Говорят, что Константин Станиславский спросил однажды: «С чего начинается полет птицы?» Его собеседник ответил: «Птица расправляет крылья». «Ничего подобного! — воскликнул прославленный режиссер. — Птице для полета прежде всего необходимо свободное дыхание, птица набирает воздух в грудную клетку, становится гордой и начинает летать». Необходимо свободное дыхание — это ли не обязательная исходная позиция для подлинного искусства! Армянский мастер Арташес Унанян уже в зрелом возрасте обрел «свободное дыхание», запел свою песню, стал художником не только по профессии, но и призванию.

Его путь к самому себе был долог и сложен. Арташес Унанян (1922-1994) окончил в 1956 году Ереванский художественный институт (где впоследствии преподавал), а работать и выставляться стал гораздо раньше. Его акварели 1950-х годов — пейзажи, архитектурные виды, натюрморты — выполнены очень умело и профессионально. В них есть все почтенные академические добродетели: строгий и точный рисунок, ясные, достаточно четко построенные цветовые отношения, выверенная перспектива. Есть тут и лирика переживания природы — правда, расплывчатая и несколько сентиментальная, что является вполне обычным качеством для работ такого традиционного плана.

Словом, в ранние годы своего творчества Унанян ничем особым не выделялся, на выставках смотрелся как один из многих. И можно было и далее спокойно писать одно за другим умеренно-традиционные и безликие полотна, которые ценятся обывателями и членами различных жюри… Но Арташес Унанян принадлежит к числу тех мастеров, чей голос творческой совести, дерзкий и тревожный, звучит в душе сильнее соблазнов безмятежного благополучия. Примерно в конце 1950-х он расстался со своим художническим прошлым и словно перешел в иное духовное измерение.

Излагать сюжеты работ «нового» Унаняна (по большей части исполненных смешанной техникой на бумаге — это не живопись и не графика в привычном понимании терминов, но нечто среднее между ними) было бы бессмысленно. Перед нами возникают не рассказы, не натурно-точные воспроизведения каких-то картин действительности, но видения и фантазии, на первый взгляд весьма удивительные, странные и не имеющие определенного адреса.

Однако неопределенный адрес есть. Унанян назвал свой цикл, над которым он трудился более десяти лет, «Моя планета». К звездному небу он отношения не имеет, это — планета художнической мечты, страна поэтического воображения. У нее свои координаты, свои законы бытия, свои формообразующие принципы.

Что представляют собой композиции цикла «Моя планета»? У них есть несколько различных регистров. Есть вещи, в которых причудливые архитектоничные формы образуют миражи волшебных городов, где течет удивительная жизнь, где в глубоком или розовом мареве тают невероятные строения, то массивные и основательные, то хрупкие, призрачные, похожие на кристаллы.

Есть вариации на темы армянской художественной традиции — средневековых миниатюр, построек, орнамента. Иногда работы подобного типа используются как иллюстрации (главным образом к литературным материалам лирико-философского плана) или как декорационные эскизы (можно вспомнить выполненные Унаняном декорации к «Сказке для взрослых» Э. Арутюняна). Но это совершенно не обязательно — такое «прикладное» использование подобных мотивов. Как бы ни была фантастична «планета Унаняна», для ее автора она чем-то самым главным и сокровенным похожа на родную Армению, ее пейзажи, ее искусство, ее национальные представления о красоте.

Есть океанские виды, пейзажи дна морских глубин, которых также никто и никогда не видел — это столь же фантастичное зрелище, что и космические виды: с такой же мерой невероятного и конкретного, с воображаемыми постройками, лестницами, какими-то сталактитовыми узорами и неслыханными существами, населяющими эти просторы. На такой же манер выполнены композиции, которые имеют этикетки «с реальным» адресом и названием (например, «В горах Армении» и «Урартский храм»), но на самом деле тоже являются персонажами загадочно-таинственной поэтической утопии Арташеса Унаняна.

Наконец, художник иногда выполняет работы орнаментально-декоративного плана без четко-предметных элементов. Такие произведения сложно ритмизованы, обладают, как правило, многоцветной колористической структурой и рассчитаны на музыкально-ассоциативное восприятие. Последнее, впрочем, свойственно и характерно для всего творчества мастера.

Это слово — мастер — надо повторить и подчеркнуть с особой категоричностью, отмечал в своей книге искусствовед Александр Каменский. Феноменально работоспособный, Унанян с особой тщательностью прорабатывает всю изобразительную поверхность своих листов. Лихих, размашистых обобщений он не допускает. Терпеливо и подробно, как ювелир, он прорисовывает все детали изображения, мало того, самую фактуру, «кожу» формы доводит до абсолютной завершенности и наглядности. Это своеобразное сочетание свободы и необычности метафорического строя композиций с их иллюзорной детализацией — одна из постоянных особенностей искусства художника. Это, кстати сказать, совершенно исключает дилетантский подход к созданию произведений подобного типа. Чтобы их сделать, нужно многое уметь, быть в самом высоком и старинном смысле слова ремесленником, человеком, владеющим всеми тайнами и приемами.

Каков же ключ для входа в волшебный мир, созданный воображением Арташеса Унаняна? Что это за планета, каковы тут представления о возвышенном и прекрасном? Прежде всего надо запомнить, что прямолинейность тут недопустима. Необходимо идти путем таких же общих и широких построений, которым движется сам художник. Иначе неизбежна вульгаризация.

В произведениях Унаняна нет какого-то произвола ничем не сдерживаемого воображения. Его фантазия имеет свою логику и последовательность. Она содержательна и несет отсветы подлинной жизни, животрепещущих человеческих страстей и переживаний. Многие воспринимали работы художника как своего рода отклик на события научно-технической революции, в частности на освоение космоса.

Такое восприятие в какой-то степени резонно, хотя оно значительно ограничивает масштабность творческих замыслов Унаняна. Мы действительно вместе с ним отправляемся в далекий и необычный полет, стремимся как-то очеловечить безграничные космические пространства, придать им земные качества, согреть их холодные просторы теплом людского дыхания, творчества.

Все это так. Но было бы явной ошибкой рассматривать композиции мастера как произведения некоего научно-фантастического жанра. Ведь он не столько живописует жизнь, пейзажи иных миров, сколько на свой лад преобразует вполне земные впечатления и настроения. Он хочет, не связывая себя конкретными сценами повседневности и даже комбинациями привычных нам деталей предметного мира, найти свободные и оригинальные изобразительные параллели всему тому, чем мы живем и дышим.

И это удается Унаняну, считает Каменский. Художник редко дает определенные заглавия своим работам. Однако любую из них можно довольно четко обозначить — не названием такого-то события повседневности, но по смыслу значительной образной темы, поэтического размышления, наконец, музыкального строя вещи.

Стоит отметить, что Арташес Унанян хорошо знал и великолепно исполнял армянские народные песни. В самой манере исполнения этих песен художником было нечто удивительно похожее на его искусство: законченность каждой музыкальной фразы, органичность быстросменяющихся ритмических узоров, самозабвенная увлеченность.

Когда на обсуждении одной персональной выставки Унаняна ему предоставили слово, он встал и спел три армянские песни. Поначалу это можно было расценить как эксцентричное чудачество. Но на самом деле тут не было и тени кокетливого желания пооригинальничать. Он просто дал возможность присутствующим познакомиться с той первичной стихией, из которой выросло его искусство. Ибо не только мелодические особенности армянской народной музыки, ее образы, ритмы и краски владеют душой художника. Ему глубоко родственно то восприятие мира, которое в этой национальной музыке запечатлено.

И как ашуг, он поет в своих композициях о переживаниях и мечтах современного человека. Армянская традиция, армянская почва являются тут точкой отсчета, исходным пунктом творчества. Но его итоги обладают всеобщностью и способны многое сказать людям любой национальности.

Диапазон подлинного искусства колоссален. Можно быть гениальным мастером, добиваясь, как, например, Гольбейн, абсолютно точного воссоздания конкретной натуры. Но для человеческого творчества столь же реально и естественно царство мечты, зрелище предполагаемых обстоятельств, сложные узоры поэтической фантазии.

Это ведь тоже реализм, только особого рода. С этой точки зрения Арташеса Унаняна можно назвать убежденным и последовательным реалистом. Талантливо, своеобразно и с настоящей эмоциональной убедительностью изображал он в своих оригинальных композициях новые черты духовной жизни современников, их мечты о будущем, их переживание музыки дней ныне уже прошлого.