверждения С. Тарасова о том, что открытие транспортных коммуникаций для связи Турции через анклавный Нахичевань и армянский Мегри с материковым Азербайджаном вовсе не противоречит региональным интересам России после известных итогов второй карабахской войны, является свидетельством либо слабой компентентности данного эксперта, либо попыткой выдать желаемое за действительное. Россия в том же Карабахе после 44-дневной войны турецко-азербайджано-пакистанской коалиции скорее больше потеряла, чем приобрела. Мандат российских миротворцев со сроком 5 лет в усеченном армянском Карабахе вряд ли способен сохраниться долго при системном военно-политическом и экономическом вторжении Турции в регион, ибо разблокировка дорог через слабую Армению даже при пограничном контроле ФСБ России позволит той же Анкаре всерьез и надолго внедриться в ту же тюркскую Центральную Азию (Туркестан – Туран), вывозить тот же туркменский газ через территорию Азербайджана вдоль р. Аракс по территории Армении в Турцию и страны Европы. Маршрут через Нахичевань и Армению в Азербайджан наиболее короткий, оптимальный и геополитически выгодный (в том числе, для блокирования Ирана), сама же Армения окажется в кольце турецко-азербайджанских коммуникаций.

Александр СВАРАНЦ, доктор политических наук, профессор

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image