«Арменикенд и его обитатели» или бакинские армяне

2 декабря, 2022 - 13:05

В Москве вышла книга издателя и журналиста Александра ГЕРОНЯНА «Арменикенд и его обитатели». Автор, уроженец Баку, описал картины из жизни столицы Азербайджана как довоенного времени, так и 60-80 годов.

Армяне Баку, известно, внесли огромный вклад в становление города во всех сферах деятельности: промышленности, градостроительстве, науке, культуре, спорте. После кровавых событий 90-х годов история и имена бакинских армян тщательно и “методично” выкорчевываются из общественного сознания и исторической памяти азербайджанцев. А когда-то в Баку проживало около 300 тысяч армян. Селились они, как правило, компактно в районах Арменикенд (Армянский поселок), Монтино, Завокзальная, Разина… Жили дружно с людьми разных национальностей. С гордостью любили говорить: «Есть такая нация — бакинцы». Была, но больше ее нет… В январе 1990 года, после погромов в Сумгаите, трагические события ворвались и в жизнь бакинских армян. Спасая свои жизни, они лишились своих квартир, всего имущества. На пароме с морвокзала, оцепленном военными, они отправлялись в Красноводск, навсегда покидая родной город. А как жил Арменикенд до этих страшных событий — об этом ниже. Публикуем отрывки из этой книги.

«Матах, ты покушал?»

Давайте познакомимся с обитателями нашего славного Арменикенда и заглянем в его дворы…

…Вот «Арменчикина бабо», комендант двора. Должность иронично-условная и чисто бакинская. Ее имени мало кто знает. И уже не вспомнить, кто ей присвоил такое почетное звание. Опрятная седовласая старушка с крючковатым носом и вечно перевязанной пуховым платком поясницей. Она всегда дремлет под тутовым деревом, в тенечке. Время от времени просыпается и, приподнимаясь с табурета, открывает один глаз:

— Арменчик, матах, ты покушал?

9-летний внук целыми днями пропадает во дворе и как бы находится под надзором бабушки. Зрение у бабо неважное, но слух отменный. Она знает все дворовые сплетни – кто к кому пришел, кто с кем гуляет, кто что купил, у кого семейный скандал, кто кому должен денег…

Вечером старушка поднимается по скрипучей деревянной лестнице к себе на второй этаж, чтобы поужинать и пообщаться с домочадцами. Но ровно в 23.00 «Арменчикина бабо» спускается вниз, тяжело дыша, ковыляет мимо «подстановок» с бельем, мимо грязных мусорок, где частенько копошатся крысы, к железным воротам и закрывает их на засов, как средневековую цитадель. С чувством исполненного долга комендант двора возвращается домой. Уже сверху, с веранды, устало провозглашает: «Можете спать. Я ворота закрыла».

…Вот дворовые женщины. От безделья они любят заниматься необычным делом — придирчиво разглядывать развешенное белье на балконах соседок и обсуждать увиденное. Не дай Бог, если на веревках белье висит «не по правилам». Белое надо с белым, цветное – с цветным, трусы с трусами, рубашки с рубашками и т.д. Отступила от правил — подвергаешься всеобщему женскому остракизму, осуждению и презрению. К тебе может приклеиться позорный ярлык неряхи, что равносильно печати изгоя общества.

Женщины помоложе обожают наряжаться. Даже за хлебом в ларек, буквально через дорогу, даже мусор выбросить настоящая бакинка выходит при параде – в новом платье, сшитом у известной портнихи, с золотыми цепочками и кольцами, напомаженная, с маникюром на пальцах и закрученными волосами… Но при этом можно позволить себе выйти в чувяках на босу ногу.

Каждая из них считает себя неотразимой. Она идет по Приморскому бульвару, как бы не замечая восторженных и испепеляющих взглядов парней, брошенные вслед комплименты: «Уффф, красотка!» Она идет по жизни победительницей, пока не окольцует какой-нибудь охламон и не укажет на ее постоянное место в доме и этой жизни в целом – у газовой плиты.

…Вот компания мужчин за железным столом в дворовой беседке. Это зона интеллектуального отдыха – режутся в шахматы, забивают в козла, в лото играют, разумеется, «на интерес». Сегодня собрались нардисты. Табуретки принесли свои. За нардами послали кого-то из детей. Сидят, покуривают. Послушаем, о чем они говорят.

— Слышали, в «Военном дворе» на проспекте Ленина вчера драка была? Один горский еврей с лезгином из-за девушки целую поножовщину устроил, — лысый мужчина делится последними новостями Арменикенда. Без криминальных сводок тут не обойтись.

— И кто победил?

— Участковый, — лысый улыбается, показывая крупные желтоватые зубы курильщика. — По стольнику ему дали оба, мамой клянусь, чтобы дело замяли.

Проходит мимо пожилая супружеская пара, важные и серьезные, как на партийном пленуме. На нардистов никакого внимания.

— На этих посмотри! – криво усмехается им вслед небритый толстяк. – Думают, если свадьбу сыну сделали в «Интуристе», теперь с соседями здороваться не надо.

— Надо было, как все порядочные люди, во дворе свадьбу сыграть. Палатку бы разбили, — поддерживает разговор мужчина в кепке-аэродром.

— Какой палатка! Она все решает. Крутит-вертит им, как необразованным дураком. Она же в горисполкоме работает. А он кто – простой таксист, — толстяк вздыхает.

— А я с поминок только пришел, — подключается к беседе усатый нардист. — Кямрана с 6-й Свердловской знаете? Умер. На поминках все выпивают-закусывают, и грузины, и армяне, и русские… А у наших только чай подают. И кто такие порядки придумал! Ала, даже умереть нормально не дают…

— Ильхам, умирать будешь, скажи-да, чтобы тебя как православного хоронили, — хихикает тощий сосед, обнажая рот с золотыми коронками.

— Нет, правда, не могут мусульмане по-людски проводить человека в последний путь, чесслово, — не сдается Ильхам. – Ведь люди не просто так поминки придумали. Там все говорят: наш усопший умер, в земле лежит, но жизнь продолжается… Хорошие слова за столом об усопшем говорят. Может, в жизни никто так не говорил про него…

Все согласно кивают головами.

Лезгин Сельдар

Важно восседает в кресле-качалке на веранде в своем неизменном синем в полоску двубортном пиджаке, белой несвежей сорочке и галстуке Лезгин Сельдар (так его называют во дворе). Широкая грудь, властно сдвинутые брови и при этом плешивая голова, хитрые глазки, которые не может оторвать от своего отращенного ногтя мизинца, которым обычно ковыряет в зубах после обеда.

Когда-то он, знаменитый цеховик, который завалил обувные магазины Баку модными мужскими туфлями на платформе, считался самым богатым в округе. За его продукцией приезжали аж из Сибири! Но 8 обысков в квартире, конфискация нажитого за всю жизнь и взятки правоохранительному начальству привели к тому, что Лезгин Сельдар превратился в рядового пенсионера со скромным доходом.

Но вот что удивительно: с крахом его обувного бизнеса и распадом семьи цеховик зажил загадочной и бурной личной жизнью. Три раза в неделю – по вторникам, четвергам и субботам – ветеран теневой экономики принимал у себя очередную красотку, которая ему во внучки годилась. Ах, какие были гостьи! Соседи завидовали, сплетничали, допытывались до истины. Молодые парни провожали девушек взглядами, полными восхищения и недоумения.

Спросите, зачем он, старый разорившийся коммерсант, нужен был милашкам? Соседи, которые видят и знают все, быстро прояснили ситуацию.

Оказывается, цеховик изобрел гениальное средство от одиночества. По старым каналам он знакомился с прелестницами, которым обещал горы золотые, а именно: прописать в своей просторной квартире (бывшую жену и двух сыновей Лезгин Сельдар отправил в Дербент, купив там дом) и все имущество завещать. Дедушка намекал девушкам, что «ОБХСС не все нашел». Те верили блефу.

Учитесь, как надо скрашивать закат своей жизни. А еще над простодушными и бесхитростными лезгинами посмеивались…

…Вот женщины неподалеку сидят на лавочке, обсуждают свои проблемы.

— Пусть дети мои без куска хлеба останутся, если я насплетничала на тебя, Амаля!

— Ладно, ладно, Нигяр, хватит, детями не клянись-да…

Обе умолкают.

— А меня, знаете, золовка научила соус готовить к шашлыку. Берешь ткемали, немного острой аджики и мешаешь с болгарским кетчупом и мелко нарезанной кинзой.

— Соус это хорошо… Муж обещал стол накрыть, если наш Мишик в нархоз поступит. Я ему говорю, Шаген, нархоз всегда был дорогим институтом, завмагов готовит, главных экономистов готовит, туда без денег не поступишь, надо тапшануть (дать взятку). Он мне говорит, матах, не волнуйся, уже для Мишика откладываю. Даже знает, кому и сколько надо дать на лапу…

— А наш Вовик в медицинский пойдет. Наверное, в Краснодар к брату отправлю его. У нас в роду все стоматологи были. Там на приемных экзаменах тоже взятки берут – у кавказцев научились, но не такие, как в Баку… У нас совсем совесть эти приемные комиссии потеряли!

“Джаник, пусть все завидуют, что мы с тобой армяне”

Вот Самвел Никогосов, наверное, один из самых национально озабоченных во всем Арменикенде.

У его матери родной брат-историк в Ереван переехал. И в последнее время Самвел все чаще стал его навещать. Мать ворчит: «Все мозги тебе рассказами про «Великую Армению» хайастанские промыли». Самвел не обращает внимания. Во дворе его дашнаком кличут даже свои, армяне. После каждой поездки в Ереван он устраивает политинформацию, просвещает своих шуртвацей (перевертышей – Прим. автора).

В данный момент он раскрывает глаза Ромику.

— Ээээ, джаник, пусть все завидуют, что мы с тобой армяне. А армяне кто?

— Кто? – переспрашивает Ромик.

— Самые умные в мире! У нас на горе Арарат Ной высадился. Слышал про это? Не на Кавказе, не на Эвересте, а на Арарате. И кто, получается, первые люди на Земле?

— Кто? – снова переспрашивает непонятливый Ромик.

— Мы, армяне!

Ромику, видно, по кайфу слышать такие речи. Он хлопает длинными черными ресницами и блаженно улыбается. Кому неприятно ощущать сопричастность к чему-то великому?! Хоть на мгновенье возвыситься над этой серой жизнью, где в тесной «двушке» обитают Ромик, его выводок из пяти детей и надоедливая жена, которой вечно денег не хватает, как будто Ромик эти деньги сам на станке Гознака печатает.

— Ара, какой Низами великий азербайджанский поэт?! – последние три слова политинформатор Самвел произносит с пафосом, кого-то явно копируя. – Он иранец, матах, на азербайджанском ни слова не написал. А почему?

— Почему? – переспрашивает Ромик.

— А потому что такого языка тогда вообще не было! А театр оперный зачем не назвали именем братьев Маиловых? Они же бабки дали, построили его. А потому, что они армяне были. И назвали театр именем Ахундова, который ни к балету, ни к опере вообще никакого отношения не имел.

…Вот одна женщина ругается с другой. Сразу видно, что в дворовых баталиях обе закаленные. Что-то не поделили соседки, теперь выясняют отношения. Обе с растрепанными волосами, размахивая руками, кричат друг на друга. У одной визгливый, у другой — неожиданно густой голос курильщицы со стажем.

— Скажи своему ишаку карабахскому, пусть пойдет на бульвар и прыгнет там с парашютной вышки без парашюта. Одним дураком меньше будет в этом городе.

— Говно ты кушала, что так на моего мужа говоришь! Ты на своего мужа посмотри! Ни одной юбки не пропускает, а тебе басни Моллы Насреддина рассказывает: вах, как я много работаю, вах, опять на работе допоздна задержался, план перевыполнял. Стахановец, ударник коммунистического труда…

— А это не твое дело! Нормальный мужчина должен на женщин смотреть. Пусть смотрит! Но любит мой только меня! А твой кроме «Жигулевского» пива и футбола ничего не любит.

— Твое какое дело, что мой муж любит, а что не любит! Он не только пиво любит. Хороший коньяк тоже любит. А твой только дешевый «Агдам» с потаскухами с «Дунькиной фабрики» привык пить…

Одна проклинает другую растопыренной пятерней, та в ответ еще энергичней размахивает руками. Зрители на балконах, грызя семечки и сплевывая вниз, вяло комментируют происходящий инцидент…

Матвей Игнатович – гроза Арменикенда

Матвей Игнатович, гроза Арменикенда, человек, который следит в квартале за порядком. Набирает из сознательных мужчин добровольную народную дружину. По субботам они надевают на руку красную повязку ДНД и выходят на обход. Местные хулиганы дружинников не боятся, но стараются их не замечать и не попадаться зря на глаза.

У Матвея Игнатовича старорежимная и неожиданная для южных краев фамилия – Сперанский. Узколицый, аккуратно постриженные усы, острый подбородок, которому не хватает бородки клинышком, и ввалившиеся щеки – вот, пожалуй, что у него осталось от предка-аристократа, заброшенного когда-то судьбой из холодного и чинного Санкт-Петербурга на жаркую и сумбурную окраину империи.

Майор танковых войск в отставке Сперанский не любит местную милицию, считая ее продажной. Он многое в Баку не может принять и понять, хотя прожил здесь почти всю свою жизнь. О переезде в Ленинград в семье заходит разговор каждый год, но у дочки Аннушки астма, сырой питерский климат ей противопоказан.

У многих русских в Баку извечная тоска по березкам, рекам и лугам, по бескрайним просторам России. Кто-то уезжает, кто-то остается…

Да и чего тут не жить – страна-то все равно одна. Местные, хоть и шумный народец, без махинаций жизни себе не представляют, незлобны по природе своей. Всегда помогут, если что случится. Да и за русскими стоит государство, стоит Кремль. Эта мысль как-то успокаивает Матвея Игнатовича и тысячи подобных ему бакинцев.

…Вот бабушки на лавочке. Они говорят на понятном им одним языке. Армянки – по-карабахски, еврейки – на идиш. Говорят громко, чтобы все их слышали. По-русски они тоже умеют, как и почти все в Баку. Но очень смешно у них получается.

Азербайджанские старушки тоже верны традициям, по-русски понимают, но объясняются на нем только в редких случаях, с иноверцами.

Сейчас бабушки обсуждают разбитое мальчишками футбольным мячом стекло.

— Вай, мама-джан, бедный дети! Такой маленький двор, так тесно, как в мой шушабанде (застекленный балкон или лоджия).

— Яник, марш домой! Я не миллионерша, чтобы за разбитые стекла деньги платить.

— Фира, я тебе так скажу: дети не виноват. Такой маленький площадка…

— Да, да, наш Яник тут совсем не виноват.

— Завтра пойду райисполком, жалоба напишу. Пусть детям футбольный поле делают.

— Я вас умаляю, Сирануш Сергеевна, эти сделают. Они только взятки брать умеют. О народе трудовом совсем не думают.

— Ничего, райисполком жалобу не возьмут, я Москва напишу, Брежневу.

— Ой, что будет, когда Парамоновы вернутся с работы и увидят свое окно! Яник, кому сказала, марш домой!

Мальчишки благоразумно завершают матч и расходятся по домам. От греха подальше.

Лапша от Джона-Павлика

…Вот первый стиляга на 2-й Нагорной по прозвищу Джон. Вообще-то его зовут Павлик, но предпочитает, чтобы звали по кличке. Он слывет местным законодателем мод. Павлик фарцует возле «Интуриста». Рискует, но минимально: от любого мента откупиться не проблема. А рискует, потому что мечтает разбогатеть и жениться на первой красавице Баку. Вот такая у него сокровенная мечта. Но с девушками Павлику фатально не везет. Это он перед парнями Арменикенда красуется, изображая из себя плейбоя. А перед симпотной девчонкой сразу пасует. Начинает говорить что-то нечленораздельное. Желая показать себя раскованным весельчаком, Павлик рассказывает один анекдот за другим, надеясь развеселить красавицу. Как правило, девушка с удивлением смотрит на модника, все понимает про него и при первой же возможности машет ручкой.

Ну а половозрелым пацанам с улицы, проявлявшим интерес к взрослым темам, Джон-Павлик навешивает лапшу на уши.

— Короче, чувиха еще та! Сначала ломалась, я не такая, я жду трамвая, мне домой пора… Но после шампусика не устояла. Короче, я ее и так, и этак… А потом она так раскочегарилась, что мне до утра покоя не давала… Ара, хватит-да, говорю, дай поспать немного. А она все лезет ко мне и лезет…

…Дядя Акоп, положительный во всех отношениях, но несчастный мужчина. У него три дочки. Двух пристроил, а с третьей – ну просто беда! Дядя Акоп с тетей Марой последние годы занимаются тем, что собирают приданое дочкам. Он зарабатывает, а она находит из-под земли дефицитный товар. Сначала Аиду замуж выдали за хорошего парня – собрали ей все, как полагается: посуду, постельные принадлежности, белье, мебель купили румынскую, модную «стенку». Потом среднюю, Тамару, отдали тоже за хорошего парня. И тоже с солидным приданым. А вот третья, Анжела… Ну никак не получается…

Работяга дядя Акоп, каких мало, всю жизнь тянет семью, все в дом, все в дом. «Ты наш начальник отдела снабжения», — любя называет его тетя Мара. На своем грузовике он возит опасный груз – баллоны со сжиженным газом. Платят по высшему разряду. А кто еще пойдет на такую опасную работу?! Это же тебе не кино «Плата за страх» с Ив Монтаном. Здесь если рванет – так рванет. По кусочкам водителя-аса Акопа Осипова собирать придется.

Его Анжела, если сказать откровенно, девушка на любителя. Большого любителя. Неказистая получилась, впрочем, как и ее более удачливые старшие сестры. Крупный нос доминировал на лице, ноги слегка кривые. Да ладно внешность – характер у Анжелы прескверный. Два раза выдавал ее замуж дядя Акоп, и оба раза дочь с позором возвращалась в родной дом под осуждающе-сочувственные взоры соседей.

Трижды отец одиноко сидит у железных ворот, вздыхает и ждет, когда привезут дочкино приданое. Словно бракованную вещь обратно возвращают в магазин. Стыдно, как стыдно, никому бы Акоп такого позора не пожелал…

…Тетя Варя сидит на табурете в привычном месте – у автобусной остановки на проспекте Ленина, рядом с Арменикендским рынком. Тетя Варя как бы официально торгует семечками. Но из-под полы у нее можно приобрести импортный товар. «Жувачку» — детям, сигареты – взрослым. Одна пластина – 50 копеек, по цене почти 10 маленьких деревянных стаканчиков семечек. Жевательная резинка в красивой праздничной упаковке. Вкусно пахнет ягодами.

Никто не догадывается, что эта пожилая женщина с больными варикозными ногами двигает прогресс. Она пытается отучить бакинских мальчишек от дурных привычек – жевать всякую гадость. У тети Вари настоящий американский бабл-гум (Риглейс!), из которого можно выдувать пузыри и который лопается с громким хлопком. А без тети Вари пацаны будут жевать что попало, всякую кустарщину – кто непонятную субстанцию из парафина, кто из кира (смолы), а более осторожные — из сока инжира…

Тетя Варя, сама того не подозревая, внедряет элементы цивилизованности в нашу не слишком богатую жизнь.

Мамед, он же Энгельс

Вот сидит у раскрытого окна и пьет душистый чай с айвовым вареньем представительного вида мужчина с пышными черными усами. Но зовут его незамысловато — Мамед Мамедов, которого за глаза называют Энгельсом. Во дворе он слывет самым влиятельным и зажиточным. Все знают историю этого человека. Пивная будка возле Арменикендского базара, которой он сейчас заведует, – явно не для таких мужчин высокого полета. Оказался он там не по своей воле. Мамедов возглавлял в Шамхорском районе колхоз. Дела вел умело, плановые показатели радовали, с кем надо из районного начальства делился исправно. Мамедова в районе ценили и ставили в пример остальным. К 50-летнему юбилею лично первый секретарь райкома товарищ Дадашев наградил Мамедова медалью «За трудовые заслуги». Намекнул, что пора Мамедову на повышение, в город, засиделся он в своем колхозе. Такие бесценные кадры нужны не только Шамхорскому району.

И надо было такому случиться! Бес попутал человека, головокружение от успехов… В своем кабинете Мамедов сидел за столом под портретами вождей – Маркса и Ленина. Со временем, разбогатев и ощутив свое величие, он повесил между ними… свой портрет. Сами понимаете, это была крупная политическая ошибка товарища Мамедова. Коммунисты исключили зазнавшегося из своих рядов. Как правило, такие истории заканчивались строгими наказаниями, могли и посадить идеологического диверсанта. Но Мамедова пожалели. Говорят, вовремя взятку дал кому надо.

— Ты что, совсем с ума сошел?! – кричал на него секретарь райкома. – Ты что из себя возомнил?! Ты вообще кто такой, решил, что Энгельсом стал?!

Мамедов молча выслушивал обидные слова в свой адрес… Главное, пронесло, отделался легким испугом. Так он переехал в столицу республики, в Арменикенд, и оказался в павильоне «Пиво-воды»…

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image