Некоторые аспекты дипломатической борьбы вокруг Гюлистанского договора

17 апреля, 2013 - 22:46

Поступательная политика России в Закавказье, деятельно продолженная в первой трети XIX в., ознаменовалась конфронтацией на военно-политическом уровне с иными региональными акторами и, в частности, с Персией и Турцией. Первым крупным военным столкновением с Персией явилась русско-персидская война 1804–1813 гг., завершившаяся Гюлистанским мирным договором.

Как отмечает В. Г. Меликян: «Первая русско-иранская война была продолжением затянувшегося конфликта, вызванного в конце XVIII века двумя вторжениями в Закавказье войск Мохаммед хана (в 1795 и 1797 гг.), а в начале XIX века – стремлением Фатх-Али шаха, и посредством войны с Россией при содействии держав восстановить иранское господство в Закавказье. В начале XIX века создались благоприятные условия для осуществления процесса присоединения Закавказья и Восточной Армении к России, который для великих держав имел значение локальной международной проблемы. Российская политика в Закавказье соответственно сталкивалась с интересами Турции и Ирана. Одновременно необходимо отметить, что цель действий такой политики независимо от того, каких территорий и народов, проживающих на этих землях, коснутся конкретные действия, сводилась к овладению сравнительно реальной южной границей» (1).

Наряду с этим, как показывают факты, в борьбе в Закавказье, в особенности на дипломатическом фронте, Российской империи пришлось иметь дело не с одной лишь Персией. В активную деятельность по подстрекательству Персии и Турции против России были вовлечены французская и английская дипломатии. Причем, имевшая место между ними конкуренция нисколько не мешала им проводить курс на уменьшение российского влияния. Несмотря на то, что дипломатические перипетии, предшествовавшие заключению и моменту собственно подписания Гюлистанского трактата уже достаточно полно рассмотрены в соответствующей литературе (2), тем не менее, повторное обращение к событиям того времени (если сопоставлять их с нынешними) не теряет своей актуальности и сегодня.

Несмотря на свою несомненную важность, Гюлистанский мирный договор нередко рассматривался и в качестве некоего «промежуточного» этапа. Как отмечал В. Дилоян: «Многолетняя война, в результате которой Россия укрепилась в Закавказье была завершена» (3). Но, вместе с тем, тот же автор подчеркивает, что «Война не обеспечила ни одной из сторон [окончательной] реализации (собственных) военно-политических программ. Поэтому, хотя и Гюлистанское соглашение и было охарактеризовано в качестве «вечного» – оно не могло удовлетворить ни одну из сторон. Персия, которая стала политическим оружием и фактической жертвой в руках английской и французской дипломатии на Ближнем и Среднем Востоке, не могла смириться с потерей своих прежних владений в Закавказье. Что касается России, то девятилетняя война ей [также] не принесла полного успеха, так как военно-политическая программа, нацеленная на расширение границ до Аракса и Куры осталась нереализованной, что ей дало бы возможность как лучше обеспечить оборону своих владений, так и предоставила бы возможность по более действенной борьбе против постепенно усиливавшегося английского влияния на Персию. «Вечный» мир фактически явился длительным перемирием, чреватым новой войной» (4).

Вместе с тем, следует подчеркнуть, что на военно-политическую обстановку в Закавказье практически непосредственное влияние оказывала ситуация, складывавшаяся на Западном театре. Сложная, зачастую противоречивая канва событий той эпохи напрямую накладывала свой отпечаток на ситуацию в Закавказье в частности, и на деятельность дипломатов и военных великих держав (в том числе и России) на востоке в целом. И российской дипломатии, как уже было отмечено, практически изначально (несмотря на время от времени теплевшие или обострявшиеся взаимоотношения), пришлось иметь дело, как уже было отмечено, не с одним лишь Ираном. Следовало учитывать и дипломатическую и военную активность Турции, а также парировать действия французской, а в дальнейшем – в еще большей мере – английской дипломатии, стремившихся не допустить увеличения влияния России на восточном направлении.

Так, еще в 1806 г. императором Наполеоном I в Тегеран был послан французский представитель Жобер, предложивший шаху заключить франко-иранский союз против Англии и России. Уже  4 мая  1807 г., под Финкенштейном, между Францией и Ираном был подписан оборонительно-наступательный договор. Согласно этому договору шах обязывался прекратить всякие сношения с Англией, объявить ей войну и двинуть свои войска на Индию. Помимо прочего, шах обязывался также открыть все порты Персидского залива для французской эскадры. Со своей стороны Наполеоном признавалось право шаха на Грузию, а также было дано обещание заставить Россию вернуть Грузию Ирану. Вслед за этим в Иран была послана военная миссия во главе с генералом Гарданом, целью которой являлась реорганизация по европейскому образцу шахской армии. Тем не менее, после заключения Тильзитского мира 1807г., и временного улучшения русско-французских отношений, миссия Гардана была отозвана.

Еще более активно действовала английская дипломатия. Так, уже в марте 1809 г. между английским послом Джонсоном и иранским шахом был заключен предварительный договор, суть которого сводилось к тому, что Иран обязывался прекратить все сношения с враждебными Англии государствами (5).

Уже в 1810 г., во время аскеранских переговоров между Тормасовым и Мирзой Бозоргом влияние англичан ощущалось весьма явственно. В своем письме к М.Б. Барклаю-де Толли А.П. Тормасов отмечал, что переговоры были близки к успешному завершению, но из Тегерана вдруг были получены секретные инструкции, заставившие иранского представителя – Мирзу Бозорга отказаться от согласованных было статей перемирия и предложить Тормасову новые условия: присоединение к Ирану Талышского ханства, прекращение военных операций русских войск в Карсском и Ахалицхском пашалыках и признание иранских прав на Дагестан» (6). Тормасов полагал, что «причина неуспеха в заключении перемирия с Персией – в щедро рассыпанном Англией золоте, в снабжении Персии оружием, наемными чиновниками и даже войсками» (7). Время показало, что предположения Тормасова полностью соответствовали действительности. Более того, как выяснилось, уже через 2 дня после начала переговоров в Аскеране – 23 апреля 1810 г., иранцам было передано письмо английского генерал-губернатора Индии Минто, в котором сообщалось о направлении им в Иран очередной (третьей по счету) миссии Малькольма с 12 артиллерийскими орудиями, боеприпасами и 20 тыс. европейских ружей и сукна для вооружения и обмундирования частей иранской армии. Свою негативную роль в срыве аскеранских переговоров сыграла и турецкая дипломатия, инспирируемая французской, и, в определенной степени – английской. Так, уже в августе 1810 г., между Турцией (также как известно, пребывавшей в состоянии войны с Российской империей) и Ираном был заключен союзный договор. Основная цель которого сводилась к координации вооруженной деятельности турецких и персидских войск против России (8).

Между тем, Англия, в целях недопущения влияния России, шла еще дальше. Так, 9 ноября 1811 г. в Тегеран прибыл новый английский посол Гор Аузли, передавший шаху 120 тыс. туманов на продолжение войны с Россией (помимо 200 тыс. туманов выдававшихся шаху ежегодно в соответствии с договором 1809 г.). 14 марта 1812 г. Гор Аузли подписал с шахским представителем, садразамом Мирза Шефи еще один договор, заменивший прелиминарное соглашение 1809 г. Согласно 1-й статье договора, все прежние союзы Ирана с европейскими государствами объявлялись аннулированными, а шах брал на себя обязательство по недопущению в Иран войск иных европейских стран, а также частных лиц европейского происхождения. Согласно 2-й статье договора, Англия брала на себя обязательство по выплате Ирану ежегодной субсидии в 200 тыс. туманов или же отправления на помощь англо-индийских воинских контингентов. Статья 3-я еще более закрепляла влияние английской дипломатии. Так, в частности, в ней обговаривалось напрямую ее участие в будущих дипломатических баталиях. Согласно статье, если какая-либо европейская держава, воевавшая с Ираном пожелает заключить с Англией мир. То последняя приложит все усилия, дабы примирить Иран с этой страной. По 7-й статье Англия обязалась отправить из Лондона и Бомбея в прикаспийские районы Ирана соответствующих военных специалистов для строительства корабельных верфей и морского флота (9).

Казалось бы, на первый взгляд имела место некая двойственность в позиции британской дипломатии. Ведь в условиях обострения французско-российских отношений, и, соответственно – улучшения российско-британских (особенно, в контексте срыва Россией, исходя из собственных интересов, которые, тем не менее, в данном конкретном случае совпадали с английскими, положений о Континентальной блокаде), Великобритания должна была поддерживать Россию. Однако, поддерживая Россию отчасти против Франции, британская дипломатия в то же самое время стремилась не допустить увеличения влиянии России на Востоке, где последняя являлась серьезным конкурентом для англичан в деле нахождения новых источников сырья и, в особенности, новых рынков сбыта (10). Как замечает П.Балаян: «Англо-иранский договор 1812 г. был заключен в период обострения франко-русских отношений и англо-русского сближения и, несмотря на это, был направлен против России, особенно статьей четвертой, которая не только провоцировала Иран на продолжение бесперспективной войны с Россией, но и подчеркнуто открыто финансировала Иран для ведения этой войны. Эта традиционная двойственность британской внешней политики прослеживается и в предоставлении Англией дополнительных ассигнований Фатх-Али шаху, не предусмотренных договором и дублирующих английскую военную помощь. Другая особенность английской экспансии в Иране накануне вторжения в Россию «великой армии» Наполеона состояла в частности, в том, что Англия получила по договору 1812 г. официальное право обосноваться на неопределенный срок на побережье Гиляна и Мазендерана и строить военную флотилию на каспийском берегу. Безусловно, Англией учитывалось, что эта военно-морская база может быть использована, под видом обороны далеких подступов к Индии и как стратегический рубеж для развертывания британской экспансии в направлениях Средней Азии, Кавказа в зависимости от исхода наполеоновской агрессии» (11).

Эта двойственность сохранялась и позже. Так, несмотря на заключение 18 июля 1812 г. (когда уже началась Отечественная война 1812 г.) в Эрберо англо-русского договора, в соответствии с которым Англия обязалась помогать России в войне против Франции, на восточном направлении ее политика продолжала оставаться антироссийской. Более того, в боях против российской армии деятельное участие принимали английские офицеры Монтис, Стоун, Кристи, Линсей и др. Как отмечал М.Г. Нерсисян: «Если до 1812 г. эта политика Англии осуществлялась открыто, без маскировки, то после 18 июля 1812 г. стала проводиться в завуалированной форме» (12).

Исходя из этой же двойственности своих целей, британская дипломатия не могла допустить окончательного поражения Ирана. Поэтому, после поражения наполеоновской «великой армии», и последних побед российских войск в Закавказье при Асландузе и взятия Котляревским 31 декабря штурмом Ленкоранской крепости в Талышском ханстве, английская дипломатия вынужденно стала склоняться к участию в переговорном процессе (дабы полностью не лишиться возможности влиять на иранские дела в будущем, а постараться позже взять реванш), нацеленном на заключение мира. Здесь следует подчеркнуть, что немаловажную роль в победе российского оружия сыграли настроения коренного населения Восточной Армении в целом и Карабаха в частности. Так, например, деятельность Вани Атабекова, в буквальном смысле слова спасла отряд полковника Карягина, окруженного невдалеке от Шуши в 1805 г. Как отмечает В.Потто: «В отряде Карягина находился один молодой армянин, по имени Вани-юзбаши, и этот человек один принес Карягину пользы более, чем принесло бы ему несколько сот всадников… с этой минуты в полном смысле слова (он) становится спасителем отряда» (13). Во время осады Еревана в 1804 г. определенную помощь русским войскам оказывал и армянский конный отряд под руководством сына Гюлистанского Мелик-Абова Ростома. Его помощь оказалась в особенности значительной в деле охраны русских обозов нагруженных военным снаряжением (боеприпасами и т.д.) двигавшихся через Памбак-Апаран к осаждавшим Ростом Ереван русским войскам (14). В дальнейшем (во время будущей русско-иранской войны 1826-1828 гг.) помощь армянского коренного населения еще более возрастет (15).

Иранцы начали переговоры о мире деятельно консультируясь по каждому пункту с британским послом Гором Аузли, а иранскую делегацию на переговорах в Гюлистане возглавил известный– Мирза Абуль Хасан хан, принадлежавший к тем деятелям при шахском дворе, которые являлись ярко выраженными приверженцами так называемой проанглийской ориентации. И потому, в соответствии с их воззрениями и интересами, переговоры в немалой мере носили отпечаток российско-британских отношений. Как бы то ни было, 12 октября 1812 г. Гюлистанский мирный договор был заключен. В создавшихся условиях, российская дипломатия попыталась максимально закрепить свое влияние в Закавказье и, соответственно, минимизировать британское. В ст. 3-й фиксировались важнейшие приобретения российского оружия. «Его Шахское Величество в доказательство искренней приязни Своей к Его Величеству Императору Всероссийскому, сим торжественно признает, как за себя, так и за Высоких Преемников Персидскаго престола, принадлежащими в собственность Российской Империи Ханства: Карабагское и Ганджинское, обращенное ныне в провинцию под названием Елисаветпольской. Также Ханства: Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и Талышинское с теми землями сего Ханства, кои ныне состоят во власти Российской Империи. При том весь Дагестан, Грузию с Шурагельскою провинциею, Имеретию, Гурию, Мингрелию и Абхазию, равным образом все владения и земли, находящиеся между постановленною ныне границею и Кавказскою линиею, с прикосновенными к сей последней и к Каспийскому морю землями и народами» (16). Посредством положений, содержащихся в ст. 4-1 Россия пыталась также минимизировать влияние англичан на иранского престолонаследника Аббаса-мирзу (17).

Так, в ней было сказано дословно следующее: «Его Величество Император Всероссийский, в оказание взаимной приязненности Своей к Его Величеству Шаху Персидскому, и в доказательство искреннего желания Своего видеть в Персии, сем соседнем Ему Государстве, самодержавие и господственную власть на прочном основании, сим торжественно за Себя Преемников Своих обещает тому из сыновей Персидского Шаха который от него назначен будет Наследником Персидскаго Государства оказывать помощь в случае надобности, дабы никакие внешние неприятели не могли вмешиваться в дела Персидскаго Двора, Персидский Двор подкрепляем. Впрочем, если по делам Персидскаго Государства произойдут споры между Шахскими сыновьями: то Российская Империя не войдет в оные до того времени, пока владеющий тогда Шах не будет просить об оной» (18). Важное значение имела и статья 5-я, которая фактически запрещала на Каспии Ирану, впрочем как и любому иному государству кроме России, иметь военный флот. Фактически, эта статья была нацелена на срыв тех положений  англо-иранского договора от 1812 г., которые узаконивали присутствие на Каспии британцев и нахождение там иранского военного флота. Так, в ней отмечалось: «Российским купеческим судом, по прежнему обычаю, предоставляется право плавать у берегов Каспийского моря и приставать к оным, причем со стороны Персиян должна быть подаваема дружественная помощь во время кораблекрушения. Сие же самое право предоставляется и Персидским купеческим судам, по прежнему обычаю, плавать но Каспийскому морю и приставать к берегам Российским, где взаимно, в случае кораблекрушения, должно быть оказываемо Персиянам всякое пособие. В рассуждении же военных судов: то как прежде войны, так равно во время мира и всегда Российский военный флаг один существовал на Каспийском море; то в сем уважении и теперь предоставляется ему одному прежнее право с тем, что кроме Российской Державы, никакая другая Держава не может иметь на Каспийском море военного флага» (19).

Вместе с тем, следует отметить, что не все положения данного договора являлись выгодными для российской стороны. Так, в разгар переговоров, представители персидской стороны настаивали, чтобы линия границы между обеими державами была указана в договоре лишь в общих чертах. Например, в статье 2-й было сказано: «Поелику чрез предварительные сношения между двумя высокими Державцами взаимно соглашенность уже, чтобы постановить мир на основании Status quo ad presentem, то есть, дабы каждая сторона оставалась при владении теми землями, Ханствами и владениями, какие ныне находятся в совершенной их власти; то границею между Империею Всероссийскою и Персидским Государством, от сего времени впредь да будет следующая черта: начиная от урочища Одина-Базара прямо чертою чрез Муганскую степь до Едибулукскаго брода на реке Араксе, оттоль вверх по Араксу до впадения в оную речки Капанакчая, далее же правою стороною речки Капанакчая до хребта Мигринских гор и оттуда продолжая черту межами Ханств: Карабагского и Нахичеванскаго, хребтом Алагезских гор до урочища Даралагеза, где соединяются межи ханств: Карабагскаго, Нахичеванскаго, Эриванскаго и части Елисаветпольскаго округа (бывшего Ганджинскаго Ханства), потом, от сего места межою, отделяющею Эриванское Ханство от земель Елисаветпольской округи, так же Шамшадильской и Казахской до урочища Эшак-Мейдана, и от онаго хребтом гор по течению правой стороны речки и дороги Гимзачимана по хребту уже Бамбакских гор до угла межи Шурагельской; от сего же угла до верху снеговой горы Алагеза, а отсель по хребту гор межою Шурагельскою, между Маетарасам и Артиком до речки Арпачая. Впрочем, так Талышинское владение в продолжении войны переходило из рук в руки, то границы сего Ханства со стороны Зинзелей и Ардавиля, для большей верности, определены будут по заключении и ратификации сего трактата избранными с обеих сторон комиссарами со взаимнаго согласия, кои, под руководством Главнокомандующих с обеих сторон, сделают верное и подробное описание земель, деревень и ущелий, также рек, гор, озер и урочищ, кои до настоящаго времени находятся в действительной власти каждой стороны, и тогда определится черта границ Талышинскаго Ханства на основании Status quo ad presentem, таким образом, чтобы каждая сторона осталась при своем владении. Равным образом и в вышеупомянутых границах, ежели что перейдет за черту той или другой стороны, то по разобрании коммисарами обеих высоких Держав, каждая сторона, на основании status quo ad presentem, доставит удовлетворение» (20).

Как видим, персидским дипломатам, использую поддержку британцев, удалось все-таки оставить вопрос четких границ открытым. Как отмечал Б.П. Балаян: «Делалось это для того, чтобы в последующем, ссылаясь на неопределенность границ, добиваться пересмотра договора или сохранить повод к новой войне. Не случайно, например, специально оговаривалось, что после ратификации Гюлистанского договора границы Талышского ханства со стороны Энзели и Ардебиля будут окончательно определены комиссарами сторон на основании статус-кво. Известно, что именно проблема Талыша была использована в качестве повода к новой войне» (21).

Помимо прочего, к договору «был приложен так называемый «Сепаратный акт», по которому «посланник, имеющий право отправиться от персидского двора с поздравлениями к Российскому двору, повеленные ему от своего шаха просьбы предоставит на волю Великого Императора. Главнокомандующий же Российский обещает по возможности употребить старание о просьбах Персии» (22). Причем, следует отметить, что первоначальный проект «Сепаратного акта» был еще хуже, ибо предоставлял иранским послам право просить царя об уступке Ирану некоторых областей с условием, что эта просьба будет удовлетворена Россией. Однако, российской делегации удалось все-таки, несмотря на большое сопротивление, отклонить этот первоначальный проект (23).

В самом деле, жизнь показала, что те формулировки, которые были допущены как в самом тексте договора, так и в так называемом «сепаратном акте», не явились сдерживающим фактором для дальнейшего возобновления при удобных условиях военных действий со стороны Ирана, попытавшегося позже, в 1826-1828 гг. взять реванш, ни для действий британской дипломатии, активно сыгравшей на настроениях в шахском дворе. В Петербурге также остались недовольными как Гюлистанскиим миром, так и собственно «Сепаратным актом». Как писал В. Дилоян: «Как мы увидим, в дальнейшем, «сепаратный акт» стал причиной довольно больших дипломатических неприятностей в особенности потому, что разграничительная линия в договоре четко и детально обозначена не была» (24).

Здесь возникает вопрос – понимали ли это российские уполномоченные, когда пошли на уступку в этих требованиях иранской дипломатии? Вопрос этот в определенной мере остается открытым, однако, хотелось бы подчеркнуть, что тут свою роль могли сыграть многие иные факторы: это и учет общей военно-политической обстановки, и продолжавшаяся война с Наполеоном в Европе, и позиция Турции, и осознание того, что с британской дипломатией предстоит еще большая борьба и то, что вооруженные силы Персии еще не окончательно разгромлены, и что после Отечественной войны 1812 г. и продолжения заграничного похода наблюдается истощение российских как материальных, так и людских ресурсов. Поэтому, вряд ли российская дипломатия не понимала и не учитывала суммы всех этих факторов. Российские дипломаты попыталась взять реванш в иных, имевших на первый взгляд второстепенное значение вопросах. Так, они сумели, как уже было отмечено, включить в 5-ю статью договора положение о том, что Персии, впрочем как и любому иному государству, кроме России, запрещается в Каспийском море иметь военный флот. Это был удар, нацеленный в первую очередь против усиления английского влияния на дела в Персии. Также и статья 4-я частично была нацелена на недопущение английского влияния.

Поэтому, в целом, можно сказать, что на тот момент, российская дипломатия достигла того максимума, который ей могла предоставить складывающаяся ситуация. И российская, и персидские стороны понимали, что нового военного столкновения в дальнейшем не избежать. В связи с этим, представляется также не совсем верным абсолютизирование как ряда негативных для российской стороны положений в этом договоре, так и отрицательного значения «Сепаратного акта».

То, что они были негативны – это не отрицается. Но, вместе с тем, в условиях активной деятельности британской дипломатии и реваншистских настроений у шахского двора в дальнейшем, они были всего лишь предлогом для развязывания новой войны. Предлогом немаловажным – но все-таки предлогом, а не причиной. Не будь этих предлогов, были бы иные. Подчеркнем еще раз: все вовлеченные открыто и опосредованно стороны были уверены (впрочем, об этом свидетельствуют и дальнейшие события), что, несмотря на красивые слова о «вечном мире», договор всего лишь являлся временной передышкой. Заключение нового англо-иранского договора 1814 г., успехи Персии в персидско-афганской войне 1818 г. и с Турцией в 1821-1823 гг., приведут в дальнейшем к усилению реваншизма.

Наряду с этим, позитивных аспектов также было немало. В первую очередь, это явилось значимым укреплением позиций России в Закавказье. Гюлистанский договор привел к расширению международного и регионального влияния Российской империи. С другой стороны, его заключением были положены положительные сдвиги в жизни коренных народов региона, в первую очередь, с точки зрения обеспечения их физической безопасности.

Так, например, для карабахского армянства это означало избавление от гибельного для него тюркско-персидского гнета. Кроме того, как отмечает П. Сейранян: «Несмотря на некоторые негативные стороны национально-колонизаторской политики царизма, присоединение к России имело для народов Закавказья, в том числе и Карабаха, важное прогрессивное значение. И определяющее значение в исторических судьбах народов Закавказья имел тот факт, что в рамках российской империи были обеспечены благоприятные условия для устойчивого хозяйственного и духовно-культурного развития края, быстрого роста городов, «третьего сословия», формирования и консолидации армянской буржуазии, которая вскоре стала играть исключительно важную роль в экономическом и политическом прогрессе не только Карабаха и Армении, но и всего Закавказье. На это развитие оказали благотворное влияние русская передовая мысль, культура и наука» (25).

Таким образом, несмотря на то, что цели российской политики на данном этапе оказались не вполне достигнуты, тем не менее, объективно, Гюлистанский мирный трактат явился очередным шагом как для закрепления в Закавказье российского влияния, так и оказал благотворное воздействие на жизнь представителей христианских народов, часть которых оказалась под российской защитой и протекторатом.

В.А. Захаров – Директор Общественного Института политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона

В.А. Иванов – ведущий научный сотрудник Общественного Института политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона

Примечания

(1) Cм.: Меликян В.Г. Дипломатическая подготовка завоевания Закавказья в 1801–1828 гг. // Вестник РАУ (Серия Гуманитарные науки). Ер., 2004, № 1.

(2) см.: Арутюнян Г. Вхождение Закавказья в состав России и англо-русская борьба за Иран в период с 1800 – 1830 гг.// Сборник научных трудов Арм. заоч. пед. ин-та, № 8, 1968. С. 133-169; Балаян Б. Дипломатическая история русско-иранских войн и присоединение Восточной Армении к России. Ер., 1988; Григорян З. Борьба Англии и Франции против освобождения Армении из-под ирано-турецкого ига // Вопросы истории, 1952, № 3, С. 19-33; Дилоян В. Восточная Армения в первой трети XIX века и армяно-русские отношения. Ер., 1989 (на арм. яз.) и многие др.

(3) Дилоян В. Восточная Армения в первой трети XIX века… С. 188-189.

(4) Дилоян В. Восточная Армения в первой трети XIX века… С. 189.

(5) Сейранян П. Карабах и Россия. Страницы истории. М., 1997, С. 113; Акты Кавказской Археографической Комиссии, т. VI, д. II, С. 854, С. 761.

(6)  Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. Т V. СПб, 1887. С. 286.

(7) Цит. по: Балаян Б. Дипломатическая история русско-иранских войн … С. 85.

(8) Балаян Б. Дипломатическая история русско-иранских войн… С.85-86.

(9) Там же, С. 87.

(10) Ениколопов И. Из истории русско-иранских отношений и дипломатической деятельности А.С. Грибоедова // Историко-филологический журнал АН АрмССР, 1962, № 4, С. 144.

(11) Балаян Б. Дипломатическая история русско-иранских войн… С.87–88.

(12) Нерсисян М. Отечественная война 1812 г. и народы Кавказа. Ер., 1965, С. 272.

(13) Потто В. Первые добровольцы Карабаха в эпоху водворения русского владычества. Тифлис, 1902. С. 15-16.

(14) Магалян А. Арцахские меликства и меликские дома в XVII-XIX вв. Ер., 2007. С. 94–95 (на арм. яз.).

(15) Об этом, более подробно, см., например: Григорян З. Военное содружество русского и армянского народов в начале XIX века. Ер., 1987 (на арм. яз.).

(16) Юзефович Т. Договоры России с Востоком, политические и торговые. СПб, 1869, С. 208-214.

(17) Уже позже, заменивший Ртищева на посту командира отдельного Кавказского корпуса А.П. Ермолов отмечал, что без англичан «почти ничто не делается у двора наследника» (см.: Записки Алексея Петровича Ермолова. Ч. II. М., 1868. С. 20).

(18) Там же.

(19) Там же.

(20) Там же.

(21) Балаян Б. Дипломатическая история русско-иранских войн … С. 94.

(22) Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. VI. СПб., 1886. С. 129.

(23) АКАК, т. VI, ч. II, докл. № 267. С. 128.

(24) Дилоян В. Восточная Армения в первой трети XIX века и армяно-русские отношения… С. 188.

(25) Сейранян П. Карабах и Россия. Страницы истории. М., 1997. С. 145.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image