Гурген Маари еще при жизни, в 1960-е, был живой легендой. Помнят писателя и сейчас, без сомнения относя его к плеяде армянских классиков. Его роман «Горящие сады» о Геноциде, за который автор подвергался многочисленным нападкам, прочно вошел в историю армянской литературы, а поэзию Маари и книги о детстве, когда-то запрещенные, можно перечитывать, не уставая. Как начинался творческий путь писателя и какой была его ранняя лирика – в материале Армянского музея Москвы.

Гурген Маари (настоящая фамилия – Аджемян) родился 1 августа 1903 года в Ване, в семье народного учителя. В своей автобиографии писатель вспоминал о «золотом детстве» так: «Я был совсем еще маленький, когда потерял отца, и чуть постарше, когда потерял родной город.

Вместе с городом Ван я потерял навсегда свою бабушку, потерял мать. Мать я потом нашел. Стерлось с лица земли то, что носило имя Западной Армении, и от пролитой крови полутора миллионов армян цветы еще раз зажглись неистовым пламенем, и тревожным, грозным заревом запылал закат. В 1915 году я попал в Эчмиадзин. Потом в Дилижан, потом – в Ереван, из города в город, с улицы на улицу, из подворотни в подворотню, из одного сиротского дома в другой…»

Поэзия Гургена Маари

Пестрым и неубранным был сад поэзии, в который заглянул молодой Маари. В этом саду легко было заблудиться, напасть на ложный след. Как отмечал филолог Сурен Агабабян, это и случилось: первые стихотворения Гургена Маари, напечатанные периодическими изданиями Еревана и Тбилиси в 1917-1920 годы, отражали мистические настроения модной в то время поэзии «скорби» и «отчаяния». Плач, поминание, уныние – такими были основные темы. В ранних поэтических опытах Маари еще не ощущалась крепкая связь с действительностью.

Сильное влияние на молодого поэта оказал Егише Чаренц, который в те году уже занимал значимое место в армянской литературе. Маари регулярно посещал приют для сирот, где его «наставник» работал воспитателем, показывал свои первые работы. Позднее он вспоминал: «Революцию я принял через Егише Чаренца».

Первые сборники Гургена Маари («1920-1923?!», «Титаник» (1924), «Три агитоперетты» (1924)) носят на себе следы различных литературных влияний – от Ваана Терьяна, Сергея Есенина и Егише Чаренца до поэтов-футуристов. Идейно-эстетическая позиция писателя в те годы еще не была определена окончательно. Его увлекали то программа ЛЕФа (творческое объединение «Левый фронт искусств»), то абстрактная риторика, то есенинский «кабацкий» анархизм.

Преодолеть это влияние Маари помогла его крепнущая связь с новыми явлениями жизни, писал Агабабян. В поэме «Ширакский канал» (1925) писатель совершил первую попытку приблизиться к социалистической тематике и отразить социальные изменения, произошедшие в Армении. Однако художественные образы этого произведения оставались расплывчаты, да и само представление автора о жизни словно было упрощено. Становлению Маари как художника-реалиста способствовало его участие в литературном объединении «Ноябрь».

Он, демонстративно державшийся в стороне от «кипучих будней» («Я последний поэт, после меня будет вакуум»), покинул «голубые дали», чтобы принять участие в народной борьбе за новую жизнь. Впервые Маари обратился к проблеме общественного назначения поэзии, к вопросам взаимоотношений искусства и эпохи, литературы и современности («О, я не последний, поймите меня, Багровая боль – не последняя тоже»).

Сама интонация поэтического слова Маари становится проникнута беспокойным чувством и ответственностью перед временем. В последующие годы он становится «другим поэтом», глубже проникает в реалии революции. Этот перелом отразился и в его лирических поэмах («Песни деревень», «Последний май»), и в героико-романтических балладах («Баллада горы Шур», «Смерть красного конника», «Баллада о русском солдате»), и в поэтическом сборнике «Мргаас» («Время созревания плодов» (1930)), где с наибольшей полнотой проявились самобытный талант и литературное мастерство поэта.

Сборник «Мргаас» вызвал оживленные споры: книга Маари была опытом личной, интимной лирики в годы господствующих в армянской поэзии «космичности» и техницизма. При этом настроения в творчестве писателя начинают меняться: даже постоянная для него тема загубленного детства лишается прежней безысходности. Однако помимо интимной поэзии мастера выделяются также пейзажная лирика Маари и стихотворения 30-х годов, посвященные трудовым будням советского человека.

Сады без конца величавые, мглистые,
Сады и сады, вплоть до горной гряды
Уходящие вверх по просторам холмистым,
Сады…

Сады, протянувшие руки зеленые –
Ветви мощные с грузом плодов золотых,
Сады, плодородием отягощенные,
Ждут того, кто бы снял это бремя с них.

Янтарная гроздь, груша, бархатный персик,
Мудрость зрелая, словно налившийся плод.
Страна моя – сад, зреет в нем моя песнь,
Песня звучная, что бесконечно живет.

Примите ж ее, песню, вами рожденную,
Сады, под свою благодатную сень.
Сады, плодородием отягощенные,
Сады…

(Г. Маари. Перевод Т. Спендиаровой)

В конце 20-х Маари обратился к прозе, на которую, несомненно, не мог не оказать влияние его поэтический опыт. В 1954 году, после ареста и десяти лет в ссылке, в творчестве писателя начался новый этап – он много писал, в том числе и стихотворений. Но об этом периоде в жизни Гургена Маари следует поговорить отдельно.

Источник: История армянской советской литературы. «Наука», Москва, 1966