В каждую эпоху истории человечества художник воспринимался по-разному, поэтому и смысл этого слова был истолкован по-разному. Сегодня, в обыденном понимании, художник — человек, занимающийся изобразительным искусством. Однако в широком смысле слова — это творческая личность, мастер, человек, наделенный художественным и творческим воображением. В литературе самое раннее упоминание художника появляется в «Божественной комедии» Данте Алигьери. Согласно его трактовке, художником называют того, кто способен показывать красоту до откровения небесного великолепия.

Талант Валентина Подпомогова проявился и получил своеобразное, оригинальное воплощение в различных сферах искусства, представляющих разнохарактерные мотивы. Его мастерская являлась утробой новаторских идей. Живопись, графика, скульптура, резьба по дереву и камню, образцы прикладного искусства, плакаты, сценические эскизы — все это некие рубежи творчества Валентина Георгиевича, причем работать над ними мастер мог одновременно.

В мастерской, созданной самим художником, все до мелочей, будь то предмет мебели или произведение искусства, сделано руками Подпомогова. Объединять все средства выражения и различные техники в единое целое получалось благодаря своеобразному подходу автора к искусству или, скорее всего, к самой жизни. Он был художником-постановщиком анимационных и игровых фильмов — одним из немногих, кто способствовал возрождению армянской мультипликации в 1960-е годы, — графиком и живописцем, оформителем многих книг и главным художником при Ереванском горсовете. Этот список можно продолжать долго, однако мы рассмотрим именно творческий путь Подпомогова-живописца.

Валентина Подпомогова знали не только деятели искусства: он как магнит притягивал к себе талантливых людей и, как отмечают близкие, одновременно дружил с представителями различных профессий и с людьми разных возрастных категорий. В какой-то мере это характеризует его многопрофильную деятельность и круг интересов. А в результате дружбы с поэтом Паруйром Севаком родился армянский вариант фамилии художника. «Знаешь, Севак перевел мою фамилию на армянский язык — Ентаогнаканян (Ենթաօգնականյան)», — говорил Подпомогов.

Валентин Георгиевич начал рисовать в пятьдесят лет. Подпомогов, работы которого часто ассоциировались с сюрреализмом, всегда повторял, что независимо от того, к какому направлению причислят его искусство, он считает себя символистом: и символизм очевиден в его творениях. Продолжая эту тему, художник со свойственным ему юмором добавлял: «Я рамист», — потому что он, подобно старым мастерам, сам изготавливал рамы для своих полотен.

Символизм очевиден не только в композициях художника: как говорит вдова мастера Ася Подпомогова, символичным было даже его рождение. Живописец появился на свет в 1924 году в Ереване, в семье военного Георгия Подпомогова и Евгении Тер-Аствацатрян. Роды были тяжелыми: мать потеряла сознание, а новорожденного, не подававшего никаких признаков жизни, поместили в предназначенный для хирургических принадлежностей тазик, наполненный операционными тампонами. Жизнь матери удалось спасти с большим трудом. О подробностях операции в мельчайших деталях рассказала медсестра, которая была соседкой Подпомоговых. Она спросила у врача, профессора Аруева, что делать с плодом. На что врач ответил, что необходимо отправить его в лабораторию, дабы понять причину потери сознания роженицы. Вдруг, в тот самый момент, медперсонал заметил пузырь на кончике носа младенца, который образовался вследствие дыхания. Они поняли, что ребенок жив и приступили к реанимации. Подпомогова спасли. В дальнейшем, по причине врожденного порока сердца, художник регулярно находился под наблюдением врачей и обследовался в больнице.

Борьба за выживание, это перепутье жизни и смерти, впоследствии отразилась не только на личной жизни художника, но и на его творчестве.

Когда Подпомогова спрашивали, в какой школе он учился, он, по обыкновению с юмором, отвечал: «Нигде, якобы учился в школе имени Пушкина, но по лени…» У художника было только четырехлетнее образование, однако талант, глубокая философская основа, которая заложена в его произведениях, являются результатом самообразования и многолетней работы, изучения различных цивилизаций, их культур и истории. О себе, опять же с юмором, своей жене он говорил: «Я — классик». А когда супруга возражала, мол, не очень скромно так заявлять, художник отвечал: «Почему нескромно, я три года учился в пятом классе, так и не окончив его. Я — классик…»

Валентин Георгиевич рано потерял отца. Но невзирая на трудные годы и тяжести жизни, Подпомогов всегда с теплотой вспоминал свое детство, свою мать, которая в одиночку справлялась со всеми проблемами. На упреки родных, почему в таких тяжелых условиях она тратит деньги на карандаши, а не на что-нибудь более «полезное», она с заботой отвечала: «Мой Валя очень любит рисовать».

Поскольку все замечали способности Вали к рисованию, родственница порекомендовала проверить его на «Арменфильме». После встречи сотрудник киностудии сообщил Льву Атаманову, одному из основателей советского анимационного кинематографа, настоящему ветерану мультипликации, что «мальчик слабоват». И Атаманов, обратившись к Подпомогову, сказал: «Мальчик, вы идите, когда понадобится, мы вас позовем». Юный художник понял, что ответ отрицательный. Но еще больше он опечалился из-за того, что не сможет помочь матери, что им не удастся выбраться из нищеты и преодолеть все трудности.

Позже живописец рассказывал жене, что когда он, отчаявшись, вышел из здания киностудии, вдруг Атаманов позвал его обратно: «Мальчик, знаешь что, приезжай завтра, посмотрим…» Молодой Валя, сперва не поняв причины этой перемены, осознал, в чем дело, когда возвращался назад тем же путем. После отказа знаменитого режиссера Подпомогов шагал не глядя, ноги будто сами наступали в лужи, появившиеся на дороге после недавно прекратившегося дождя. И Атаманов, увидев следы, оставленные порванной подошвой ботинка, понял: молодому человеку нужна работа. В 1940 году Подпомогов поступил на киностудию «Арменфильм» и стал учеником известного мультипликатора.

За десятки лет на «Арменфильме» Валентин Георгиевич успел поработать над множеством анимационных и художественных фильмов: «Волшебный ковер», «Капля меда», «Мышонок Пуй-Пуй», «Легенда об озере Парвана», «Смотрины», «Призраки покидают вершины», «Сердце поет», «Песня первой любви», «Путь на арену», «Кум Моргана», «Снег в трауре» и другие. Своим любимым из них художник называл фильм «Снег в трауре» по роману Анри Труайя, режиссером которого стал Юрий Ерзнкян. По случаю юбилея своего близкого коллеги в 1994 году маэстро Ерзнкян поделился интересной мемориальной публикацией под названием «Неюбилейные заметки к портрету художника». «Талант Вали не укладывался в рамки отведенной ему скромной роли художника комбинированных съемок. Он, не переставая рисовал “не то, что надо”… Рисовал мастерски, профессионально…

Нам, его коллегам, рисовать при нем было как-то неловко, неприлично что ли… И, вероятно, поэтому именно тогда я решил сменить профессию художника на режиссера. Валя протестовал: “Надо же, так рисовать и… стать человеком, который только и делает, что кричит: Мотор!”», — писал Ерзинкян. Кстати, Валентин Подпомогов позже стал оформителем книги-воспоминаний Юрия Ерзнкяна «Веселые страницы из невеселого дневника».

Интересной была деятельность Подпомогова-живописца. Как отмечал искусствовед Генрих Игитян, «со временем выяснилось, что долгие годы, посвященные анимации, сатире, кинематографу, сценографии, дизайну и оформлению столицы, не составляли основной сути его творчества». А сам художник о своем творческом пути говорил: «В то время я занимался только графикой, числился в графическом отделении Союза художников, а художники удивлялись, мол, если ты график, то почему занимаешься живописью?»

Валентин Подпомогов начал рисовать в пятьдесят лет. Он часто вспоминал встречи с Мартиросом Сарьяном: «“Приходи, — говорил Мартирос Сергеевич, — я тебя научу живописи”. “Не приду, — сказал я, — все равно Сарьяном не стану”». И добавлял: «Я, наверное, был единственным человеком, при котором Мартирос Сергеевич позволял себе продолжать писать картины». Подпомогов нигде специально не брал уроков рисования. Друзья часто говорили, что фамилия матери Тер-Аствацатрян, возможно, неслучайна («Аствацатрян» означает «Богом данный»). Многочисленные таланты Валентина Георгиевича были поистине Божьими дарами. Подпомогов не раз отмечал, что как художник он сформировался благодаря влиянию кино: «В живопись я пришел из кино. Цвет, свет, ощущение драматургии — все это дало мне кино».

Дядя Валя, как звали художника, рассказывал, что когда он только начал рисовать, кто-то из знакомых спросил его: «Это лавры Дали не дают тебе покоя?» По признанию мастера, он в то время еще не видел работ испанского сюрреалиста, поэтому попросил свою дочь Евгению (Жеку) принести несколько репродукций Сальвадора Дали, чтобы понять, есть ли стилистическое сходство. В зависимости от этого живописец мог либо перестать рисовать, либо изменить свой стиль. Однако увидев картины, Подпомогов убедился, что его работы и произведения Дали совершенно разные.

Заняться живописью Валентина Подпомогова уговорил Генрих Игитян. Первая работа художника называется «Ностальгия». В характерных ему темных тонах особенно освещен, подчеркнут «человеческий задумчивый взгляд» обезьяны. В одной руке у прикованного цепями животного лавровые листья, в другой — небольшой шар — земной шар, — а рядом с ним пергаментная бумага. С характерным для живописца символическим подходом, автор передал душевное состояние тоскующего, изолированного и отреченного от своего мира образа.

Следует отметить, что в живописи Подпомогова очевидно непосредственное влияние не только кинематографа, но и мультипликации, что вполне естественно.

В его работах есть некая иллюзия — смысл передается неявственно. Игитян отмечал: «Будучи веселым и общительным, внутри он был очень одинок, внешне являясь оптимистичной личностью, в искусстве он был драматичен, чаще всего трагичен». Картина «Ожидание» также была создана по просьбе Игитяна для экспонирования в Музее современного искусства. Бездонное, безликое лицо, погруженное в обмотанные бинтами руки, вселяет панический страх перед вечностью мучительного ожидания. В темной тоннели лица пустота, суета и в то же время бесконечно манящая пространственная перспектива. Говоря об этом персонаже, автор отмечал, что если бы героиня не была безликой, то она символизировала бы чувство страха конкретной личности, а это характеризует состояние души — не отдельного человека. «“Ожидание” — мы все живем в плену ожиданий: от рождения до смерти», — объяснял Подпомогов. Несмотря на то что героиня безлика, ее нервное, напряженное молчание заставляет с точностью, до мельчайших деталей «додумывать» черты ее лица.

Существует одна история, связанная с этой картиной. Поздно вечером художнику позвонил молодой человек и попросил разрешения зайти и еще раз посмотреть на полотно. За несколько часов до этого он и его мать увидели работу, после чего не могли решить, что же на ней изображено. Мать настаивала на том, что художник написал лицо женщины, а сын ей возражал.

Как мы могли убедиться, произведения Подпомогова являются не просто отражением личных, индивидуальных переживаний — они затрагивают более глобальные, общечеловеческие проблемы. У мастера вещи, предметы словно оживают, трансформируясь, обретая человеческий облик.

Произведение «Отторжение» создавалось по заказу директора кожевенной фабрики, а художника вдохновил процесс обработки шкур, этапы производства кожи. Так, парящая над землей кожа в обличии воскресшего неявственно ассоциируется с образом Спасителя.

В «Борьбе» видим аллегорическое изображение распятия: человеческое зло, которое предало Христа, то же самое делает и с божественной природой. Ищущее источники жизни дерево, слитое с бетонным крестом, и есть ее смысловое представление.

Недостроенный, «покинутый» корабль и мачта в виде мольберта противостоят буре в работе «Покинутый». Ветер, в разные стороны разметавшиеся облака и парус — не есть ли своеобразный крик, протест автора против одиночества и равнодушия окружающих?

Произведение «Mea culpa» («Моя вина») представляет неординарное слияние исторических периодов и событий — от первых цивилизаций до нью-йоркских небоскребов. Композиция построена по типу Вавилонской башни, с характерной для автора символической семантикой. Нашествие бесчисленных крыс как самых стойких существ на человеческую планету — набат, тревожное предупреждение с огромной скоростью меняющемуся миру о неминуемой угрозе ядерной войны, в которой будет вина каждого. Перед башней на небольшом облачке — собор Звартноц — своеобразная попытка художника спасти не только родину, но и планету.

В работах художника очевидны крик и протест против равнодушия, призыв к состраданию. В картине «Элегия» небо, рассеченное колоколами, словно передает безмолвный звон их, тревожно вопящих о человеческом бессилии. Пустая колыбель и образ бестелесной матери олицетворяют бесплодие.

Отец Валентина Подпомогова был украинско-польского происхождения, мать — армянка. При заполнении личного листа художник писал: «Национальность — русский, родной язык — армянский». Поэтому в своих произведениях он часто обращался к двум дорогим и близким его сердцу историям.

По словам жены, мастер рисовал очень быстро (он мог закончить произведение прежде, чем она с собакой возвращалась с прогулки) и часто отмечал, что основная работа выполняется мысленно, до того как художник подходит к мольберту, а уже потом тридцать процентов всех усилий он тратит на холст.

Среди произведений Подпомогова особое место занимают работы, посвященные родине, ее истории и судьбе: «Андраник», «Реквием», «Комитас», «Оровел» и «Арцах» с устремленным к небу монументальным хачкаром, горящими свечами и молитвами к Богу. Художник часто повторял, что он верующий, но не набожный. Вера в Бога очевидна во всех его произведениях.

Однажды произошла интересная история, связанная с одной из икон живописца. Эта работа находится в частной коллекции и экспонировалась на выставке 2021 года в Союзе художников. Хозяин иконы позвонил Подпомогову с просьбой отреставрировать портрет Христа — эксперты отказались это делать, поскольку автор работы был жив. Реставрация понадобилась из-за вспыхнувшего в доме владельца иконы пожара, который, к счастью, трагедией не обернулся.

Это случилось в холодные и темные годы, когда не было ни газа, ни света. Как и многие семьи, они тоже для обогревания квартиры использовали керосинку. От попавшей на мебель искры начали гореть шторы и ковры. Остановить огонь не удавалось. Вся семья, включая детей, находилась дома. Все попытки открыть входную дверь, по неизвестным причинам, потерпели неудачу. Ковер, висевший на стене, начал гореть, и огонь достиг иконы с изображением Христа. И в этот момент как будто случилось чудо: необъяснимым образом огонь утих — подобное случается только в кино.

Таким образом та семья спаслась, как считают собственники произведения, благодаря этой иконе, ниспосланному свыше чуду. Частично пострадали лик Христа и рамка. Подпомогов заметил: раз они считают, что икона сыграла такую роль в их жизни, то будет намного лучше не менять рамку, а все вместе обрамить новой. Художник не полностью, но восстановил картину и оставил неизменным фрагменты, напоминающие о том происшествии.

С характерной для автора эпистемологической метафорой изображена «Тайная вечеря». Она озаглавлена на латыни: «SORS», что в переводе означает «Орел и Решка». Принятые иконографические «границы» у Подпомогова получают своеобразную интерпретацию. Черные и белые шары добра и зла, символизирующие пути, которые мы должны избрать, лежат на крестообразном столе. Падающие от горящих свечей тени преображаются в образы апостолов.

Несмотря на то что Спаситель окружен дымом потухшей свечи, символизирующей Иуду, тем не менее Он озарен небесным, божественным светом. В руках Господа — хлеб и вино — его тело и кровь. На крестообразном столе, словно застеленном Плащаницей, следы тернового венца как предчувствие грядущей трагедии.

Иконы Подпомогова несут в себе особую тайну. Художник в своих воспоминаниях писал: «Помнится, приехал ко мне однажды Ерванд Кочар прямо с лесов памятника Вардану Мамиконяну. Я писал тогда картину “Христос на коленях” (ее, к сожалению, потом украли). Так вот, Ерванд Кочар, оставив неизменную палку в сторону, упал перед картиной на колени. “Гуло джан, — так он ко всем обращался, — не воображай, что ты создал шедевр, просто ноги болят, не могу встать!”»

Неверие в вере и предательство получили оригинальную трактовку в произведении «Похороны веры». Люди, как будто поднимающиеся на Голгофу, с невидимыми лицами хоронят огромный крест. Генрих Игитян озаглавил произведение как «Perpetuum mobile» («Вечный двигатель»), то есть предательство, которое живет в человеке и идет с ним в ногу, будет существовать до тех пор, пока есть на свете человек разумный.

Особое место в творчестве художника занимают отголоски набата, трезвонящие тяжелые и трагические события армянской истории. Композиция «Реквием», посвященная Геноциду армян 1915 года, выполнена в мрачных, темно-серых тонах. Напряженный, разбитый драматизмом колокол в середине композиции, развалины и полуразрушенная церковь передают всю боль и ужас зверских деяний.

В произведении «Комитас» для образа великого музыканта послужил моделью сам художник, возможно, в чем-то проводящий параллели со своей личной жизнью. В руках Комитас держит лучезарный свет, оберегая его от темных ветров. Однако свечи фактически нет — Комитас дарит исходящий от души свет. Эта работа в какой-то степени осталась незавершенной: по задумке автора, это должен был быть триптих, а двустворчатые двери стали бы «стражами» Комитаса.

«Сумгаитская Мадонна» — изображение еще одной трагической страницы в истории армянского народа. Первый вариант картины был украден (кстати, таких случаев было немало в жизни Подпомогова, в связи с чем художник со свойственным ему сарказмом отмечал: «Не украдут же плохую картину»). Наполовину прикрытая черной вуалью, с нимбом, облаченная в черное, Сумгаитская Мадонна держит пустую пеленку с нимбом. Это собирательный образ всех матерей, чьи дети были убиты. На заднем плане сливаются Каспийское море и отражающийся в нем красный закат. Художник никогда не писал кровь, поэтому это как бы аллегорическая интерпретация моря, окрашенного кровью невинных армян.

Кстати, именно во время работы над «Сумгаитской Мадонной» познакомились Валентин Георгиевич и его будущая жена Ася. Подпомогову было 66 лет, а избраннице — 31 год.

В мастерской художника до сих пор хранится, пожалуй, одно из самых драматичных произведений Дяди Вали, созданное во время Первой Арцахской освободительной войны, после освобождения Шуши. Идея разработки памятника-барельефа родилась после просмотра видеозаписи борьбы за Шуши. Ужасающие сцены, истощающая душу реальность. Тысяча армянских сыновей, которые пали за освобождение Родины. Во время опознания их покалеченные лица были полностью забинтованы. На забинтованном кресте бинтами драпированный лик — собирательный образ многих армянских героев.

Как мы уже отметили, произведениям художника присущ скрытый философский смысл. У Подпомогова возникла идея создать серию картин «Серебряная сюита». Различные этапы жизни — рождение, детство, отрочество, юность, зрелость, мудрость, — за которыми следуют смерть и вознесение. Этот жизненный путь — ретроспектива пути художника, того, что он пережил. У него было свое объяснение: «Думаю, осознание поэтом, художником связи времен, хода истории приходит свыше — это дар, которым ты обязан воспользоваться, ибо лень наказуема. А творчество — всегда отклик на происходящие события, пусть и ассоциативный, и в этом его бессмертие».

Как символичны произведения Подпомогова, так, может быть, и его жизнь в какой-то мере была обусловлена тем же. Очередная работа называлась «Последняя верста». Еле волоча копыта, кляча проходит последнюю версту своей жизни. При Петре Великом была Столбовая дорога, соединявшая Петербург и Москву, а уже по указу Екатерины Второй все главные дороги должны были иметь десятиметровые, одинаковые каменные колонны в стиле барокко. Первые подобные колонны появились в 1774 году от границ Санкт-Петербурга до Царского Села.

Каждый столб в произведении приближает больную лошадь к концу ее жизни. За столбом — аллегорические каменные врата: свет, путь в небесное царство. По словам Аси Подпомоговой, когда ее муж работал над этим полотном, в нее вселился страх, она постоянно молча просила, чтобы оно не оказалось заключительным, его последней верстой. Однако, к сожалению, так и случилось. «Последняя верста» стала последней законченной работой Валентина Подпомогова.

Рипсиме Варданян,

искусствовед, кандидат искусствоведения,

лектор кафедры истории и теории армянского искусства (ЕГУ),

Фотографии Валентина Подпомогова и его работ предоставлены автором